Максим Горький - Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936
Само собою разумеется, что все эти герои труда освобождены досрочно. Но до этого они в течение почти 500 дней вращались в гуще тысяч «социально опасных», которым было известно, что эти инженеры — «контрики». Однако же хотя и «контрики», а работают самоотверженно. Этот факт не мог не возбудить удивления даже в людях очень тупых, а удивление возбуждает желание знать: почему? На этот вопрос отвечали и те, кто своим поведением вызвал его, и «страшные чекисты», которых на этой работе тысяч — было несколько десятков.
Как работали кулаки? Вот, например, бригада Подлипинского 1 участка — тридцать два кулака. За последнюю декаду мая дала рекордную цифру — 256 процентов нормы производства на мягких грунтах. Бригада не покидала своего участка даже в моменты прихода следующей смены. Бригада была снята с работы по прямому распоряжению начальника участка.
Бригада «Ответ на приказ номер 1» состоит преимущественно из кулаков. Работала на скальных работах 6 участка. Выполняла 130–150 процентов нормы. За высокие производственные показатели была премирована и занесена в красную трудовую книгу.
Таких бригад были десятки. Как при работе в лагерях отражалось на закоренелом собственнике влияние коллективного труда, направленного на борьбу со стихийными силами природы? Кулак считал себя лучшим человеком деревни, «аристократом» среди мужиков, он не только умел эксплуатировать чужой труд, но и сам был хорошим работником в поле. Как грабитель, он видел себя умнее и смелей тех, кого он грабил. Он привык презирать лодырей, лентяев, он считал так: если беден, значит — глуп, значит — плох. И вот он, самолюбивый, заносчивый человек, поставлен в условия, которые показали ему, что лодыри, лентяи, воры и всякий бесшабашный, анархизированный народишко способен работать лучше его. На его глазах бывшие лодыри, правонарушители, бродяги, которых он ненавидел всею силою ненависти собственника, становятся квалифицированными рабочими, бригадирами, организаторами труда и что некоторые из них уже руководят его силой и, главное, руководят потому, что поняли технику труда лучше, чем он, «хозяин», деревенский князёк. Это не могло не ударить кулака по его «душе», это возбудило его самолюбие и заставило его вступить в соревнование с людьми, которых он презирал, ненавидел.
Среди этих людей были многие сотни таких, которые отказались работать, заявив: «Делайте с нами что хотите, а работать не станем!» Они с утра до вечера валялись на нарах бараков, разводя в них грязь и не желая даже подмести пол. Орали песни, играли в самодельные карты, дрались друг с другом. Иногда от скуки ими овладевало бешенство, они ломали нары, били стёкла. После таких бунтов к ним являлся кто-нибудь из «страшных чекистов». Товарищи предупреждали его: «Смотри, будь осторожнее, могут убить». — «Ничего», — говорил он и влезал в гнездо двуногих ос и оводов. Его встречали бранью, свистом, ему кричали: «Не уговоришь, не будем работать!»
И тут начиналось то самое «принуждение», о котором так озлобленно громко и лживо кричит вся буржуазия, все лавочники во главе с лордами и князем Христовой римско-католической церкви, проповедующим «любовь к людям» ради получения с них «лепты». На самом деле «принуждение» людей, анархизированных классовым обществом, сводится к простейшему ознакомлению их с правдой, — с тою страшной правдой, жертвою которой эти люди являются.
— Что же, ребята, не хотите работать? Работают «контрики», работают люди, которые были хуже и вреднее, чем вы, а вы решили даром есть трудовой хлеб рабочих и крестьян, хозяев страны Союза Советов, вы хотите жить паразитами, как мыши, крысы? Вы молоды, у вас вся жизнь впереди, — возьмитесь-ка за ум, подумайте: почему вами избран путь правонарушителей, преступников?
Редкие из них думали над вопросом: почему? И вот их принуждали ставить пред собою этот вопрос. С теми, которых этот вопрос явно волновал, велись отдельные беседы, из них воспитывали пропагандистов правды, агитаторов за честный труд. Через малое время люди, которых не устрашала высшая мера наказания — смерть, стали бояться попасть на чёрную доску, бояться, что в газете «Перековка» их изобразят в виде «мокрых куриц».
Какие результаты получила Советская власть и общественность посредством такого принуждения? Мелкие статьи, кем бы они ни были написаны, не могут дать полного и яркого отчёта о том, что сделано на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Это даст только книга, и над нею уже работают. А итог этой статьи таков: воспитана солидная армия квалифицированных рабочих, знакомых с гидротехническими сооружениями, эта армия пойдёт на работы по каналу Москва — Волга, по БАМ, на Камышинскую плотину и другие грандиозные сооружения, необходимые нашей стране.
