Михаил Лайков - Успеть проститься
Время призраков - ночь. Ночь напролет, насторожа зрение и слух, блуждал Адам по Старому городу. К встрече, которую искал, он был готов: он, быстро истратив деньги Сырцова, опять питался яблоками и чувствовал себя бесплотным, как дух. Только вот ночь была какая-то не подходящая для духовных событий. Не в этой ночи должна была произойти их встреча, слишком суетная была ночь. До утра шумели некоторые кабачки, шатались пьяные, торговали магазинчики и киоски, светили фонари. Адам уходил подальше от шума и электрического света, искал нетронутые залежи ночи, но и там находил житейскую суету. На кладбище он столкнулся с похитителями цветных металлов, а за больницей - у задних ворот, там, где был морг, - встретился с раколовами, которые через эти ворота выносили что-то в фанерном ящике, не иначе труп бездомного бродяги или операционные отходы. Раколовы были отъявленные шельмы, они раков - для продажи проезжим по трассе Москва-Симферополь - откармливали всякой падалью, и, скорее всего, то, что вынесли из больницы, тоже предназначалось ракам.
"Нет, - подумал Адам после встречи с раколовами, - так по улицам можно ходить бесконечно. Надо не искать его, а назначить встречу. Надо, чтобы не только я о нем знал, но и он обо мне. Нас ведь ничего пока что не связывает, мы слишком далеко друг от друга".
Адам проблуждал по городу всю ночь, а утром очутился у реки. Здесь он увидел Митю Дикаря. Митя искал что-то на песку берега.
- Корней вчера тут лежал, - пояснил он. - Он из реки выплыл. Когда лежал, крестик был, а когда хоронили, крестика не было. Потеряли. Надо найти, отдать Корнею.
"Оказывается, Корней утонул! - понял Адам. - А вчера всплыл. И вчера же его похоронили. Вот так дела! Митька ищет крестик, чтобы положить в могилу. Украли его, конечно. Хороший был крест, старинный, серебряный. Но как же так! Корней уже в земле... Ты теперь не думаешь, что это я его убил?" написал он тростинкой на мокром песке берега.
- Ты сам сказал, - был простой ответ.
У Адама едва не прорезался голос. Так сильно ему захотелось закричать, что людям нельзя верить вот так сразу, что нельзя быть этаким простаком в жизни, что люди и жизнь... Много здравого, что знал Адам о жизни и людях, захотел он объяснить, но не смог. Всякое знание в нем было онемевшее. А писать про это - и берега бы не хватило. "Пойдем ко мне жить",- написал он.
- Зачем? - спросил Митя.
"Один ты пропадешь. Человеку для жизни много чего надо. Нужны деньги, каждый день нужны".
- Я умею зарабатывать деньги, - ответил Митя. - Я теперь посуду в кафе мою, а раньше раков на дороге продавал. Я знаю на реке места, там раков много. По дороге богатые ездят, они любят раков.
"А ты богатым не хочешь стать?"
- Не хочу. Зачем? Я и так могу раков наесться.
"Да, неплохо бы сейчас раков... - поискал у себя по карманам Адам в надежде найти какую-нибудь конфетку; нашелся орех, да и тот оказался пустым. - Эх, был орех, а теперь свистун".
- Ты деньги потерял? - спросил Митя. - На, - достал он из кармана горсть монет. - У меня еще есть.
Адам, конечно, не взял этих денег. Ему нужны были другие деньги, и он думал о них весь день. "Деньги, проклятые деньги..." Нечего было и надеяться одолжиться у кого-нибудь; все понимали, что дела его плохи, что деньги, ему одолженные, все равно что потерянные. Епинохов ему обещал постоянное место ночного сторожа в музее, но не раньше чем на следующей неделе. Женщины, у которых Адам прежде с легкостью находил кров, стол и постель, как-то очень быстро изгнали его даже из собственной памяти. Место Адама в их жизни заняли другие мужчины. "Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда", увидел Адам надпись над входом в шашлычную и подумал, что мудрость сию следовало бы не на фанере написать, а выбить в граните. Адам не выдержал и продал золотое обручальное кольцо. "Петушку пшена купить", - оправдал Адам свой поступок.
Ночью Адам сидел на Старой Могиле при дороге и думал, как же ему все-таки встретиться с духом князя. Соображений по этому поводу было множество, но все они были как множество машин на дороге, которые не задерживали надолго внимание, исчезали, повторялись, вновь исчезали. Требовалось всего одно соображение, единственное, остановившееся в очевидной непреложности. "Но вот попробуй останови его, - думал Адам, глядя на бесконечное, безостановочное, как само время, движение машин на дороге. Дух, agens, движущая сила... Какая сила движет им, почему неспокоен этот дух? Что связывает живых и мертвых? Что нас может свести?"
