Всеволод Иванов - Канцлер
Горчаков проводил Биконсфильда и вернулся, пока Ахончев прятал ружье. Князь произнес наставительно:
- Чтобы успешно воевать против одного "преданного и верного друга", необходимо завести ещё двух, ибо алмаз шлифуется алмазом. Вы над этой мыслью задумывались, молодой человек?
- И ещё над одной, ваша светлость. Позволите? Я не обсуждаю уже вынесенных решений военного министра. Но наши тульские винтовки не хуже. Не многовато ли, ваша светлость, полмиллиона?
- Для Франции? Полмиллиона? Почему же много?
- Как - для Франции? Винтовки ведь заказываются для России?
- Ах, милый друг! Во Франции так быстро теперь меняются министерства. Ну, допустим, сделают для нас заказ, полмиллиона. И ко дню выполнения заказа придёт к власти Гамбетта. Неужели, думаете, он не попросит нас уступить ему этот заказ? И неужели я откажу ему? Пожалуйста, скажу я! - Горчаков потрепал Ахончева по плечу.- Спасибо тебе, голубчик. Ты удивительно метко стреляешь. Признаться, я побаивался, стоя за розовым кустом. А вдруг да возьмёт шага на три вправо, хе-хе-ха!.. И вообще, милый друг, я трушу под старость. Мне всё кажется, что силы мои ушли, и я всё проверяю себя, точно ушли ли? Проверишь вроде сегодняшнего, и во рту такая отрыжка... Рюмку водки не хочешь?
- Не пью, ваша светлость.
- И со свежей икрой? Ну, иди, иди, погуляй, поговори с гостями, а я выпью рюмку, закушу икрой, да и догоню тебя.
Ахончев удалился, а Горчаков подошёл к столу, достал портфель, раскрыл его и подумал: "Посмотрим, что мне ответило Царское Село?" Принялся читать. "Бессарабия... Боятся, боятся. Стар ты, княже Горчаков, и горек - горчей горчицы,- думал князь.- Горек и боек! О-хо-хо, депешки вы мои депешки..."
Послышался голос Ирины Ивановны.
- Капитан-лейтенант Ахончев уже здесь? В парке? - спрашивала она кого-то невидимого.
"Что она такая весёлая?" - мелькнуло в мыслях Горчакова.
- Поздравляю вас, Александр Михайлович! - Ирина Ивановна подала принесённые цветы.
- Молебен служила нынче?
- Отслужу, Александр Михайлович.
- Как только развеселится, так и бога забывает,- укоризненно-нарочито попенял Горчаков.- Да ты не огорчайся, Иринушка,- увидел он, как лицо Ирины Ивановны переменилось,- я тоже такой же. И скажу тебе на ухо: бог тоже на нас похож.
- И ещё подарок, ваша светлость.- Ирина Ивановна достала книгу в чёрной обложке.- Вы поручили изменить здесь кое-какие анекдоты. Сделано. Вместо унылости бисмарковских рептилий вставили подлинные шутки.- Прочитала с улыбкой:- "Сановнику сказали: "Всех орденов у Бисмарка 223". Сановник ответил: "Пожалуй, такое количество и на слоне не развесишь". Что же вы не смеётесь?
- Я над своими шутками никогда не смеюсь... И эту книжку Бисмарк получит вместо им заказанной.- Горчаков полистал.- Ну-ну... К длинному списку запрещённых книг и брошюр, которые печатают теперь в немецких газетах, прибавится ещё одно название. Вот уж не предполагал, что попаду под закон борьбы с социалистической пропагандой. Ну, ну... Благодарю вас, сударыня. Между прочим, могу вас обрадовать, и тоже книгой. Я получил вексельную книгу Андрея Лукича. Его рукой там вписано, что он передал вам векселей на восемьдесят тысяч с лишком.
- А я, верно, очень рада этому, Александр Михайлович!
- Вижу, вижу.
- Теперь я верну векселя родственникам, и никто меня не упрекнёт...
- Чиновник оказался услужливым. Он передал мне и вексельную книгу, и...
- И документ? Боже мой, как великолепно!
- То-то и беда, что документа в Имперской канцелярии не оказалось. А оказался я старым, бессильным хрычом... Ничего придумать не могу... ничего...
Ирина Ивановна, огорченно сжимая руки, застыла. Горчаков же, словно не замечая её, бормотал, перелистывая депеши:
- И пытаться мне не стоит, старому дураку. Так что, Иринушка, ты векселя те передай клерикалам, пусть они достают тебе документ. А тебе ведь главное для души надо знать, что есть отметка в вексельной книге?..
Ирина Ивановна согласилась вяло:
- Для души, ваша светлость. Благодарю вас.
- Я и знал, что для души, для себя. Что тебе родственники твоего мужа? Да и мужем он тебе не был, хотя и любишь ты капитан-лейтенанта материнской любовью...
- Люблю, ваша светлость... Материнской,- замялась Ирина Ивановна.- Мне можно идти?
