Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты
«Купецъ проситъ меня возобновить контрактъ на землю, т. е. на рабство, въ которое я могу отдать ему крестьянъ трехъ деревень. Это правда. Да но.... <надо еще обдумать это – сказалъ онъ себѣ. – Не могу я отдать свое состояніе и жениться на ея состояніи». Да и потомъ, и что хуже всего, ему смутно представились тѣ самые аргументы, которые онъ самъ когда то опровергалъ съ такимъ жаромъ: нельзя одному идти противъ всего существующаго порядка. Безполезная жертва, даже вредная, можетъ быть. «Но нѣтъ, нѣтъ, – сказалъ онъ себѣ съ свойственной ему съ самимъ собой добросовѣстностью, – лгать не хочу. Но теперь не могу рѣшить.> Вотъ окончу сессію присяжничества, окончу такъ или иначе вопросъ съ Алиной». И при этой мысли сладкое волненіе поднялось въ его душѣ. Онъ вспомнилъ ее всю, ея слова и взялъ записку ея и еще разъ улыбаясь перечелъ ее. «Да, да, кончу это такъ или иначе. О если бы такъ, а не иначе.... и тогда поѣду въ деревню и обдумаю и разрѣшу».
<Способъ, которымъ онъ прежде, еще при жизни матери, предполагалъ разрѣшить земельный вопросъ и общій и, главное, личной собственности на свою землю, – передавъ ее крестьянамъ ближайшихъ селеній, тѣхъ, которые могли пользоваться ею, передавъ ее крестьянамъ за плату равную рентѣ земли. Плату эту крестьяне должны были вносить въ общую кассу и деньги эти употребить по рѣшенію выборныхъ отъ общества крестьянъ на общія общественныя нужды: подати, школу, дороги, племенной скотъ, вообще все то, что могло быть нужно для всѣхъ членовъ общества.>59
Совѣстно ему было вотъ отъ чего: еще изъ университета, который онъ бросилъ съ 3-го курса, потому что, прочтя въ то время «Прогрессъ и бѣдность» Генри Джорджа и встрѣтивъ въ университетѣ недобросовѣстныя критики этого ученія и замалчиванія его, онъ рѣшилъ посвятить свою жизнь на распространеніе этого ученія. Для распространенія же его считалъ необходимымъ устроить свою жизнь такъ, чтобы она не противорѣчила его проповѣди. И вотъ этотъ то проэктъ онъ хотѣлъ и не могъ осуществить впродолженіи 14 лѣтъ. Разумѣется, не одна мать препятствовала этому, но увлеченія молодости и различныя событія жизни. Теперь же, когда осуществленіе было возможно, оно уже не влекло его по прежнему и не казалось уже столь настоятельно необходимымъ.
Онъ чувствовалъ себя до такой степени тонкими нитями, но твердо затянутымъ въ свои отношенія съ Алиной, что все остальное становилось въ зависимость отъ этихъ отношеній. Отдать Рязанскую землю мужикамъ, надо отдать и Нижегородскую и Самарскую и остаться ни съ чѣмъ. Все это хорошо было тогда, прежде, когда я былъ одинъ, довольствовался малымъ и могъ зарабатывать что мнѣ нужно, но теперь, другое дѣло: не могу я отдать свои имѣнія и, женившись, пользоваться ея состояніемъ. Я долженъ ее убѣдить.... Да и потомъ: такъ ли это? Все надо обдумать. А пока оставить какъ есть. Письмо арендатора онъ оставилъ безъ отвѣта. На записочку же Кармалиныхъ онъ отвѣтилъ, что благодаритъ за напоминаніе. Онъ точно забылъ и постарается придти вечеромъ. Отдавъ записку, онъ поспѣшно одѣлся и поѣхалъ въ судъ.
2.
Въ повѣсткѣ было сказано, чтобы въ 10 быть въ зданіи суда, и въ четверть 11 го Нехлюдовъ слѣзъ съ извощика на большомъ мощеномъ дворѣ суда съ асфальтовыми тротуарами, ведущими въ двери зданія. Люди разнаго вида: господа, купцы, крестьяне взадъ и впередъ, больше впередъ, двигались по тротуару, по лѣстницѣ и встрѣчались въ дверяхъ и огромныхъ коридорахъ. Сторожа въ своихъ мундирахъ съ зелеными воротниками тоже поспѣшно сновали по коридорамъ, исполняя порученія судейскихъ и направляя посѣтителей.
