Константин Станюкович - В мутной воде
Он замолчал.
Варвара Николаевна взглянула на него с улыбкой и заметила:
— Что же вы не продолжаете?.. Вы так хорошо говорите!
— Я жду вашего ответа…
— Но я вас все-таки не понимаю!
— А ведь понять так легко… Я предлагаю вам отдать половину наследства моей жене…
— Только-то?.. Ах, как мало! — заметила Варвара Николаевна и засмеялась, тихим смехом.
Борский начинал сердиться.
— Вы шутите?
— Нет… я не шучу… Но, видите ли, я… я не совсем понимаю, за что вы так мало хотите… Уж лучше просили бы все состояние, а то половину!
Борский поднялся с места.
— Вы, значит, не хотите понять меня и верите в подпись покойного мужа?
— Подпись? А что подпись?..
— Ничего, я вас только спрашиваю, вы верите?..
— Ну?..
— А я не верю, и потому вам и предлагаю… Если вы откажетесь, я постараюсь найти средства заставить усомниться в завещании и суд, как это ни трудно…
— Довольно, господин Борский. Это уже слишком… Вы забываете, что вы не на бирже, а с женщиной… Я и то вас долго слушала…
— Я больше не скажу ни слова… Прощайте…
Он медленно вышел из комнаты.
Борский вернулся домой взбешенный. Ничего не вышло из объяснения. Он обдумывал, что делать дальше, и не находил исхода…
А деньги были нужны до зарезу… Одна надежда на подряд, который почти что слажен… Он поправит его дела.
«А если нет?» — пронеслось у него в голове.
Он сумрачно задумался и не заметил, как отворились двери кабинета и Елена тихо проговорила:
— Могу я войти?
Он поднял глаза и с неудовольствием взглянул на эту маленькую женщину, которая остановилась в ожидании, робко взглядывая на него своими голубыми глазами.
«Что еще надо?.. Уж не новое ли объяснение?» — подумал он с неудовольствием и громко произнес, поднимаясь с кресла:
— Что тебе, Елена?
Глава девятая
Муж и жена
Елена медленно приблизилась к столу.
Она подняла глаза, увидела расстроенное и недовольное лицо мужа и испуганно проговорила:
— Я помешала тебе? Извини, пожалуйста, я уйду.
— Нисколько. Я совершенно свободен, — отвечал с обычною любезностью Борский, подвигая жене кресло.
— Я не задержу тебя долго.
— Елена, как тебе не стыдно! — ласково упрекнул Борский.
Ему вдруг сделалось невыразимо жаль жену. Он с особенною нежностью поцеловал ее руку.
— Ты до сих пор считаешь меня чужим, Елена? — тихо проговорил он, пожимая ее руку.
Елена ничего не ответила. Этот мягкий упрек еще более смутил ее, и она тихо высвободила руку.
Она в самом деле до сих пор не могла привыкнуть к мужу, стеснялась его как чужого, при нем была молчалива, сдержанна, даже робка, и с каким-то страхом оставалась с ним наедине. Она не могла пожаловаться на Борского. Он точно понимал, что делается с Еленой, и относился к ней с деликатною осторожностью человека, терпеливо ожидающего перемены к лучшему. Он не навязывал ей своей любви, был ровен, приветлив, сдержан. Она втайне благодарила его за это, старалась быть ласковою, но ласковые слова стыли на ее губах; принуждала себя на горячие поцелуи мужа отвечать поцелуями, но вместо поцелуев у нее вырывались сдержанные рыдания, и краска стыда жгла ее лицо.
Она чувствовала фальшивость своего положения и хорошо понимала, что к ней относятся как к малому ребенку, с снисхождением доброго педагога. Она видела, что между мужем и ею была пропасть. Он снисходил к чувству женщины, но не давал себе труда подумать о ней, как о человеке…
— Я к тебе с просьбой, — проговорила Елена, видимо затрудняясь, как приступить к просьбе.
— Наконец-то ты хоть что-нибудь просишь! — весело воскликнул Борский.
Елена удивленно вскинула на мужа глаза после этого восклицания и покраснела.
— Ты, верно, не понял меня… Эта просьба…
Она остановилась и едва слышно прошептала:
— Я прошу твоего позволения видеть Венецкого!
Борский не ожидал такой просьбы. Он невольно сделал движение назад.
— Последний раз… Он уезжает на войну, и я желала бы с ним проститься…
«Ах, если бы убили там этого болвана!» — пронеслось в голове у Борского.
Ему вдруг сделалось досадно, что он так глупо ошибся, и обидно, что он был так нежен с женой.
«Она все еще любит! — И чувство оскорбленного самолюбия заговорило в нем. — Его — мальчишку!»
