Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»
– Кто это? – спросилъ Левинъ.
– Ты его у меня встрѣтилъ. Добрый малый.
Левинъ сдѣлалъ тоже, что Степанъ Аркадьичъ, и взялъ стаканъ.
– Нѣтъ, это однако удивительно, что князь Кизлярской опоздалъ къ обѣду. Онъ не опаздывалъ 30 лѣтъ.
Старый членъ въ мягкихъ сапогахъ, кончивши обѣдать, идя мимо князя Кизлярскаго и ковыряя зубочисткой въ зубахъ, увидавъ Князя Кизлярскаго, нахмурился и подошелъ къ нему.
– Это что значитъ, Князь? Къ обѣду опоздали? – сказалъ онъ, садясь подлѣ него.
Князь Кизлярской, завѣсившись салфеткой, жадно ѣлъ уху и не отрываясь смотрѣлъ на собесѣдника, очевидно показывая, что онъ имѣетъ что отвѣтить, но теперь ему некогда.
– Странное дѣло, – началъ онъ, окончивъ хриплымъ медленнымъ голосомъ съ восточнымъ акцентомъ. – Въ 28 лѣтъ 2-й разъ опоздалъ, – сказалъ онъ. – Тоже дѣло было, отложить нельзя. Да и ошибся.
– Какое же дѣло?
– А жену хоронилъ. Тоже обѣщали, что кончутъ всѣ дѣла рано, а вышло не рано. Вѣдь тоже изъ Грузинъ на Ваганьково, не малый конецъ. Да и дорога никуда не годится.
– Вотъ я и не зналъ.
– Какже, была жена. Хорошая была женщина. Она нѣмка была. Ну, и дорога, я вамъ скажу. Странное дѣло. Сергѣй, ты кулебяку подай, – обратился онъ къ лакею.
– Чтожъ, кончили, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ улыбаясь. – Допьемъ, да и пойдемъ.
– Нѣтъ, я боюсь, что много, – сказалъ Левинъ, вставая и чувствуя, что лицо его горитъ и что ему очень все становится легко и весело.
Въ исторіи жены Князя Кизлярскаго онъ видѣлъ только одно смѣшное, и хотѣлось, отойдя отъ стола, посмѣяться объ этомъ.
Войдя въ большую залу, Левинъ столкнулся съ Вронскимъ. Вронской тоже былъ краснѣе и веселѣе обыкновеннаго. Онъ очень обрадовался Степану Аркадьичу и съ той же веселой улыбкой протянулъ руку Левину.
– Вы гдѣ обѣдали?
– Мы за вторымъ столомъ, за колонами.
– А я встрѣтилъ Ташкентова и Яшвина.
– Вы надолго въ Москву? – спросилъ онъ у Левина.
– Да я уже 3-й мѣсяцъ.
– Очень радъ встрѣтиться.
Степанъ Аркадьичъ разсказалъ комическую исторію жены Князя Кизлярскаго. Вронской добродушно расхохотался, и они вмѣстѣ сѣли у камина. Яшвинъ подошелъ къ нимъ. Съ нимъ познакомили Левина, и еще кто-то спросилъ шампанскагo.
Старый Князь Щербацкой, проходя черезъ комнату, подошелъ къ Левину и, взявъ его за руку, повелъ съ собою.
– Я очень радъ, что ты сошелся опять съ Вронскимъ. Мы, и я и ты, ничего не можемъ упрекнуть ему. И онъ порядочный человѣкъ. Ну, я сяду за свою партію, а ты что?
– Да я самъ не знаю, похожу, посмотрю, да и домой.
– Да, братъ, это интересно. Но надо знать. Вотъ этотъ знаешь – Мѣрковъ. Это одинъ изъ самыхъ интересныхъ людей. Съ тѣхъ поръ какъ я себя помню, я помню его. Онъ живетъ съ цыганкой, но, кромѣ того, у него двѣ старухи сестры – дѣвки. Онъ ихъ содержитъ. У него ни гроша за душой. Но онъ, вотъ видишь, пьетъ и играетъ. Но онъ пьетъ, а умъ не запиваетъ. Гришка Мѣрковъ, Гришка Мѣрковъ. Какъ кто богатенькій изъ Петербурга пріѣзжій, онъ съ нимъ составляетъ партію по четвертаку. Шампанское неугасаемое, тѣ пьютъ и лапти плетутъ, а онъ играетъ. Ну и этимъ живетъ. И добрый малый.
* № 177 (рук. № 99).
Гостиная, самая обыкновенная комната, показалась необыкновенно красива и пріятна Левину. За чаемъ продолжался пріятный, незамѣтный разговоръ, во время котораго пониманіе другъ друга между Анной и Левинымъ все болѣе и болѣе устанавливалось. Разговоръ зашелъ о книгахъ для народа. Левинъ говорилъ, что народъ не понимаетъ нашихъ книгъ. Анна замѣтила, что она никогда не могла увлечься школой, чувствуя непреодолимую стѣну между coбой и народомъ. Когда Левинъ подтвердилъ это,
– Ну вотъ видите, ужъ если вы, – я знаю все про васъ, – который такъ близокъ къ народу, чувствуете эту стѣну, что же городскимъ жителямъ, да еще женщинамъ. Не надо обманывать себя.
* № 178 (рук. № 99).
Выйдя изъ гостиной, Левинъ чувствовалъ неловкость, и неловкость эта все усиливалась по мѣрѣ того, какъ онъ вспоминалъ все, что было, т. е. самые простые разговоры. Она была умная, милая, сердечная женщина и очень жалкая, но что то было не то. Левина болѣе всего пріятно поразилъ въ Аннѣ ея calme[1711] благородный и самоудовлетворяющійся, а этого то и не было. Это было притворство.
