Александр Солженицын - Знают истину танки !
Всеобщее внимание.
Богдан срывает номер со своей груди, бросает на пол, топчет:
…Наших ребят до стукачей садовлять — а ти им душу вынають?! А вы тут пайку ухопылы — та жуетэ? А ну, ссовывайся!
Подскакивают втроем к вагонке, сгоняют сидящих, сбрасывают на пол матрасы, щиты,
БЛИЖЕ.
и вот остался уже только каркас вагонки — две стойки из толстого бруса и таких же два прогона. Молотком выбивают клинья,
стук
и прогоны стали таранами. Раскачали их, примериваясь, — вот так будут бить тюрьму! Богдан кричит:
— О то нам зброя! Ломай вагонки! Уси — до БУРа! Общий вид.
В бараке — разноречивое движение. Начинают разбирать еще несколько вагонок. Кто-то выбежал. Многие мнутся. Богдан быстро идет по бараку и поддает кулаком в спины:
— До БУРа! До тюрьмы!..
В дверях — Климов.
На лице его — одушевление боя:
— Да что ж вы делаете, четвертый барак? Там забор ломают — а вы брюхо накачиваете? Ждете, чтоб и вас по карцерам распихали? Кто свободу любит — вы-ходи!!
ОБЩИЙ ВИД.
После оцепенения все бросаются разбирать вагонки
или с пустыми руками, кто-то с кочергой от печки
бегут!
бегут!
Голос Климова:
— За свободу! — Выходи!!
Повелительные призывы музыки.
Бегут на выход! на выход!
КОСАЯ ШТОРКА, КАК УДАР ХЛЫСТА.
По вечернему лагерю — бегут фигурки заключенных!
И все в одну сторону!
В музыке — штурм, в музыке — мятеж!
На белом снегу и в полосах света от окон бараков хорошо видны фигурки бегущих. Они с брусьями, с палками. Бегут!
Бегут!
Музыка: лучше смерть, чем эта позорная жизнь! В этой волне нельзя остановиться! Готовы бежать с ними и мы!
БЛИЗКО
в полутьме — отрешенные лица бегущих! Они слышат этот марш, которому остановка — смерть!
Вот виден и мрачный БУР, к которому сбегаются со всех сторон!
Громкое, на весь лагерь, натужное скрипение — это визжат сотни гвоздей,
это выламывают доски из обшивки забора.
В мощном заборе уже несколько проломов — и туда лезут, лезут!
На телефонном столбе — заключенный обрезает последний провод и начинает осторожно (он без кошек, в простых ботинках) слезать.
Да это Володя Федотов!
Столб, с которого он слезает, близко от калитки в БУР.
Один конец провода так и повис через забор тюрьмы.
Связь перерезана!
Все то же скрипенье. Стук ломов, лопат.
ПЕРЕНОС ВБОК, РЫВКОМ.
По линейке убегают двое надзирателей. За ними гонятся зэки, швыряют вслед им камни, кирпичи. Те успевают вбежать в узкую дверь внешней вахты, закрыться — и еще пара кирпичей в тесовую стенку вахты шлеп! шлеп!
ПЕРЕНОС РЫВКОМ.
Бьют стекла, бегая вокруг штабного барака. В луче мелькает: "Строители пятой пятилетки!".
Звон стекол.
С крыльца сбегает Бекеч. Он озирается. Он бежит…
…в сторону вахты. Но наперерез ему — двое с ножами! Круто повернув, Бекеч бежит…
…мимо забора хоздвора…
закоулком темным мимо уборной… И те двое — за ним!
Встречаются зэки, но не мешают Бекечу…
А с ножами сзади гонятся… гонятся…
Стремительно пересекая освещенное пространство, Бекеч бежит…
в самый угол зоны, к угловой вышке, на прожектор…
Нас ослепляет прожектор.
Выстрел с вышки над нашей головой.
Преследующие замялись, отступают.
Голос Бекеча:
— Вышка! Не стреляй! Я свой! Я — свой! Вышка, помоги!
Поднырив под луч прожектора, видим, как Бекеч сбросил шинель, перекрыл ею колючую проволоку и неловко перелезает, нелепо балансируя, через угловой столбик предзонника. Спрыгнул с той стороны, упал, поднялся.
И, карабкаясь по откосой ноге вышки, схватился за ствол карабина, спущенный ему оттуда.
Поднялся на вышку (видим его ноги, взлезающие выше экрана).
Шинель так и осталась висеть на колючей проволоке.
ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
Комната тюремной канцелярии. Два надзирателя склонились над телефоном. Один (с угольным лицом, читавший приговор) кричит в трубку:
— Товарищ лейтенант! Решетки ломают!.. В двери долбят! Что делать?!.. Товарищ начальник режима!.. Товарищ Бекеч!..
Нет ответа!..
ШТОРКА. ШИРОКИЙ ЭКРАН.
а марш! зовет на штурм, наливается силой! В его тревожных перебеганиях
перебегают, носятся заключенные за проломленным, а где и поваленным забором.
