З Вендров - Наша улица (сборник)
Моисей Монтефьоре - известный богач-филантроп, Фоля Кравец никого не обходил своей щедростью, будь то захудалый раввин, разносивший по домам свои сочинения, странствующий проповедник, невеста-бесприданница, наездница из бродячего цирка, пьяница-чиновник, жаждущий опохмелиться после многодневного кутежа, талмудтора, вольная пожарная команда, ешибот, городская баня и синагога, - на все и для всех у мецената находился целковый.
Фоля Кравец мог разрешить себе удовольствие быть меценатом и благотворителем... Помимо того что он обшивал все начальство в городе и всех помещиков на двадцать верст вокруг, он брал еще подряды на обмундирование городовых, тюремных надзирателей, городских пожарных, курьеров воинского присутствия, гимназии и полиции.
Круглый год он был завален работой, владел, можно сказать, целой фабрикой с десятью - двенадцатью рабочими и несколькими учениками, помимо "халупников", бедных портных, которым он выдавал на дом более грубую работу.
Фоля - свой человек у начальства, доверенное лицо у исправника, - был вхож и к помещикам. А мелкие чиновники, учителя гимназии и обедневшие дворяне, которые шили у него и не всегда могли своевременно покрыть долг, оказывали ему честь и приходили иногда в субботу на еврейскую фаршированную рыбу с русской водкой.
Благодаря близости с начальством Фоля, само собой, стал чем-то вроде общественного деятеля: нужно ли было переделать протокол о подозрительном пожаре, отделаться от призыва, заключить выгодную сделку с общиной на какой-нибудь подряд, попасть в гимназию, - со всеми такими деликатными делами обращались к Фоле. Он всегда мог замолвить словечко где надо, и дело выгорало.
Денег Фоля за услуги не брал. Он их оказывал исключительно потому, что считал это угодным богу, и потом у него характер такой: он любит оказать человеку услугу.
Но "они", говорил Фоля, не признают богоугодных дел. Они признают только наличные. И Фоля всегда безошибочно угадывал, сколько наличных потребуется для того или иного дела.
- Можете мне поверить, - говорил он, - чужая копейка мне дорога. Но на всякий случай пусть будет несколько рублей лишних, легче столкуемся... Не подмажешь - не поедешь.
Хотя почтенные обыватели в душе не уважали выскочку портного, в глаза они его все-таки величали реб Рефоэлом и держали себя с ним на равной ноге.
- Он вовсе не портной, если хотите знать, он скорее подрядчик, чем портной, - оправдывали они присутствие портного в их аристократической среде.
- Да он уже, наверно, лет десять иголки в руки не брал. На него люди работают.
- И потом у него все же широкая натура.
- Сколько одолжений делает, какой заступник перед начальством!..
Так каждый старался найти у Фоли достоинства. Не замечали этих достоинств только рабочие и не щадили его самолюбия ни в глаза, ни за глаза.
Фоля Кравец, единственный в городе, ввел у себя в мастерской сдельщину.
- При сдельщине каждый из вас сам себе хозяин, - уговаривал Фоля рабочих. - Хочешь, посиди часок дольше - и заработаешь лишний пятиалтынный; не хочешь, справляй себе в будни субботу... Ну что вам стоит попробовать? Это для вас же лучше, вот увидите.
И потом Фоля Кравец вообще не такой человек, чтобы кого-либо обидеть.
Однако очень скоро рабочие убедились, что их обижают, и весьма сильно. Заработок уменьшился, у кого на четверть, а у кого на целую треть. Фоля требовал первосортной работы. Чуть что, проведет ножиком по шву, вспорет все сверху донизу, оторвет рукав или лацкан и бросит рабочему прямо в лицо:
- На, переделай! Фоля Кравец шьет не для деревенских женихов и не для ваших задрипанных евреев - для помещиков он шьет, для начальства. Из моей мастерской я выпускаю работу только первый сорт.
За переделки Кравец, разумеется, не платил.
Рабочие ругались:
- Что ему стоит, если я три раза переделаю то же самое? Что он на этом теряет?
- На свое пропитание он, надо надеяться, уже заработал, - И на богатые подаяния тоже.
- Благодетель за счет чужого кармана...
- На широкую ногу живет брюхатый, черта батьке его!
Шлоймка-Цапля, самый сознательный среди рабочих Фоли, прилежный слушатель лекций по политической экономии в нелегальном кружке, не раз пытался объяснить своим товарищам по мастерской эксплуататорский характер их хозяина, живущего на прибавочную стоимость, которую приносят ему они, рабочие. Однако Зимл Двошин - самый старший из Фолиных рабочих, тощий человек с редкой бородкой, будто из сухой соломы, и слегка прищуренными больными глазами в очках с двойными стеклами - не выносил ученых слов Шлоймки.
