Людмила Бубнова - Стрела Голявкина
Я определила сына в местную школу, сама устроилась на перерабатывающий сельхозпродукцию завод сезонной рабочей.
Труд был нелегок. Я уставала, особенно сначала. Но постепенно вырабатывалась привычка к тяжелой работе. Руки стали грубыми, большими, ногти сделались толстыми и упругими. Мне нравилось. С тех пор я не люблю маленьких женских ручек (а уж мужских слабых ручонок тем более). Норма была напряженная и в сезон уборки намного перекрывалась. Я зарабатывала больше, чем хозяин дома получал в автохозяйстве. Мне и это нравилось. Для чистой работы - библиотекаря или учительницы - здесь своих работниц хватает, тем более что количество учеников в провинциальных школах неуклонно сокращается. Молодые уезжают в большие города, и дети появляются уже там.
Смешно было слушать, когда столичные интеллигентные барышни, начитавшиеся литературы девятнадцатого века и ничего не смыслящие в современной обстановке, сентиментально мечтали пойти в сельские учительницы.
Поскольку я с непритязательной жизнью справлялась, мне здесь нравилось. Любая погода, добродушные мужики и бабы, в фуфайках и резиновых сапогах, с приветливыми, милыми лицами, окрестные поля, перелески, холмы, березовые рощицы, мелкая проворная речушка, серые хвосты облаков, свисающие с осеннего неба, белые сугробы зимой, дымы из труб над двускатными крышами, резные наличники, выкрашенные яркой краской, - на сером, обычно некрашеном деревянном доме они выглядят как самое главное в жизни. Серый маленький вдовий домик, словно хромой, наклонился на сторону, боком врос в землю, окошки покривились, а наличники наивно форсят свежей зеленой краской.
Я с удовольствием слушала местный говор, здесь особенное "что же", его говорят вместо "почему", "зачем", "как", "где", "хорошо" и "плохо".
- Хозяйка дома? - В избу заглянули двое соседских мужиков в фуфайках нараспашку и резиновых сапогах, хорошо вымытых и блестящих.
- Нет.
- Что-о-о же! - тягуче гремит голос, и краснощекий загорелый мужик улыбается во весь рот, полный крупных белых зубов.
- Ну что-о-о же! - примирительно говорит его товарищ, поворачивая на выход. И хвост этого "что-о-о же!" надолго зависает в избе. Что же им все-таки надо?
Приезжали из Москвы хозяйкины знакомые, и она водила их по клюкву на дальнее болото. Ей клюква-то не нужна, довольно ее набрано, да так зазывали, было не отказаться, сами дороги к болоту не знают.
- До чего жадные люди! - ворчала она потом, совершенно измученная. Полную корзину клюквы набрали, в лес бросились грибы брать. Как я с ними устала!
Зимой хозяйский сын приезжал справлять свадьбу к родителям. Невеста из Карелии, познакомились на стройке, вместе работают.
Пели старые песни. Смеялись над словами новой песни: "Я тобой переболею, ненаглядный мой..." А позже появлялись лучше? "Я хочу еще раз!", "Не сыпь мне соль на рану..."
Под Новый год украшали еловые ветки цветными тряпочками. Катались на лыжах в березовой роще.
Сын хорошо учился в школе, пел солистом в самодеятельном школьном хоре: мы всем домом ходили слушать их концерт.
Я вошла в естественный круговорот, свыклась с тяжелой работой.
Жизнь шла своим ходом, о смысле некогда было задумываться: здесь смысл был естествен - от рождения до смертного часа.
Но ничто не бывает надолго...
2
Во время рабочей смены ко мне подошла начальница отдела кадров:
- Ваш паспорт уже недействителен. Вам надо выправить новый документ по месту прописки.
В душе возник переполох: как же я буду жить без главного гражданского документа? Мне будет плохо, да и сейчас не по себе. Беспокойство по поводу паспорта подкосило внутренний покой.
Дождались каникул, поехали в Ленинград хлопотать о паспорте.
Я с опаской, избегая встречных, входила в квартиру матери.
- Тише. Никому не говори, что мы здесь.
Мама шепчет:
- Он ищет вас по всей стране. Ездил по Подмосковью - не нашел. Ко мне наведывался. Спрашивал, думает, я знаю, где вы находитесь. А я ничего не знаю. Горюет. На себя не похож.
- Пусть горюет. Мы побудем здесь несколько дней и уедем. Никто не должен о нас знать...
И вдруг звонок в дверь.
- Видно, соседке что-то надо, - говорит мама.
Звякнул замок, дверь открылась. За дверью был ОН.
- Приехали!..
После немой сцены начался разговор.
- Ну, здравствуй, предатель! - сказал он сыну с неуверенной, мерцательной улыбкой.
- Сам ты предатель! - дерзко сказанул сын и вышел из комнаты.
- Ого! Не слабо! - засмеялся отец.
- Мужской разговор. Что же ты все смеешься? Над собой ведь смеешься. Не понимаешь?
- Понимаю.
- Так что-о-о же? Зачем все портишь?
- Не могу по-другому.
- Что-о-о же, твой смех - болезнь, что ли? Смеешься без толку.
