Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты
<Нехлюдовъ былъ человѣкъ стариннаго, несовременнаго взгляда. Онъ не считалъ, какъ это считаютъ теперешніе молодые люди, что всякая женщина готова и только ждетъ случая отдаться ему и что дѣвушки невѣсты всегда всѣ готовы при малѣйшемъ намекѣ съ его стороны броситься ему на шею, а, напротивъ, считалъ, что женщины его круга (къ сожалѣнію, онъ считалъ это только по отношенію женщинъ своего круга), что женщины его круга это все тѣ особенныя, поэтическія, утонченныя, чистыя, почти святыя существа, каковыми онъ считалъ свою мать и какою воображалъ свою будущую жену, и потому передъ всякой дѣвушкой, которая нравилась ему и которую онъ могъ надѣяться сдѣлать своей женой, передъ всякой такой дѣвушкой онъ робѣлъ, считалъ себя недостойнымъ ничтожествомъ не только по очевидной нечистотѣ своей въ сравненіи съ несомнѣнной невинностью дѣвушки, но и просто по ничтожеству своихъ и тѣлесныхъ и душевныхъ качествъ въ сравненіи съ тѣми, которыя онъ приписывалъ ей. Кармалина нравилась ему.>64 Какъ ни считалъ Нехлюдовъ себя недостойнымъ такого возвышеннаго поэтическаго существа, какимъ представлялась ему Алина, въ послѣднее время, въ самое послѣднее, онъ начиналъ вѣрить, что она можетъ быть не отказала бы ему, если бы онъ и рѣшился сдѣлать предложеніе. А жениться ему хотѣлось. Холостая жизнь съ своей диллемой вѣчной борьбы или паденія становилась ему слишкомъ мучительна. Кромѣ того, она просто всѣмъ своимъ таинственнымъ для него дѣвичьимъ изяществомъ плѣняла его, и онъ самъ не зналъ, какъ сказать: влюбленъ или не влюбленъ онъ въ нее. Когда онъ долго не видалъ ее, онъ могъ забывать ее, но когда онъ видѣлъ ее часто, какъ это было послѣднее время, она безпрестанно была въ его мысляхъ. Онъ видѣлъ ея улыбку, слышалъ звукъ ея голоса, видѣлъ всю ея изящную фигуру, именно всю фигуру, никакъ не отдельныя матеріальныя части ея фигуры, – видѣлъ ее, какъ она, послѣ того какъ играла для него любимыя его вещи, вставала отъ фортепьяно, взволнованная, раскраснѣвшаяся и смотрѣла ему въ глаза. Ему было какъ то особенно свѣтло, радостно и хорошо съ нею. Теперь онъ сидѣлъ въ комнатѣ присяжныхъ, думая о ней, о томъ, какъ онъ сдѣлаетъ ей предложеніе, если сдѣлаетъ его. Какъ, въ какихъ словахъ? И какъ она приметъ? Удивится? Оскорбится? И онъ видѣлъ ее передъ собой и слышалъ ея голосъ. «Нѣтъ, не надо думать, – подумалъ онъ. – Изъ думъ этихъ ничего не выйдетъ. Это само сдѣлается, если это должно сдѣлаться. Лучше посмотрю, что тутъ дѣлается». И онъ вышелъ въ коридоръ и сталъ прохаживаться. Движеніе по коридору все усиливалось и усиливалось. Сторожа то быстро ходили, то, несмотря на старость, рысью даже бѣгали взадъ и впередъ съ какими то бумагами. Приставы, адвокаты и судейскіе проходили то туда, то сюда. Нехлюдовъ былъ въ томъ особенномъ, наблюдательномъ настроеніи, въ которомъ онъ бывалъ во время службы въ церкви. Мыслей не было никакихъ, но особенно ярко отпечатывались всякія подробности всего того, что происходило передъ нимъ. Вотъ дама сидитъ въ шляпѣ съ желтымъ цвѣткомъ на диванчикѣ и, очевидно спрашивая совѣта адвоката, говоритъ неумолкаемо и не можетъ удержаться, и адвокатъ тщетно ждетъ перерыва ея рѣчи, чтобы высказать уже давно готовый отвѣтъ; вотъ сторожъ, очевидно бѣгавшій покурить, строго останавливаетъ молодаго человѣка, желавшаго проникнуть въ запрещенное мѣсто; вотъ жирный судья съ расплывшимся жиромъ, поросшій курчавыми сѣдыми волосами на затылкѣ, съ вывернутыми ногами, съ портфелемъ въ старомъ фракѣ, очевидно, состарѣлся уже въ этихъ коридорахъ и залахъ. Вотъ знаменитый адвокатъ въ дорогомъ фракѣ, точно актеръ передъ выходомъ на сцену, знаетъ что на него смотрятъ и, какъ будто не замѣчая этихъ взглядовъ, что-то ненужное говоритъ собесѣднику; вотъ товарищъ прокурора, молоденькій, черноватенькій, худенькій юноша, очевидно дамскій кавалеръ въ разстегнутомъ мундирѣ съ поперечными погонами, съ портфелемъ подъ мышкой, махая свободной рукой такъ, что плоскость руки перпендикулярна его направленію, поднявъ плечи, быстрымъ шагомъ, чуть не бѣгомъ, пробѣжалъ по асфальту не оглядываясь и, очевидно, не столько озабоченный, сколько желающій казаться такимъ; вотъ священникъ старенькій, плѣшивый, красный, жирный, съ бѣлыми волосами и рѣдкой бѣлой бородой, сквозь которую просвѣчивалъ красный жиръ, скучая прошелъ по очевидно надоѣвшимъ ему мѣстамъ приводить тутъ и здѣсь людей къ присягѣ. А вотъ съ громомъ цѣпей провели конвойные съ ружьями арестантовъ въ халатахъ, мущинъ и женщинъ.
<Одинъ изъ сотоварищей, присяжный, подошелъ къ Нехлюдову въ то время, какъ онъ пропускалъ мимо себя арестантовъ въ цѣпяхъ, проходившихъ мимо.
– Это какіе же? – спросилъ Нехлюдовъ. Онъ хотѣлъ сказать: «это наши?» но сказалъ: – Это тѣ, которые будутъ судиться въ нашей сессіи?
– Нѣтъ, это къ судебному слѣдователю наверхъ, – отвѣтилъ присяжный. – Какой старикъ страшный, – прибавилъ онъ, указывая на одного изъ арестантовъ.
– Да, да, – отвѣтилъ Нехлюдовъ, хотя и не замѣтилъ ничего особеннаго страшнаго въ старикѣ.>65
Знакомый адвокатъ подошелъ къ Нехлюдову.
– Здравствуйте, князь, – сказалъ онъ, – что, попали?
– Да. Что, скоро?
– Не знаю. А что, вы здѣсь въ первый разъ?
– Въ первый разъ.
– И залъ не знаете?
– Нѣтъ.
– Такъ посмотрите, это интересно.
– Они пошли по коридору.
– Вы не видали знаменитую круглую залу?
– Нѣтъ.
– Такъ вотъ пойдемте.
Они подошли къ двери, и адвокатъ показалъ Нехлюдову великолѣпную круглую залу.
– Тутъ когда особенно важныя дѣла, – сказалъ онъ, – Митрофанію, Струсберга. Вы Бога благодарите, что не попали на такое. А то вѣдь двое, трое, четверо сутокъ ночуютъ здѣсь.
– A y васъ что? Кажется, ничего ни серьезнаго, ни пикантнаго не предвидится: кража со взломомъ, мошенничество, убійство одно. Нешто банковое дѣло можетъ быть интересно.
– Вы защищаете?
– Нѣтъ, обвиняю.
– Какъ?
– Да я гражданскій истецъ.
– А что, давно вы были у Алмазовыхъ?
– Давно уже. Я слышалъ, что Марья Павловна была больна.66
Возвращаясь назадъ по коридору къ комнатѣ присяжныхъ, на встрѣчу имъ провели еще арестантовъ въ ту самую залу, въ которой шла та сессія, гдѣ Нехлюдовъ былъ присяжнымъ Арестанты были: двѣ женщины – одна въ своемъ платьѣ, другая въ арестантскомъ халатѣ – и мущина.
– Это ваши крестники будущіе, – сказалъ адвокатъ шутя. Шутка эта не понравилась Нехлюдову. Онъ простился съ адвокатомъ и ушелъ въ комнату присяжныхъ.