Адам думал о духовном, пока не услышал человеческие голоса на дороге. Они приближались со стороны города. Немного погодя Адам увидел двух девиц в очень коротких юбках. У памятника разбившемуся шоферу они остановились, чтобы покурить. Они курили, Адам соображал: "А им что тут надо?" Вдруг одна из девиц вышла на дорогу перед приближающимся большегрузом и задрала юбку. В свете фар ослепительно было видно, что под юбкой у нее больше ничего. "Эге! Да они на работу вышли".
Одну девку подобрали быстро, другая что-то запозднилась. "Дура! сердился Адам, которому она мешала думать, отвлекала. - Попкой к ним надо поворачиваться, попкой! На передок не каждый может соблазниться, но перед попкой никто не устоит". Адам был ценитель женских попок и после лица считал эту часть тела прекраснейшей в женщине. Светила луна, Адам вполне мог оценить задок у девки. "Сколько у меня денег в кармане?" Денег было неизвестно сколько. Их наверняка хватило бы утолить обыкновенный голод, но сколько нужно было заплатить за утоление вот этого голода, терзающего подбрюшье, Адам не знал, он никогда еще не пользовался продажной любовью. Наконец-то девка уехала, и Адам смог вернуться к своим мыслям. "Что-то мне надо сделать, но что?"
Что ему надо сделать, чтобы встретиться с духом князя, Адам понял благодаря случаю. Как-то после обеда он увидел похоронную процессию: грузовик с гробом и крестом, возвышающимся над кабиной, толпу провожающих за грузовиком, и вереницу машин вслед, в которых ехали посторонние к похоронам. Никто из них не хотел обгонять покойника, все понимали, что добром этот обгон не кончится. Грузовик ехал изнурительно медленно, водители машин покорно ждали, когда он свернет на кладбище. Даже Пупейко, влетевший на Верхний Вал в "мерседесе" с мигалкой, потушил ее и медленно покатил в хвосте процессии.
"Крест - вот что должно остановить духа! Духи в какие ворота входят, в такие и выходят. Возвращаться князь будет через ту же виселицу, не иначе. Он еще в городе, ведь другой грозы после той не было. Крест - вот что связывает живых и мертвых! Знак креста явлен всем, и сила, которая движет духом князя, не сможет переступить через крест. Надо закрестить дорогу!"
Мысль, осенившая наконец-то Адама, была простая, верная своей простотой, ничего проще нельзя было придумать. "Как это я сразу не догадался! Вроде бы не дурак... Я встречусь с князем! Я закрещу дорогу и не выпущу его, пока он мне не укажет, где спрятал свое золото. Он будет в моей власти! Сегодня же ночью надо закрестить. Только бы грозы до вечера не случилось".
День прошел спокойно, без грозы. Вечером, перед тем как Адаму отправиться на дорогу, с ним случайно встретился Воробьев. Лицо Адама светилось, как у человека, поймавшего необыкновенную удачу.
- Что это ты какой-то... - спросил Воробьев. - Банк сорвал?
Адам молчал - сокровенно, властно, победительно. Воробьев засуетился:
- Не посидеть ли нам "У земляка"? У него вино натуральное крымское, без обмана. Я плачу, не беспокойся.
Адаму было удивительно услышать от Воробьева, что он платит. Еще удивительней было услышанное от него в кафе, куда они зашли. После двух стаканов вина Воробьева прорвало, понесло словами. Словно это он, а не Адам молчал много дней и ночей подряд. Он жаловался, оправдывался, искал сочувствия и понимания у немоты Адама.
- Вот говорят, Воробьев жопу лижет Пупейко. А кто сегодня не лижет, кто! Всем хочется кушать. Считают, сколько я на выборах мэра заработал. А никто же не знает, сколько мне приходится тратить!
Адам молчал. А Воробьев говорил-говорил, вверяя исповедническому молчанию Адама жалобы на жену-мотовку, на хроническую язву желудка, лечение которой тоже требовало денег, на новую машину, сжигающую бездну бензина.
- За все Воробьев платит, за все!
"Довольно, - положил на его плечо тяжелую руку Адам. - Я тебе помогу. Хоть ты подлец, Воробьев, но я и тебе помогу. Дайте только срок".
Идя в ночь к дороге, Адам взял с собой спички и обрезки досок, чтобы жечь костер на Старой Могиле, пугать огнем блудливых девок, которые могли бы помешать ему. О том, что огонь способен не только пугать, но и привлекать людей, он не подумал. Впрочем, человеку, который вышел из темноты к костру, Адам был рад. Это был Митя Дикарь, он не мог ему помешать. Адам не спрашивал Митю, откуда он взялся, и Митя не спрашивал Адама, что он тут делает. Они сидели и молчали, глядя на огонь. Потом Митя достал из-за пазухи бузиновую свирель и засвистел что-то птичье.