Нехлюдовъ спросилъ у одного изъ нихъ, гдѣ сессія суда.
– Какого вамъ? – съ упрекомъ за неправильность вопроса спросилъ сторожъ. – Есть и судебная палата, есть окружный60 съ присяжными, есть гражданское, уголовное отдѣленіе.
– Окружный съ присяжными.
– Такъ бы и сказали. Сюда, 4-я дверь налѣво.
Нехлюдовъ пошелъ къ указанной двери. Не доходя ея, другой сторожъ спросилъ Нехлюдова, не присяжный ли онъ, и, получивъ утвердительный отвѣтъ, указалъ ему въ развѣтвленіи коридора комнату присяжныхъ. Въ двери комнаты стояло двое людей – оба безъ шляпъ или шапокъ въ рукахъ: одинъ высокій, толстый, добродушный, плѣшивый купецъ, другой съ черной бородкой и щетинистыми волосами, одѣтый какъ купеческій прикащикъ, молодецъ, очевидно еврейскаго происхожденія.
– Вы присяжный, нашъ братъ? – спросилъ купецъ.
– Да, присяжный.
– И я тоже, – сказалъ Еврей.
– Ну, вмѣстѣ придется служить. Что же дѣлать, послужить надо, – сказалъ купецъ.
Нехлюдовъ вошелъ въ комнату. Въ ней было ужъ человѣкъ 15 присяжныхъ. Всѣ только пришли и не садясь ходили, разглядывая другъ друга и знакомясь. Вслѣдъ за Нехлюдовымъ вошелъ въ мундирѣ и въ pince-nez судебный приставъ, худой, съ длинной шеей и походкой на бокъ въ связи съ выставляемой губой61 и, обратившись къ присяжнымъ, сказалъ:
– Вотъ съ, господа, сдѣлайте одолженіе, къ вашимъ услугамъ помѣщеніе это. И сторожъ вотъ Окуневъ, кому что нужно.
Отвѣтивъ на нѣкоторые вопросы, которые ему сдѣлали присяжные, приставъ досталъ изъ кармана листъ бумаги и сталъ перекликать присяжныхъ:
– Статскій совѣтникъ И[ванъ] И[вановичъ] Никиф[оровъ].
Никто не откликнулся.
– Отставной полковникъ Иванъ Семеновичъ Иван[овъ].
– Здѣсь.
– Купецъ второй гильдіи Петръ Дубосаровъ.
– Здѣсь, – проговорилъ басъ.
– Бывшій студентъ князь Дмитрій Нехлюдовъ.
– Здѣсь, – отвѣтилъ Нехлюдовъ.
Отмѣтивъ не явившихся, приставъ ушелъ. Присяжные, кто познакомившись, а кто такъ только, догадываясь, кто кто, разговаривали между собой о предстоящихъ дѣлахъ. Два дѣла, какъ говорилъ одинъ, очевидно все знающій присяжный, были важныя: одно о злоупотребленіяхъ въ банкѣ и мошенничествѣ, другое о крестьянахъ, за сопротивленіе властямъ. Все знающій присяжный62 говорилъ съ особымъ удовольствіемъ о судѣ какъ о хорошо знакомомъ ему дѣлѣ, называя имена судей, прокурора, знаменитыхъ адвокатовъ,63 которые будутъ участвовать въ процессѣ о мошенничествѣ, и безпрестанно употреблялъ техническія слова: судоговореніе, кассація, по статьѣ 1088 по совокупности преступленія и т. п. Большинство слушало его съ уваженіемъ. Нехлюдовъ былъ занятъ своими мыслями, вертѣвшимися преимущественно около Алины Кармалиной. Нынѣшняя записка, простая, дружеская, съ упоминаніемъ о томъ, что она взяла на себя обязанность быть его памятью, и приглашеніе обѣдать къ нимъ послѣ суда, и напоминаніе о верховой лошади, которую она совѣтовала, а онъ не позволялъ себѣ купить, – все это было больше чѣмъ обыкновенныя дружескія отношенія.