— А я думал, Елена, что у тебя просьба посерьезнее! — проговорил равнодушно Борский. — Об этом, мне кажется, нечего было и спрашивать… Ты свободна принимать своих знакомых.
— Я у отца его увижу…
— Тем лучше… Я не имею ничего против…
— Благодарю тебя! — горячо проговорила Елена.
Слова благодарности взбесили Борского.
«Она еще благодарит! — подумал он, бросая сердитый взгляд на жену. — Она думает, что это так и следует. Получила разрешение от мужа, и за это благодарность. Обо мне она и не подумала, обращаясь с такою просьбой!»
Борский сердился все более и более. Он никак не рассчитывал, чтоб эта «маленькая Елена» могла причинить ему, умному и знающему себе цену человеку, столько неприятностей и затруднений, а затруднений он именно и не любил. Женясь на ней, он вполне был уверен, что «блажь» пропадет скоро, что она полюбит Борского (его так много женщин любило) и будет в его руках послушной женой, смотрящей ему в глаза, и, таким образом, семейная жизнь устроится тихо, мирно, порядочно, без каких бы то ни было неприятностей, и вдруг вместо этого ему на первых же порах приходится выносить подобные сцены и видеть около себя женщину в положении какой-то жертвы…
— Ты знал раньше!.. — проронила она шепотом.
— Да, я знал, но я рассчитывал, что когда выходят замуж, то все старое забывают…
— Видит бог, я стараюсь забыть! — проговорила она, глотая слезы.
— Это очень похвально! — подхватил Борский, иронически улыбаясь. — Каждая порядочная жена, разумеется, должна постараться забыть привязанность к постороннему человеку или же, если она этого сделать не в силах, обязана расстаться с мужем. Свидания едва ли помогут добрым намерениям, — ведь чувство так капризно! — и я, в интересах обоюдного спокойствия, считаю долгом просить тебя, чтоб это свидание было действительно последним… Едва ли нужно прибавлять выражение уверенности, что… доверие мое не будет употреблено во зло и что имя мое…
Борский говорил эту тираду, медленно отчеканивая каждое слово и словно бы наслаждаясь смущением жены, а Елена слушала эти ядовитые слова, опустив голову, как будто виноватая! Но при последних сливах она вспыхнула от негодования, гордо подняла голову и проговорила, глядя прямо в лицо мужу:
— Я очень хорошо ценю доверие, и, — вы это знаете, — напоминать мне об этом жестоко!
Борский изумленно взглянул на Елену. Этот тон, этот взгляд, этот благородный порыв негодования были для него неожиданны. Он привык смотреть на нее как на сентиментальную, скромную женщину и любовался теперь, глядя на ее энергичное, одушевленное лицо.
— Жестоко? А разве твоя просьба о свидании не жестока? — вдруг крикнул Борский, вскакивая с кресла. — Ты разве не понимаешь, что лучше было бы не спрашивать меня об этом и устроить свидание без санкции супруга?.. Или тебе, в качестве жертвы, принесшей себя на заклание, можно безнаказанно мучить человека?
Борский забыл обычную сдержанность и говорил горячо, тоном оскорбленного человека.
Елена испуганно глядела на мужа. Он был бледен, губы нервно вздрагивали; в чертах лица виднелось страдание. Ей сделалось страшно. Ей стало жаль мужа. Ей даже понравился резкий тон.
— Я не увижусь с Венецким! — прошептала она.
— Этого еще недоставало! — воскликнул он, усмехаясь. — Это значит еще один лишний упрек себе на совесть… И без того их много… — прибавил он тихо и замолчал.
— Нет, я прошу тебя, я умоляю тебя, Елена, повидайся с Венецкцм… Слышишь ли, непременно повидайся!.. Быть может, это свидание заставит тебя принять окончательное решение. Но только потом… потом, если ты вернешься назад, не забудь, что около тебя все-таки человек, который так или иначе, но считается твоим мужем и любит тебя…
Борский смотрел на нее, и лицо его мало-помалу смягчалось. Какое-то мягкое, хорошее, давно не являвшееся чувство, словно луч, согрело его сердце, и в голове его мелькнула давно забытая молодость, когда он сам был другим…
«За что он губит молодое создание?» — подступил роковой вопрос, и ему вдруг сделалось страшно при виде этого беспомощного существа. Ему захотелось прижать к своей груди эту маленькую, несчастную женщину, сказать, как он виноват и перед ней, и перед собой, покаяться, как скверно употребил он свои силы и слабости, как тяжело ему самому, вымолить прощение и любовь… Ему вдруг сделалось страшно при мысли, что эта самая Елена оставит его и он останется один, — один с делами, накануне разорения. Он снова взглянул на нее, и она показалась ему теперь такою красавицей, которую он вдруг увидал…