- Что ты мне морочишь голову своей латынью? - заговорил о" однажды с раздражением, сдвинув очки на лоб - Эксплуататор-шмататор... Я тебе скажу просто, на родном языке, кто такой Фолька: паршивец, ябедник, пиявка, нахал и подлиза в одно и то же время, в общем, чахотка для нашего брата рабочего - вот тебе и весь Фолька, как на тарелочке, без латыни и без французского-.
Зимл встряхнул головой, и очки упали обратно- со лба на нос.
Ребята были довольны:
- Аи да Зимл! Нарисовал Фольку, как на портрете.
Зимл прищурил больные глаза и, вдевая нитку в иглу, с горечью продолжал:
- Пятнадцать лет сижу я вот здесь, у Фольки на столе.
И смотрите: что нажил я за эти пятнадцать лет и что нажил вор Фолька. У него большой дом с роялем, с диванами, с картинами, с... холера его знает с чем. А у меня - геморрой, и чахотка, да слепые глаза в придачу. Фолькины лоботрясы учатся в гимназии, как паничи, а мои мальчики бегают босиком в талмудтору; Фолькина жена и в будни ходит разодетая, как барыня, а моей жене даже в субботу нечем тело прикрыть. Мы с Фолькой ровесники - по сорок два года нам исполнилось накануне праздника кущей, - оба в одно время учились ремеслу у Иоши Брайндерса, а вы посмотрите, как я выгляжу и как выглядит Фолька. Он ведь истекает жиром. Ну, прямо-таки истекает. Сытый, гладкий, выхоленный, с животом, с бородой, как генерал, А у меня что? Зимл с таким остервенением защипал свою соломенную бородку, как будто она, эта бородка, символизировала всю его бедность и беспомощность.
Низко склонившись над работой, Зимл шил некоторое время молча, но мысли его, видно, неотступно вертелись во круг одного и того же.
- И все потому, - снова начал он, будто и не прерывал разговора, - все потому, что этот вор Фолька поехал на год в Варшаву и привез оттуда свежеиспеченную ложь, будто он изучал крой не то в берлинской академии, не то в Бреславле - холера его знает. А если и изучал, так что из того? Поэтому он должен из нас кишки выматывать? Я и теперь еще работаю лучше, чем он, хотя в Варшаву не ездил и про берлинскую академию не врал.
Простые речи Зимла доходили до сознания рабочих лучше Шлоймкиных ученых слов. Завязывался разговор о низком заработке, о придирках хозяина, о сдельщине, которая обратилась против них. "Новую моду завел, никогда о таких вещах не слышали, чтоб его черт побрал!"
Когда Фоля входил в мастерскую, разговор прекращался, но рабочие, чтобы досадить ему, показать, что они его в грош не ставят, дружно запевали:
Ты под окошком бредишь мслчали-и-во
Средь ночи и средь бе е-ла дня,
Ох, боже, неужели я такой краси-и-вый,
Что ты насмерть влюбилася в меня-а-а?..
- Распелись, заплатных дел мастера! Работали бы лучше, а то как бы вам не уйти в пятницу с пустыми карманами, - шипел Фоля, поводя своей широкой генеральской бородой, и выходил.
Ребята провожали его еще более громким пением:
Сколько можно целова-а-ться, обнима-а-ться..,
Время поезду в дорогу отправля-а-ться ..
- Чтоб ты желчью подавился! - сказал один из старших учеников, как только за Фолей затворилась дверь.
И все были довольны, будто хозяин слышал эти слова.
2
Фоля избил ученика. Потом толкнул его так сильно, что мальчик упал лицом на утюг, который раздувал, и до крови расшиб нос.
Избиение ученика ни для кого в мастерской не составляло события, из-за которого стоило бы затевать разговор.
Каждого из работавших здесь в свое время били. Во всех мастерских оплеухи и подзатыльники заменяли учебу, а носить воду, таскать помойные ведра, нянчить хозяйских детей - все это входило в прямую обязанность ученика.
Теперь, однако, вид окровавленного и плачущего мальчика дал выход горькой досаде, ненависти, давно накопившимся в сердцах рабочих против Фоли.
- Попридержите руки, хозяин, - сказал Зимл, вытирая кровь с лица мальчика. - Вы думаете, если он сирота, то его можно до смерти избивать? Кровь не вода, Фоля, вапомните это!
Фоля рассвирепел. Он прекрасно знал, что за глаза его рабочие смеются над ним и по десять раз на день желают ему смерти. Когда они начинают назло ему петь, как только он входит в мастерскую, Фоля делает вид, что ничего не замечает. Но указывать хозяину, как вести себя в собственной мастерской, чтоб ему уж и сопливого мальчишку нельзя было отхлестать, нет, этого он не потерпит.
