Мария Райкина - Москва закулисная - 2
(До спектакля с предельным состоянием его участников было недалеко.)
- Сколько было ролей, близких вам, и... ни одной премии. А тут - прямо противоположная вам натура Антониды Васильевны из "Варвара и еретика" - и в десятку: все награды ваши. А может быть, и не такая противоположная? Может, вы властная, как бабка в "Игроке"?
- Я не бабка. И не властная. Мне кажется, что эта женщина не глупая. Но и я не дурочка.
- Инна Михайловна, Глеб Панфилов, который знает вас лучше всех, сказал, что вы - "мягкая сила". И в этом, как мне кажется, вы похожи на своих героинь. Скажите, а вы могли бы в определенных обстоятельствах поступить так же, как они?
- Отравить мужа, что ли? Как Васса?
- Ну или принять христианство во имя любимого человека, как Анна Петровна в пьесе "Иванов"?
- Мне трудно оценивать себя с этой точки зрения. Но во всяком случае, я не отравила бы любимого человека, даже если бы он мне делал бесконечно больно. Я бы попыталась его понять.
- А повелевать, командовать любите?
- Командовать, приказывать - нет.
- Азартная? Страстная?
- Это мне свойственно.
- Актрисы не любят, и их можно понять, играть роли старше своего возраста. Вам неприятно играть старуху?
- Сейчас уже не неприятно. Хотя, когда я надеваю седой парик и черное платье, настроение немного портится: я сразу же ощущаю большой возраст, который на меня наваливается. Вообще-то я это уже проходила: я помню, как мне Глеб дал роль Анны в фильме "Валентина", там моей героине было сорок лет, а мне самой не было сорока. "Ну почему? Почему он дал мне роль этой пожилой тетеньки?" - думала я тогда. А одна женщина, глядя на мои страдания, сказала: "Господи, да это же такой прекрасный возраст".
- Инна Михайловна, а почему вы машину не водите? Все время хватаете такси, случайных леваков... По-моему, вы единственная актриса без колес.
- Знаешь, так судьба распорядилась: Борис Николаевич (первый Президент России. - М.Р.) подарил мне машину, и я ее уже приготовила, чтобы сесть за руль.
- Какая машина, если не секрет?
- "Жигуль". Семерка. Ее доделали, номер поставили... Я ведь училась, но это было очень давно. Я три раза сдавала. Но так сложилось, что меня всегда выручал Глеб, и он говорил, что из меня не получится хорошего водителя. А сейчас мне просто нужен человек, который бы натаскал меня. И я освою маршрут от дома до театра. А ты водишь? У тебя уже машина?
- Водить я умею. Но машину водит муж, внушая мне комплекс неполноценности.
- Вот, понимаешь, и у меня то же. Он мне говорит: "Ты можешь задуматься и врезаться". Причем мы вместе с ним закончили школу, у меня есть права, у меня нет страха, даже радостное чувство было, когда я садилась за руль. Теперь ты выйди, а я переоденусь. Ждите меня около гримерки.
И тут, в длинном, как кишка, коридоре Ленкома, возле актерских гримерок, прямо передо мной возникает долговязая фигура. Александр Гаврилович Абдулов, как есть, весь в исподнем времен Первой мировой войны (костюм у него такой на спектакле), кричит на весь коридор: "Что вы тут ходите? Вынюхиваете, подслушиваете. Во все дырки лезете. Хамы... Хамы!" Показательные выступления народного артиста достигают кульминации, когда перепуганные им и ничего не понимающие артисты выскакивают в коридор: "Что случилось?" "Да вот, ходят тут хамы, все подслушивают, вынюхивают. Охрана, выведите их! Выведите немедленно! Ну что вы смотрите?" Артистам явно неловко за его поведение. Лучшего доказательства звезданутости отдельных народных граждан, слишком далеких от народа, не найти. Но обсуждать с Инной Чуриковой подобные глупости не хочется. Хотя настроение...
- У вас бывают проблемы за границей?
- Есть некая фатальность в моих заграничных поездках. Я не так много езжу, но как только попадаю за рубежи отечества, непременно что-то случается. Я помню, что когда мы с Глебом были в Венеции - он работал тогда в жюри кинофестиваля, - в это время наши военные расстреляли в воздухе корейский самолет. И мы вдруг почувствовали, что от нас отшатнулись даже те, кто был к нам близок.
В общем, хочешь ты того или нет, но ты представляешь свою несчастную родину, которая все время что-то выкидывает: расстреливает чужие самолеты, вводит танки или начинает выполнять интернациональный долг. А в Чехословакии меня просто выбросили из лифта.
- ???
