Александр Солженицын - Знают истину танки !
— Демка!
— Фрося!
— Девочки, прыгай, не бойся!
— Вильность, дивчата!..
И еще — не разбираем языка, и тем выразительней переливание, мука и радость этих голосов.
Номера женской зоны закружились между номерами мужской.
Поцелуи — каменного века! — некого стыдиться, некогда кокетничать!
И Володя Федотов держит за локти какую-то девушку с нерусским лицом, с чуть высокомерным запрокидом головы.
— Ты не понимаешь меня, Аура?.. Но ты же в лагере немножко научилась по-русски?.. Аура! Меня арестовали — я не только еще не был женат, я…
Аура отвечает что-то по-литовски.
Они может быть и поцелуются сейчас, но мы этого не увидим.
ЗАТЕМНЕНИЕ.
Опять они! Но уже сидя на вагонке. Теперь уж она без шапки, ее волосы длинные рассыпались по Володиной груди, он их перебирает и целует.
Доносятся хрупкие стеклянные звуки бандуры.
И соседняя вагонка видна. Мантров, отвернувшись у тумбочки, старается не смотреть на этих двоих, хотя сидит прямо перед ними.
И на других вагонках, на нижних щитах и на верхних, сидят там и сям женщины. Как странно видеть прически и длинные волосы в лагерном бараке! Ближе бандура. Несколько тихих голосов, женских и мужских, поют:
Выйди, коханая, працею зморэна,
хоч на хвылыноньку в гай…
А вот и старик-бандурист — наголо стриженный, как обесчещенный.
И крышка бандуры его с мазаной хаткой, с писаной неживой дивчиной.
И — живая, похожая, лежит на смежной верхней вагонке, поет. Ее сосед встает, шагает по верхним нарам к ближней лампочке. Выкручивает ее и кричит:
— Эй, люды добры! Як майора Чередниченко нэма — так кто ж будэ электроэнергию экономыты? Геть их, лампочки Ильичеви, чи они вам за дэсять рокив у камерах очей нэ выелы?
— Общий вид барака. Вторую лампочку выкрутили. Третью.
А последнюю — украинка толстая.
Полная темнота.
И смолкла бандура посреди напева.
День. На крыше барака сидят двое зэков в бушлатах и, как-то странно держа руки, запрокинувшись, смотрят вверх.
Из их рук идет вверх почти непроследимая нить.
МЫ ПОДНИМАЕМСЯ.
Явственней веревочка. Вверх. Вверх.
Мутное зимнее небо. В легком ветерке дергается самодельный бумажный змей. На нем:
Жители поселка! Знайте!
Мы потому бастуем,
что работали от зари до зари
на хозяев голодные
и не получали ни копейки.
Не верьте клевете о нас!
отдаленная пулеметная стрельба. Резкий свист пуль по залу.
в экран! в змея! одна из очередей проходит дырчатой линией через угол змея.
Но змей парит!
И МЫ ТОЖЕ СТАЛИ ПТИЦЕЙ.
Мы делаем круги над лагерем и спускаемся.
На крышах нескольких бараков — по два заключенных. Это наблюдатели.
На вышках — не по одному постовому, как всегда, а по два.
На одной вышке стоит еще офицер и фотографирует что-то в лагере.
А в зоне — несколько проломов: повален забор, разорвана колючая проволока.
За зоной против этих мест — торчит из земли щит с объявлением:
КТО НЕ С БАНДИТАМИ
— переходи здесь!
Тут не стреляем.
А в лагере против этих мест — баррикады, натащены саманы, ящики.
И около каждой баррикады стоит двое постовых с самодельными пиками (пики — из прутьев барачных решеток).
И против ворот, против вахты — большая баррикада.
И тоже стоят постовые с пиками: двое мужчин, одна женщина.
А за зоной
пехотные окопные ячейки. В них сидят-мерзнут хмурые пулеметные расчеты, смотрят
на лагерь.
ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
На двери приколота бумажка:
ШТАБ ОБОРОНЫ
Перед дверью прохаживается с пикой молоденький зэк-часовой.
За этой дверью — по вазону с широкой агавой мы узнаем бывший кабинет оперуполномоченного. За письменным столом
сидит полковник Евдокимов в военном кителе с невоенными пуговицами.
Гай уронил черную стриженую голову на поперечный стол и как будто спит.
Сложив руки, сидит Магомет, спокойный, как гора.
В разных позах еще в комнате — Климов, Богдан, Барнягин, Галактион Адрианович и пожилой нормировщик. Все — без номеров. В углу стоит худощавый Антонас и очень строго смотрит.
Говорит Евдокимов:
— Я не знаю — какие могут быть претензии к штабу? Мы в осаде восемь дней. Никакой свалки вокруг продуктов, никаких злоупотреблений на кухне. Имеем месячный запас. Караульная служба — безупречна. Полный порядок!