–
Оставшись одна, Анна[1712] взяла книгу, но не читала, а думала. Кити любила Вронскаго и Лѣвина, и Анна испытывала склонность къ той же самой послѣдовательности. Несмотря на рѣзкое различіе между ними въ умственномъ строѣ и вообще съ точки зрѣнія мущины, съ точки зрѣнія женщины въ нихъ было что то одинаковое. То, что любили женщины, было одно и тоже. И съ первой встрѣчи съ Левинымъ Анна почувствовала, что она могла бы заставить его полюбить себя, что онъ былъ ея и что она могла бы полюбить его. Это она почувствовала, когда прощалась съ нимъ. И вспомнивъ весь вечеръ, она поняла, что она не переставая кокетничала съ нимъ. Теперь все это время, съ тѣхъ поръ какъ у нея не было дѣтей, она постоянно чувствовала себя возбужденной, и вызывать чувство мущины было для нея естественно, непроизвольно даже.
И она чувствовала, что что то было не то, и ей больно и стыдно это было. И вмѣстѣ съ тѣмъ была рада. «Если я такъ дѣйствую на другихъ, на этаго семейнаго, любящаго человѣка, отчего же онъ такъ холоденъ ко мнѣ?» Но[1713] она не позволяла себѣ остановиться на этихъ мысляхъ. Жизнь ея здѣсь, въ Москвѣ, была не жизнь, a ожиданіе[1714] развязки ея положенія, которая все оттягивалась. Она не позволяла себѣ ничего начинать, ничего измѣнять; она, сдерживая себя, ждала, безпрестанно говоря себѣ, что тогда, когда она выйдетъ замужъ, тогда начнется. Пока у нея были забавы семейства Англичанина, писаніе, чтеніе. Вронской, хотя и бывалъ, какъ нынче, въ клубѣ и кое-гдѣ у самыхъ близкихъ знакомыхъ, всетаки проводилъ большую часть времени съ нею, и любовь его не уменьшалась. Когда же приходили дурныя мысли и занятія не помогали, былъ морфинъ. Нынче были мысли о Левинѣ, зависть къ Кити, которая мѣшала ей,[1715] и она приняла морфинъ.
* № 179 (рук. № 99).
– Ты, вѣрно, не будешь сердиться, что я поѣхалъ. Стива просилъ и Долли, и потомъ я радъ, что съ Вронскимъ мы стали пріятели. Я бы желалъ, чтобы ты встрѣтилась. Вѣдь ты не сердишься, что я поѣхалъ?
– О, нѣтъ, – хитро, ласково сказала она.
– Она очень милая, очень, очень, и жалкая, хорошая женщина, – говорилъ онъ, разсказывая про Анну.
Кити вполнѣ, казалось, раздѣляла его мнѣніе, и онъ ушелъ раздѣваться. Вернувшись въ спальню успокоенный, ободренный Кити, Левинъ вдругъ былъ удивленъ и ужаснутъ видомъ жены, которая, и не начиная раздѣваться, сидѣла на томъ креслѣ, на которомъ онъ оставилъ ее, и отчаянно рыдала.
* № 180 (рук. № 99).
– Господи помилуй, прости, помоги, – твердилъ онъ и душою и устами. Онъ могъ думать только о двухъ вещахъ – о мельчайшихъ подробностяхъ того, что ему нужно сдѣлать, – какъ найти и увезти доктора и какъ найти другаго, если этотъ почему нибудь не можетъ, то къ какому, на какую улицу онъ поѣдетъ, и вмѣстѣ послать Ѳедора къ 3-му. И кромѣ этихъ подробностей того, что онъ могъ и долженъ былъ дѣлать и въ обдумываніи которыхъ онъ чувствовалъ себя необыкновенно спокойнымъ, неторопливымъ и обдуманнымъ, онъ могъ только думать о Богѣ, его законахъ, его личномъ отношеніи къ нему, Левину, и къ Кити и о Его милосердіи.
– Господи, прости и помоги.
О самой же Кити, о выраженіи ея лица, которое непереставая было передъ нимъ, онъ не думалъ и не могъ думать. Онъ испытывалъ къ совершавшемуся тамъ таинственный и любовный ужасъ, исключающій мысли, и испытывалъ только все увеличивающееся напряженіе.
* № 181 (рук. № 99).
– Ну, прощайте. Господи, прости и помоги, – говорилъ Левинъ и вскочилъ въ сани рядомъ съ Ѳедоромъ.[1716]
– Но, вмѣсто того чтобы ѣхать къ доктору, онъ теперь, напряженно обдумывая всѣ случайности, рѣшилъ, что лучше вернуться домой, чтобы спросить у Лизаветы Петровны, какъ дѣла, и чтобъ было бы что передать доктору.
– Поѣзжай къ доктору, – сказалъ онъ Федору, – а я сейчасъ пріѣду.
И онъ вернулся домой, и, съ необыкновенной внимательностью, отчетливостью и напряженностью дѣлая все – снимая шубу, отворяя двери, онъ вбѣжалъ по лѣстницѣ и вошелъ въ спальню.
Кити сидѣла на креслѣ, вязала и разсказывала громко, весело, какъ Долли вчера ихъ смѣшила. Если бы не ея воспаленное лицо и тотъ же глубокій взглядъ, можно бы подумать, что ничего не было необыкновеннаго. Княгиня слушала ее съ торжественно взволнованнымъ лицомъ, безпрестанно оглядываясь на Лизавету Петровну, которая, засучивъ рукава, быстрымъ, легкимъ шагомъ ходя по комнатѣ, что то разбирала и устанавливала. Кити тоже смотрѣла на нее. Дѣвушка глядѣла на нее, не спуская глазъ. Она, казалось, теперь была главное лицо, обращавшее всеобщее вниманіе.