Здесь ломами тяжелыми бьют по решеткам! Отгибают их ломами, как рычагами! Звуки ударов сливаются с ликованием марша!
С неба вспыхивает странное освещение: яркое, дрожащее, бледнозеленое.
Это с вышки бросили осветительную ракету — охрана хочет видеть, что происходит в лагере.
В этом мертвенно-зеленом свете видим, как бьют толстыми ломами в железную дверь тюрьмы. Но она не поддается!
Марш обещает победу! Выше, выше! Вперед, вперед!
Ракета померкла. Взгляд вдоль тюремной стены. Кто-то взобрался на спину другого и, сравнявшись с окошком камеры, кричит:
— Яка камера? Яка камера?
Ослепительная розовая ракета.
Голова спрашивающего — сбоку. И окошко тюремное — впол-экрана. Хорошо видна вся глубина ниши — оттуда, ухватись за решетку, подтянулся к нам — Иван Барнягин! непобедимый Барнягин!
В розовом свете ракеты сияет его лицо.
— Седьмая. А вам какую, братцы?
— ШОсту!
— Стукачей? Вот они, рядом, вот они!
Показывает пальцем. Смеется. Померкла ракета.
Но по крыше БУРа начинают ползать лучи прожекторов (ниже не пропускает их забор). Отраженный свет их белесовато освещает дворик БУРа.
Спрыгнувший кричит:
— Эй, хлопцы! Ось она, шОста! Ось камера шОста!
— Тащи сюда керосин!
— Солому — сюда, братцы!
а марш свое!
Белая ракета! Меж разбитых и отогнутых прутьев одной решетки вытискивается наружу — Хадрис. Двумя руками из окна приветствует освободителей;
— Селям!
Ему кричат:
— Сколько вас там?
— Я один! Одиночка.
Ликует свобода!
ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
музыка оборвалась.
Камера стукачей. Переполох! Абдушидзе кричит, показывая вверх:
— Лампочку бей! Лампочку бей!
Разбили. Темно.
Тревожный, неразборчивый гул. Стуки в дверь:
— Гражданин начальник! Гражданин начальник!
Красная ракета! Красное небо за черными прутьями решетки. И вровень с окном поднимается сразу свирепое лицо:
— Господа стукачи?..
Замер стук в дверь.
…Господа стукачи! Гавронского замучили? Тараса — пытали?.. Народ приговорил вас — к смерти!!
В погасающем свете ракеты видно, как он поднимает ведро, отклоняется и выплескивает через окно. Хлюпанье. Крики:
— Ке-ро-си-ин!.. Спасите!.. Простите!.. Гражданин начальник!
Отчаянный стук.
Через окно бросают пучки горящей соломы — один! другой! третий!
Теперь-то мы видим камеру! Загорается сама решетка, откосы оконного углубления, и верхние нары с матрасами, с бушлатами…
…и по керосину вниз перекидывается огонь.
Все в оранжевом веселом огне! Но где же люди? — хрипящие, кричащие, стучащиеся…
Все столпились у выхода! Толкая и оттаскивая друг друга, они стараются втиснуться в дверную нишу, чтобы быть двадцатью, десятью сантиметрами дальше от огня! Они стараются спрятать от него голову! отвернуться! закрыться руками! пальцами растопыренными! извивающимися!
Вопли! стук! царапанье! плач!
В оранжевом озарении мы не видим их лиц, не различаем тел, видим одно стиснутое обреченное стадо, которое уже корежит жаром.
И мелькает лицо С-213 в предсмертной муке.
ШТОРКА.
Соседняя камера. Выломанным столбом от нар арестанты под руководством Барнягина бьют в дверь и хором ожесточенно приговаривают:
— Раз-два-взяли! Раз-два-дали!.. Е-ще разик! Е-ще раз!
Надо видеть лицо Барнягина!..
ШТОРКА. ВЕРТИКАЛЬНЫЙ ЭКРАН.
Длинные высокие (от узости) коридоры тюрьмы, два напролет через раскрытые двери. Мало света — тусклые лампочки под потолком в проволочных предохранителях. Два надзирателя беззвучно мечутся, прислушиваясь к стукам и крикам.
Приглушенные отголоски марша наступающих. Глухие внешние удары в тюрьму.
КРУПНО.
Угольный надзиратель, шепчет помощнику:
— Что мы с тобой вдвоем? Пропали! Я отопру шестую!
Дверь с номерком «6».
грохот замка.
отпахивается. Оттуда — снопы оранжевого света, дым, и люди падают друг через друга на пол. Вой, ругательства, радость.
ШТОРКА.
Входной тамбур тюрьмы.
Яростные удары в дверь, к нам,
Здесь столпились все освобожденные стукачи. Они вооружены палками, досками, швабрами, кочергами, лопатами. Обозленные, обожженные, кровоточащие и жалкие лица. Некоторые сзади влезли на ящики, — выше других. У стены — два надзирателя с пистолетами в руках. Биться насмерть — выхода нет. Все молчат. Все с ужасом смотрят на
железную дверь. Она подается. Засовы погнулись. Петли перекосились. В одном месте — уже щель, куда заходят ломы.