КОСЫМ РЫВКОМ
переносимся к Барнягину:
— На хрена нам ваш порядок? При МВД тоже в лагере был порядок! Он на шее у нас — порядок! Нам не порядок, а свобода нужна!
— Но откуда нам достать свободу, майор Барнягин? Может быть, в первую ночь мы еще могли разбежаться. Никто, однако, этого не предлагал. А сейчас — момент упущен, перестреляют.
Климов, рядом с Барнягиным:
— Для свободы нам нужно оружие! — а мы его не ищем.
Евдокимов. Рассудительно-снисходителен:
— Слушайте, друзья, ну нельзя же планировать операции, находясь на уровне грудных детей. Значит, с ножами и пиками идти добывать пулеметы? — уложим половину личного состава. А что делать потом с оружием? Захватить рудники? Что это нам даст? Идти с боями на Караганду? Утопия.
Пожилой нормировщик, рыхлый, растерянный:
— Товарищи! Товарищи! Да где вы читали, где вы видели, чтобы лагерные восстания удавались? Это же не бывает!
Он мучается, ломает пальцы. Галактион Адрианович, двинув бровями, говорит ему по соседству:
— А где вы вообще видели восстания? Они только начинаются.
Евдокимов:
— Никаких активных и позитивных действий мы предпринять не способны. И недаром каждый день от нас уходит по несколько дезертиров. Эт-то показательно.
Богдан кричит:
— Так шо нам — за бабьи сиськи трематься?.. Нас тут як тараканов передушат! Треба яку-сь-то иньшу справу!..
Климов зло:
— Значит, "не надо было браться за оружие"?!
Евдокимов (твердо и на этот раз быстро):
— За ножи? — да, не надо было! Прежде, чем все это начинать, головой надо было думать, м-мыслители!..
Магомет поднимает руку, удерживая Климова от ответа:
— Хорошо, полковник. Но уже после ножей вы взялись руководить. Значит, вы видели выход. Какой?
Евдокимов всех обвел глазами. Чуть подумал. Не потому, что не знает. Усиленно сдерживаясь:
— Давайте рассуждать трезво, товарищи. Победить — мы вообще не можем. Никто из вас не возьмется даже назвать, как это мы могли бы «победить».
Нормировщик, очень волнуясь:
— Но нам три дня подряд предлагали выйти на работу — и надо было не отказываться!
Антонас из угла (он все так же не садится):
— А расстрелянных — в землю? А номера — опять на лоб?
Евдокимов:
— Не надо нам гадать. Никаких фантазий нам не надо. Рассуждайте логически. Мы можем только с м я г ч и т ь п о р а ж е н и е. И эту грозную передышку в несколько дней — меня оч-чень беспокоит их молчание — надо использовать действительно не для того, чтобы за сиськи трематься, как я тебе, Богдан, и говорил! — а для п е р ег о в о р о в! Чтобы наименее болезненно вернуться в рамки… мирной жизни.
Косой рывок.
Барнягин:
— То есть… просить гражданина начальника… разрешить нам вернуться на каторгу?.. Так??
За его спиной раскрывается дверь. Часовой:
— Товарищ полковник! Дежурный по дозорам — Мантров. Срочное сообщение!
Голос Евдокимова:
— Пусть зайдет.
Часовой выскакивает, впускает Мантрова и Федотова. Они перепоясаны, подтянуты, Мантров — с номерами, Федотов — без. У Мантрова его постоянное рассчитанное спокойствие, говорит как об обычном:
— Со станции слышен сильный рев моторов. Это — не автомашины. Или трактора, или…
оборачивается на Володю. Тот взволнован, решителен, переклонен вперед:
— …танки! Я различил стволы и башни. По шуму — танков с десяток.
Гай резко поднял голову, лежавшую лбом на столе. Послушал Володю. Обвел присутствующих. Встал. Богатырь. Ястребиный профиль. В тишине — тихо:
— Это не бульдозеры, ясно… Полковник, вы не правы: начинали не мы. Начинал тот, кто сдавал нас в плен, а выжившим навьючивал немыслимые сроки. Начинали те, кто нашил на нас номера и запер бараки. Те начинали, кто…
разгорячается
…оплел нас стукачами, бил палками и бросал в ледяные карцеры. Никогда с сорок первого года — да со дня рождения самого — не было у нас никакого выбора! И сейчас его нет: надо готовить бутылки горючие! И щели копать! И будем с танками драться!!
Он — пойдет на танки! Это видно. Музыка!
И Федотов пойдет!
А Мантров (с ним в кадре)…?
ЗАТЕМНЕНИЕ. ШИРОКИЙ ЭКРАН.
Ночное небо светлее ночной земли, и рядом с баррикадой видны два черных силуэта — сторожевой дозор. Ветерок чуть треплет спущенные уши их шапок.
А дальше, за проломом — разбросанные огоньки поселка. Оттуда, издали, иногда прожектор быстро прошарит по земле, ослепит и погаснет.
