Якуб Колас - На росстанях
Лобанович натянул штаны, набросил на плечи пиджак и под барабанный бой кулака босиком подошел к двери.
- Кто там? - упавшим голосом спросил он.
- Открывай! - послышался властный окрик.
- Я не знаю, кому открывать, - может, вы какие-нибудь грабители.
- Открывай, говорят тебе! Не грабители, а полиция!
В голове Лобановича мелькнула мысль: "Что лучше, грабители или полиция?" Он отпер дверь, а сам отступил в сторонку. В редакцию вошли жандармский вахмистр с фонарем в руках, за ним три городовых, человек в штатском и жандармский ротмистр. Он осветил фонариком лицо Лобановича.
- Ты что здесь делаешь? - грозно спросил ротмистр.
- Служу, - ответил Лобанович.
- Паспорт есть?
- Вот он.
Ротмистр перелистал паспорт, а затем взглянул на Лобановича и уже более человеческим тоном проговорил:
- Где ваши вещи?
Лобанович открыл свой убогий чемоданчик, в котором лежали запасная пара белья, легонькие носки, несколько писем и исписанных листов бумаги. Жандармский ротмистр все это пересмотрел, вахмистр с городовыми пошныряли по углам редакции, - ничего не нашли. Ротмистр забрал письма и несколько переписанных от руки стихотворений. Все это он записал в протокол. Когда обыск был окончен, ротмистр строго сказал Лобановичу:
- Если вы в трехдневный срок не выедете сами, то я вас арестую и отправлю этапом к месту вашего жительства.
Ротмистр повернулся и направился к двери. За ним вышла и вся его капелла.
XXIV
Пришли, понюхали, побрехали и исчезли... Хорошо, что хоть так обошлось. И все же хлопот наделали много.
Спать Лобанович уже не мог. Неожиданный визит жандармов и городовых разрушил все его планы. Три дня! За это время нужно ликвидировать все дела. Во-первых, сообщить обер-кондуктору, чтобы он искал для своих сыновей другого "директора", и проститься с его домом. Во-вторых, зайти к редакторам, - может, они чем-нибудь помогут. Хотя надеяться на их поддержку - пустое дело. Прав был Бовдей, когда говорил, что в Краков земляк его поедет, когда укусит свой локоть. Так пусть хоть поклон передадут своему Кракову. Но что предпринять, как расчистить себе путь к возвращению в Вильну? И тут неожиданно решил - использовать орган виленского генерал-губернатора "Виленский вестник" и с помощью этой газеты устранить препятствия, вставшие на его пути. А для этого надо навестить редакцию, да не с пустыми руками. Лобанович сел за стол и начал писать небольшой рассказ, очень умеренный, не было в нем революционности, но он не имел и ничего общего с творчеством реакционно-шовинистических писак. К десяти часам утра работа была окончена. Рассказ понравился автору, он подписался "Иван Торба".
Захватив рукопись, Лобанович направился в редакцию "Виленского вестника", которая помещалась в шикарном доме, в просторных и богато обставленных комнатах.
Редактора еще не было. Лобановича принял секретарь редакции, молодой, белесый, прилизанный человек.
- Садитесь! - показал он на кресло и вопросительно взглянул на посетителя.
- Прошу простить меня за ранний визит, - почтительно обратился к нему Лобанович. - Я еду в провинцию. Мне хочется быть корреспондентом и вообще сотрудником вашей газеты. Для начала принес вам небольшой рассказ.
Секретарь просмотрел рукопись, взглянул на подпись.
- Это ваша настоящая фамилия? - спросил он.
- Нет, это мой псевдоним.
- Здорово звучит, - усмехнулся секретарь и добавил: - Ваш рассказ мне нравится. В очередном номере газеты будет помещен, только напишите вашу настоящую фамилию и адрес. Еще чем могу служить?
- Мне хотелось бы, - проговорил обрадованный Лобанович, - иметь какой-нибудь документ, скажем, корреспондентский билет, в котором значилось бы, что я сотрудник или корреспондент "Виленского вестника". Это помогло бы мне стать более полезным для газеты сотрудником.
- Это можно, - согласился секретарь.
Минут через пять Лобанович держал в руках аккуратно написанный на хорошей, твердой бумаге, с отчетливой печатью корреспондентский билет от "Виленского вестника". Эта удача окрылила Лобановича, но он сам еще не осознал в должной степени ее значения.
Редакторы сделали вид, будто огорчены вынужденным отъездом Лобановича. Они сочувственно покачивали головами, выражали сожаление.
- А если бы вместо выезда на местожительство взять да махнуть в Краков? - со скрытой насмешкой спросил Лобанович Стефана и Власюка.
Стефан виновато опустил глаза, а Власюк отвел их в сторону.
- Время еще не пришло, - проговорил Стефан.