Из «мира преступников» извлечены и поставлены на ноги сотни талантливых людей, какова, например, бывшая воровка, ныне талантливая скульпторша.
Десяткам тысяч бывших правонарушителей даны права гражданства либо сокращены сроки наказания. Это достаточно красноречиво и убедительно говорит о том, как полезно воспитание правдой и какие прекрасные результаты даёт оно.
Быть проводниками великой истины
— Каким должен быть язык политотдельской газеты?
— Каким? Чем проще, тем лучше, товарищи. Настоящая мудрость всегда выражается очень просто, — Владимир Ильич Ленин яркое свидетельство этого. Чем проще язык, чем образнее язык, тем лучше вы будете поняты. Вы будете работать в среде людей не очень грамотных, людей, круг мышления коих всё ещё весьма узок, люди эти веками приучены мыслить по сезонам: весною, летом, осенью, а зимою можно думать «сокращённо», ибо работы мало или совсем нет. Но эти люди имеют некоторое — и немалое — преимущество пред вами: они мыслят конкретно, реалистически, в грубой зависимости от явлений природы, и они говорят между собою образным, весьма ярким и метким языком. О крестьянстве можно сказать, что оно мыслит прерывно, от случая к случаю. Вы орудуете множеством отвлечённых философских понятий, вы люди сплошного, непрерывного мышления, вы обдумываете все явления жизни, ваш круг внимания к ней значительно шире, но язык ваш — книжный и газетный язык — труден для понимания крестьянства. Поэтому, имея дело с людьми образного языка, вы должны уметь пользоваться этим языком.
Надо взять крестьянский язык, язык образов, язык пословиц, поговорок, и этим языком бить. Я говорю «бить», как будто речь идёт о враге, но ведь вы едете на работу расширения умственного горизонта «крестьянской» массы, это — борьба, и — не лёгкая. Вам придётся иметь дело с бытовыми — социальными — предрассудками, придётся учить товарищескому отношению людей друг ко другу, бережному отношению к машинам, придётся доказывать, что в нашей стране не существует «казённого» имущества, которое можно и не беречь. Нужно рассказать умело и образно о том, сколько за десяток лет правительство дало деревне различных машин, сколько удобрения, сколько построено заводов и фабрик, обслуживающих сельское хозяйство, нужно рассказать о героизме рабочих и ещё о многом, как вы это знаете. Всё это требует предельной ясности и убедительности языка.
— Как лучше поставить литературную страничку в газете Политотдела, в частности — давать ли отрывки из произведений лучших мастеров литературы (из каких произведений и каких мастеров)?
— Думаю, что литературную страничку следовало бы делать таким образом: брать наиболее поражающие, волнующие факты ещё неизжитого бескультурья в крестьянстве, даже и в колхозном, факты нелепого отношения к женщине, к детям, — они ещё есть и, вероятно, во множестве. Эти факты надо излагать в форме сатирического фельетона и в форме реального рассказа, основанного на любом из таких фактов. В этом направлении нужно действовать беспощадно, и чем беспощаднее, тем будет лучше. Часто бывает так, что высмеять — значит вылечить. Владимир Ильич отлично умел лечить этим приёмом.
Обращаться к мастерам старой литературы — это, конечно, тоже имело бы смысл, если хватит места в газете. Конечно, было бы неплохо брать у них маленькие очерки или отрывки из крупных произведений, посвящённых, например, изображению крепостного права. Из Глеба Успенского можно было бы кое-какие вещи брать, у него хорошо показаны деревенские кулаки.
Не мешало бы, я думаю, напомнить и Некрасова. Его, вероятно, не очень знает деревня, неплохо бы перепечатать поэму «Орина, мать солдатская» и другие посвящённые крепостному крестьянству стихи.
По письмам колхозников мне кажется, что у них быстро растёт большая жажда знаний и вообще требования на культуру, на ознакомление с культурой, с наукой. Мне приходится, например, иметь дело с требованиями такого порядка: дать «очерк современного состояния большевистской науки». Чёрт знает как его дать? (Смех.) Особенно очерк работ нашей науки, которая сейчас во всех областях работает в высшей степени интенсивно. Об этом надобно подумать, ибо колхозы должны знать, как работает наука, освоенная детьми рабочих и крестьян.