- Я без вас не могу.
Скрыться-то особенно негде... вот беда.
- При чем тут мы? Специально подальше уехали, чтобы не мешать тебе работать...
- Я не могу так работать!
- В чем дело? Почему?
- Устроила мне катастрофу да еще спрашиваешь! Разве могу я работать, когда вокруг меня неблагополучие?
- Ты что, так и не работал столько времени?
- Да там кое-что скопилось.
- Где это "там"? Под кроватью, что ли?
- Ну да, под кроватью. Я набросал. Но больше не трогал.
- Там уж все, наверно, слоем пыли покрылось. Не разберешь карандашные каракули.
- Там не очень много...
- Как немного? Сколько?
- Кое-какие рассказы, фрагменты...
- Ты хоть помнишь, что писал?..
- Могу вспомнить.
- Что же ты их под кровать-то сваливал? Разберись, отпечатай! Работай в конце концов!..
Дело в том, что он пишет по утрам, лежа в кровати, подложив под бумагу какую-либо книгу в твердой обложке. Когда я уходила, он писал на польской книжке Ю. Словацкого "О Яне, что сапоги тачал собакам". Небось всю книжку испортил. Напишет - и листки под кровать опускает, и книжку, на которой пишет, туда же, и карандаш, и оставшуюся чистую бумагу. Зевает и снова засыпает. Оттого мы часто спали на отдельных кроватях. А когда встанет, часу во втором дня, поднимать ничего не торопится. Таким образом все у него остается под рукой. Но под кроватью. Дальше хода нет. Все валяется, пока я не примусь разбирать завалы. Отпечатаю. И тогда начинается "отделочная" работа. По сто раз перепечатывать приходится...
- Пойдем пива выпьем, - говорит он.
- Иди один. Мне некогда. У меня дел полно. А ты иди, иди, попей пивка, развеселись, разгуляйся.
- А ты? Никуда не удерешь?
- Хватит меня контролировать! Удеру - не удеру, хватит...
Соблазн выпить пивка перевешивает, и он идет в пивную. Я смотрю вслед. Пальто из итальянского ратина, которое было "справлено" перед моим уходом, потерлось на полах и на рукавах, на сгибе локтей вытертые тусклые заломы, будто он полгода ходил руки в карманы, не раздеваясь.
Я вздыхаю и бегу дальше - в паспортный стол, в отделение милиции, в железнодорожную кассу - все в разных концах города. Меня с пути не свернешь. Надо скорее завершать хлопоты - меня ждут дальние края...
3
Возвращаюсь к маме - кроме нее, никого дома нет.
- Где сын? - спрашиваю.
- ОН пришел и увел сына к вам домой. - Мать смотрит на меня с тревогой.
Я начинаю беспокоиться, раздумываю, что теперь делать.
Сын звонит по телефону:
- Алло, мама, я тут, дома, у папы... Отец меня не отпускает. Приезжай за мной.
- Пусть он сам проводит тебя.
- Он не хочет.
- А я не хочу туда ехать!
- И что же делать? Я не знаю...
- Ты ел там что-нибудь? Тебя ведь кормить надо.
- Тут нечего...
- Ну ладно... Я сейчас приеду...
- Приезжай быстрее!..
4
ОН впускает меня в квартиру, запирает дверь на ключ и ведет прямо к кухонному столу. Линолеум на кухне до черноты затерт сапогами всевозможных приятелей. А на столе и ветчина, и виноград, соки... Ах, лукавый мальчишка, заманил меня! Что, уже переметнулся на отцовскую сторону? Сидит за столом, трескает виноград. А мне по телефону говорил трагическим голосом. Каков фрукт!..
- Посиди с нами, - говорит его отец.
А сын примирительным тоном начинает меня уговаривать:
- Я не хочу уезжать отсюда...
- Я вижу, вы хорошо спелись. Ты хочешь остаться с отцом? Водку будешь с ним пить? Не спать ночами?
- Я не буду пить, - врет отец.
- Так я тебе и поверила! - говорю.
- Давай вместе не уезжать, - говорит сын.
- Это невозможно! Билеты куплены.
- А по-моему, вполне возможно, - говорит отец.
И весь такой смирный, добродушный, хозяйственный, ведет меня в ванную комнату, где показывает зеркало во всю стену со стеклянной полочкой.
- Ты сам сделал? Неужели сам? Что-то не верится...
- Какая разница, сам или не сам...
- Значит, не сам.
- Борька Ручкан посоветовал: сделай, говорит, что-нибудь, чтобы ей было приятно вернуться.
Для моего мужа сделать что-нибудь по дому было настоящим подвигом.
А он выходит на минутку и вносит чемодан, залепленный наклейками разных отелей зарубежных стран, куда ему приходилось ездить по литературным делам. Ничего особенного наклейки не значили, просто модно было их лепить - и все. Щелкает замками и открывает крышку. В чемодане целый ворох красивых женских вещей. Там лежат косыночки, шарфики, кружевные штанишки и рубашечки, легкие платьица и халатики, чулочки, колготочки, туфельки с каблучками и без, и еще, и еще...