Помолчав, он добавил, положив руку на плечо Лобановичу:
- Не теряйте надежды!
Власюк повернул лицо к Лобановичу и дал такой совет:
- Вот что, дядька Андрей, зайдите в Минске к адвокату Семипалову. Он свой человек и может посоветовать вам что-нибудь хорошее. На то он и адвокат... Что?
Власюка поддержал и Стефан. Они дали Лобановичу письмо на имя адвоката.
- Когда же вы рассчитываете выехать из Вильны? - поинтересовался Стефан.
- Чем скорей, тем лучше. Может, даже сегодня вечером. Допустить, чтобы жандармы повезли как арестанта, не очень приятная вещь... А впрочем, может, таким способом добираться домой выгоднее: дорога ничего не будет стоить, сказал Лобанович с горькой усмешкой.
- На дорогу мы вам кое-что подбросим, - успокоил Лобановича Стефан.
Лобанович даже не поделился с редакторами своей удачей. Зачем? Он твердо решил выехать из Вильны в тот же день. Сборы небольшие. Зайти же к своим ученикам, сообщить обо всем и проститься времени хватит.
Обер-кондуктор и доброжелательная Мальвина Казимировна искренне пожалели, что их дети остаются без "директора". Да и сами ученики опечалились - они привыкли к своему учителю. Обер-кондуктор добросовестно рассчитался с Лобановичем с надбавкой трех рублей к пятнадцати. А на прощание сказал:
- Если бы вы поехали по Полесской железной дороге, то до Баранович я довез бы вас бесплатно. - Лобанович поблагодарил, ехать на Барановичи ему не с руки.
Простился он также и со Стасем Гуляшеком. Затем зашел в свой курятник, где стояло "корыто", остановился возле него. "Эх, корыто мое, корыто! мысленно сказал Лобанович. - Лелеяло ты мои мечты о Кракове, но им не суждено осуществиться". Он взял свой чемоданчик и пешком двинулся на вокзал.
Поезд из Вильны в Минск шел не более шести часов. На восходе солнца Лобанович выходил из вагона в Минске. Сухая и не по времени холодная погода сменилась теплыми ночами и жаркими днями. С вокзала, по пути в город, Лобанович зашел к бывшему своему другу Болотичу, с которым он дружил в семинарии и который работал теперь учителем в школе слепых. Болотич держался старых правил поведения, с пути "благонадежного" человека не соступал и революции не сочувствовал, но старого приятеля встретил приветливо, гостеприимно, хотя и шутил по поводу его неудачного участия в революции.
- Ты, братец, погоди смеяться, - сказал Лобанович. - А вот что ты скажешь на это? - Он достал из кармана корреспондентский билет и показал другу.
Болотич внимательно рассмотрел билет, а затем перевел глаза на приятеля.
- Значит, одумался и над крамолой поставил крест? - спросил баском немного удивленный Болотич.
- Нет, братец, крест думаю поставить над дураками, но об этом еще рано говорить, - заметил Лобанович.
Болотич словно бы немного растерялся: на что намекает приятель?
- Как понимать твои слова?
- Если бы с нами был Янка Тукала, он ответил бы тебе каким-нибудь афоризмом.
Болотич недоумевал еще больше.
- Ничего не понимаю. Какой афоризм сказал бы он?
Лобанович развел руками.
- Ход его мыслей отгадать не так-то легко. Он мог бы сказать нечто вроде загадки библейского Самсона, например: "От поедающего получилось то, что можно есть, и от сильного получилось сладкое".
Теперь Болотич развел руками.
- Напускаешь ты на все какого-то туману. Чем дальше в лес, тем больше дров. Одно можно сказать, - усмехнулся Болотич, - ты тот заяц, за которым гонятся гончие, и ты закручиваешь петли, чтобы сбить их с толку.
- Вот, вот! - подхватил Лобанович. - Наконец и ты можешь напасть на след.
Они немного посмеялись.
- А что думаешь делать сейчас?
- Сказать тебе правду - и сам не знаю. Жандармы выгнали меня из Вильны, потому что я под надзором полиции. Разрешения на право жить в Вильне у меня нет. А там я имел кое-какой заработок.
- Так ты сейчас из Вильны?
- Оттуда, братец.
- А отсюда куда направишься?
Лобанович вскинул глаза на Болотича.
- А что, если ты приютишь меня на своей квартире?
Болотич замялся:
- Что же, день-два поживи у меня...
- А вот скажи ты мне правду. Если бы я был не бродягой-изгнанником, а важным чиновником, с окладом в тысячу рублей, тогда на сколько дней ты предоставил бы мне приют?
- Получи тысячный оклад и тогда спрашивай... Знаешь, Андрей, я приютил бы тебя и больше, но известно ли тебе, что пишут о вас, о таких, как ты, в "Минском голосе"?