- Иди, иди, погуляй. А я здесь рюмку водки выпью с икрой... с икрой...бормотал он, смотря ей вслед,- рюмку...- И думал: "Бедная моя лебёдушка, бедная, сколько тебе горя я причинил... бедная моя болгарушка... бедная моя приёмная россияночка..."
- Господин Егор Андреич Ахончев, брат капитан-лейтенанта,- объявил вошедший слуга.
Горчаков пошёл навстречу старшему Ахончеву:
- Весьма рад познакомиться, Егор Андреич.
- Поздравляю вас, ваша светлость, с высокоторжественным днём вашего рождения!
- Спасибо, голубчик! Брат ваш в парке гуляет с дамами. Угодно, пройдём?
- Благодарю, ваша светлость. Если разрешите, скажу здесь. Я не привык к высшему обществу. Я человек простой, из деловых кругов.
- Слушаю вас, сударь. Садитесь,
- Вам небось передавали, ваша светлость, что меня, брата и нашу мачеху вызывали в Имперскую канцелярию?
- Слышал.
- Ждём второго вызова. Не вызывают!
- Надо думать, не видят надобности.
- Спрашиваю, а они мне: "Хотите в Петербург возвратиться? Ваша воля. Мы вас невыездом не обязывали". Как же, говорю, не обязывали, когда велели не выезжать и быть в полной тайне!
- Времена меняются.
- Времена-то меняются, а немец всё один, ваша светлость! Не верьте вы немцу, князь Александр Михайлович! Пришёл вас с целью предупредить... И графу... простите, стыдно говорить про гусарского полковника... а графу Развозовскому верить вам тоже невозможно. Встретил его сегодня... возле Имперской канцелярии... Его бисмаркята на подлые вещи могут подтолкнуть.
- Разве? Граф Юлиан Викторович производит впечатление не совсем павшего человека.
- Упадёт. Немцы уронят. Страшно - и за вас, ваша светлость, и за моего нежно любимого брата. Пригрейте Аполлония! Я отдаю всё: отказываюсь от претензий и к графу Развозовскому, и к своей мачехе. Я уезжаю в Петербург.
- Дела? - спросил Горчаков.
- И боязнь, ваша светлость. Город большой, магазины, здания светлые, а боязно, так боязно, что хочется кому-нибудь в рожу заехать. Простите, ради бога, за грубость!
- Определение ваше совершенно правильное. Мне того же хочется.
- Оставляю полную доверенность госпоже Ахончевой, мачехе. Как желает, так пусть капиталами отца и распоряжается. Брат согласен со мной. Мы ей верим! А отчего поверили, и сам понять не могу...
- Если позволите, Егор Андреич, я объясню, почему вы верите Ирине Ивановне, и заранее вам скажу: ваша вера будет ей необыкновенно приятна.
В беседе пролегла пауза.
- Почему же верим мы, ваша светлость? - наконец произнёс Егор Андреевич.
- Потому что у вас - незаметное на первый взгляд, но великое русское сердце. Надеюсь, понятно? Большего я, голубчик, сказать не имею права. Дай я тебя поцелую.- Он крепко поцеловал Егора Андреевича.- Добавлю, немцу славян не полонить, какой бы он кинжал за пазухой ни хранил. У нас, здесь, на груди - панцирь. Любовь к России-матушке. Такая любовь, что, если надобно, жертвуем собой по первому зову. И ты, голубчик, Егор Андреич, знать, услышал зов. И спасибо тебе! Иди, будь счастлив, благослови тебя бог и мой святой родственник князь Михаил Черниговский. А я, как вернусь в Петербург, позову тебя к себе чай пить.
Снизу послышались голоса возвращающихся Биконсфильда, Ваддингтона, капитан-лейтенанта Ахончева, Развозовской и Ирины Ивановны. Егор Андреевич откланялся.
Ваддингтон с восторгом обратился к Горчакову:
- Восхитительный парк! Дорогой князь, я только что рассказал своим милым спутникам, что у нас, во Франции, до сих пор с преклонением вспоминают, как вы три года назад осторожным, решительным вмешательством положили конец новому намерению Бисмарка объявить войну Франции.
Биконсфильд дополнил говорившего:
- Да, князь Горчаков великолепный, хотя и дорого берущий за визиты, хирург.
- Какой я хирург, дорогой сэр! Я скромный учитель арифметики. Я всё время доказываю, что могущество Германии - нуль. И только тогда из немца получается внушительная цифра, когда к нулю впереди приставляются единицы великобританская, французская, русская.
- Довольно о войне, довольно! Здесь так пахнет миром и тишиной! Взгляните на этот робкий пейзаж. Будем думать и мечтать о кротости, господа!
- И о несбыточной любви, сэр Биконсфильд? - хотела весело улыбнуться Развозовская, но улыбка вышла печальная.
- О божественной, неземной любви! - грустно подхватила Ирина Ивановна.
Ваддинггон посмотрел на них:
- Вы необыкновенно все милы, господа. Ваше гостеприимство, уют заставляют меня чтить эти часы и, подобно сэру Биконсфильду, желать их бесконечного продления. Смотрите, какой дивный свежий закат. Душу овевают сказочные видения... умчимся в область светлых грёз...