- Мы были гостями кинофестиваля. В гостинице, помню, я вошла в лифт. Был, как мне казалось, элегантно одета, в шляпе (я очень люблю шляпы). И сказала своей приятельнице, что только на минуту поднимусь в номер и тут же вернусь. И вдруг я чувствую, как вылетаю из лифта. Я даже не успела ничего сообразить, только увидела гневное лицо мужчины. Это он меня так... А потом стала оправдывать его: а вдруг у него кого-то наши солдаты убили? Я его оправдывала, хотя было очень горько. "За что? - думала я. - Руководители страны и наш чернобровый вождь ездят в бронированных машинах с усиленной охраной, а выбрасывают из лифта простых людей..."
Вот наша картина "Мать" именно про это: безответственность властей и расплата за содеянное - чужой кровью. Ну что ты расстроилась? Я же вижу.
- В общем-то неприятно. А какая из ролей, сыгранных вами в театре и кино, досталась с болью, с муками, как достается матери трудный ребенок?
- "Сорри", может быть. Это очень трудная пьеса. Там никто не стреляет. Нет эротики, ноги-груди тоже отсутствуют. В этом плане она скромна. Просто два человека сидят и разговаривают. Да еще в морге. И при этом пьют, пьют...
- Вот когда я смотрю "Сорри", все время думаю: а сложно ли вам играть пьющую женщину, которая в течение двух часов проходит разные стадии опьянения - от легкого кайфа до...
- Вообще это чувство роли, интуиция. Я даже не знаю, что и сказать. Во всяком случае, эта пьеса опирается на жизнь, и в ней нет вещей, которые были бы мне непонятны. Но "Сорри"... пьеса ведь про другое. Она необычайно интересна. За два с половиной часа проходит вся жизнь: та, что была двадцать лет назад, та, что есть и та, которая будет. И вся на одном дыхании, моем и партнера.
- А какие у вас взаимоотношения с Ириной Николаевной Аркадиной провинциальной примадонной из "Чайки"?
- При первом знакомстве она была мне не слишком симпатична. Эгоцентричная натура очень. Но я с ужасом думаю о матери, которая потеряла сына. Сын-то застрелился. Можно сойти с ума.
Вот что происходит: люди живут, играют в лото, влюбляются, а человек стреляется, и никто не заметил, что человеку было плохо. Может, это и есть человеческая комедия (так написано у Антона Павловича Чехова), когда люди не чувствуют, что происходит с теми, кто рядом.
Ты понимаешь, какая странная история. Кажется, началась перестройка. Жизнь стала неузнаваемой, а человек не меняется. Как и в прошлом веке, люди вместе, но они одиноки. Им как бы не даны умение и желание понять друг друга. Никогда.
Вот я где-то читала, что Чехов однажды пришел в гримерную комнату к своему товарищу и там встретил актера, который был весел, остроумен, похохатывал и рассказывал анекдоты. А когда тот вышел, Антон Павлович сказал другу: "Послушай, это - самоубийца". Так и случилось... Но это почувствовал Антон Павлович - человек уникальный, несуетящийся, который не любил праздновать Новый год и свой день рождения. Были ведь такие люди. А многие тогда и сейчас жизнь проводят в суете, довольствуясь поверхностными, мелкими радостями.
Вот чтобы погрузиться во всю эту историю и так существовать в роли, когда не знаешь, хороша или плоха Аркадина, мы должны работать, искать. И, конечно, мне надо уединиться.
- А вы можете себе это позволить?
- Пока не получается: каждый день спектакли, дел невпроворот. Но я обязательно уеду, уединюсь... Вот ты говоришь - муки, а я не знаю, как это "мучиться над ролью", когда это так интересно, когда рождается то, что волнует, когда уже хочется жить в спектакле, постоянно возвращаться и не уходить...
- В вашей семье кто хозяин?
- Чего?
- Ну, я имела в виду,что когда в семье есть режиссер, то актер все равно под ним "ходит".
- Знаешь что? Я знаю одну пару творческих людей, которые друг о друге говорят так: "Мы оба пулеметчики. Вот только пулеметные ленты подносить некому". Иногда я ленту подношу. А иногда и Глеб подносит. Но кроме режиссера и артистки под одной крышей есть мужчина и женщина. И женщина должна понимать очень многое и владеть ситуацией.
- Когда вы познакомились с Панфиловым, вы его выбрали или он вас?
- Даже не знаю, как сказать... Мы познакомились на съемках фильма "В огне брода нет". Послушай, зачем тебе это?
- Ну интересно же.
- У него были замечательные артистки, которых он "пробовал" до меня. А меня, собственно, он раньше в "Морозко" видел, но не заинтересовался. Ему Ролан Быков обо мне говорил, и еще кто-то... А у меня было потрясение от этого человека, от Глеба. А потом были истории, которые говорили, что это - судьба.
- В общем, я поняла: вы в него втрескались, а он - нет.
- Я не знаю, влюбился он в меня или не влюбился, но мне кажется, что Глеб прежде всего был влюблен в эту историю, "В огне брода нет", и в свою героиню Таню Теткину. Худсовет фильма меня не утвердил: хотел других актрис. А Глеб почувствовал - что я могу и чего от меня ждать.
