Сергей Каледин - Поп и работник
Димка-регент настраивал магнитофон - решил записать службу, послушать потом со сторо-ны. Бабкин сел возле магнитофона следить за индикатором. Петров сидел на той же лавке по инвалидности. Александр Хромов, не зная церковных правил, тоже подсел к Бабкину. Петров неодобрительно хмыкнул, но с лавки Хромова не согнал.
Батюшка приближался с дымящим кадилом. Все отошли от стен, пропуская его. Кадило источало неприятный парфюмерный запах. Когда батюшка приблизился к Вере Ивановне, она прикрыла рукой лицо - от химии.
С клироса Димка махнул рукой - Бабкин включил магнитофон.
Лешка Ветровский, в бордовом стихаре, в хромовых сапогах, склонился у аналоя, помечая карандашом что-то в Типиконе. Видно было, что ему неможется: он переминался, вытирал пот.
Вера Ивановна выстояла начало службы и ушла к ящику. Народу в храме было мало: правый канун был пустой, лишь на левом под огромной соборной иконой у Никольского алтаря неболь-шой горкой лежали приношения: яблоки, конфеты, печенье. Ясное дело, откуда же на ночь глядя народу-то быть? Всенощная, дай Бог, в одиннадцать кончится, а потом топай по полям сквозь темень. Да и погода тяжелая. Снег вон с дождем опять.
Шура подождала, когда староста скроется из виду, скоренько снялась с лавки, подскочила к ближайшему подсвечнику, вынула не догоревшую на треть свечу и назло старосте кинула огарок в консервную банку. Вера Ивановна нещадно ругала Шуру за самоуправство и перевод добра, категорически запрещая прикасаться к огаркам.
Хромов придремывал. В церкви было тепло, батюшка тихо гудел у царских врат, и малочис-ленный хор приятно подтягивал. Хромов понимал, что по-хорошему-то надо бы встать и свалить незаметно. Кепку только не забыть в котельной. И телогрейку. Надо бы, но тут, в углу у батареи, так было тепло, дремотно и бесхлопотно, что он продолжал сидеть. "Черт с ним, переночую, а завтра поутряку двину".
Ерзнула Шура - Хромов приоткрыл глаза и невольно повернул голову: в дверях стоял Толян и внимательно смотрел на него. Потом вышел из церкви. Старосты за ящиком не было.
Хромов судорожно напрягся: досиделся, козел!.. Он толкнул Бабкина.
- Слышь. А староста где?
- Л-ладан плохой,- прошептал Бабкин.- Она не может - астма.
- А-а,- кивнул Хромов и сразу успокоился.- Мне тоже от него... Петров ткнул Хромова в бок.
- Вставай. Псалмы читать будут. Стой тихо - самая религия!
Хромов послушно встал. Бабкин послюнил пальцы и пошел гасить свечи. Осталась гореть только одна - на аналое чтеца. Лешка Ветровский прочистил голос и начал читать псалмы:
- "...Надо мной прошла ярость Твоя; устрашения Твои сокрушили меня. Всякий день окружают меня, как вода; облегают меня все вместе. Ты удалил от меня друга и искреннего; знакомых моих не видно. Господи, Боже спасения моего, днем вопию и ночью пред Тобою; да дойдет до лица Твоего молитва моя; приклони ухо Твое к молению моему..."
Хромов слушал эти малопонятные древние стихи без рифм, полутаинственные слова уносились под купол храма, и ему казалось, что разговор с Господом Богом идет о нем.
Вера Ивановна чувствовала себя совсем никуда; вот так же плохо ей было прошлой осенью, когда они с батюшкой поругались на людях. Матушка заявила, что за кассой во всех церквях, где они с батюшкой служили, были попадьи, и Вера Ивановна ей тогда, мучаясь от стыдного несогласия, тихо сказала, что не знает, что в других церквях, а у них в Покровской будет по правилам: либо она за ящиком, либо Катерина как заместитель. А больше - никто. И надеялась, что батюшка ее поддержит. А батюшка сказал: смирись, мать, так по традиции православной. Вот тут Вера Ивановна и выдала ему при всех: раз народ нас с Катей избрал, нам и следить за деньга-ми. Что ж ты, отец, матушку свою не приструнишь? Какой же ты тогда батюшка? И все при людях. И ушла к себе в сторожку. Вот тут ее и прихватило. Такая астма навалилась, не приведи Господь! Еле довезли. Врача в больнице не оказалось, врач только до трех. Слава Богу, у Димки-регента в сидоре лекарства из роддома нашлись. Всю ночь с ней сидел, ширял уколами, вены слиплись без давления, не мог попасть... А под утро ничего. Димка начал Евангелие читать - отпустило.
А сейчас не отпускало. Вера Ивановна, чувствуя, что упадет прямо в церкви, шаря перед собой, как слепая, выволоклась на паперть и привалилась к двери.
Толян без толку мотался по церковному темному двору.
- Чего ты здесь восьмерки вьешь? - просипела Вера Ивановна.- Что тебе все неймется? Уйди от греха.
- Слышь, хозяйка,- сказал Толян трезвым, спокойным голосом.- Ты вот телевизор не смотришь, а зря. А вот-вот баба Груша смотрит. Там сказали: ищут его. Угольщика твоего.
- "Скорую" позови,- прохрипела Вера Ивановна.
- А милицию?
- "Скорую" позови.
- Смотри, грабанет церкву! - Толян усмехнулся и пошел в темень.Отвечать будешь. Как сообщник.
Последние его слова Вера Ивановна слышала сквозь наползающее удушье, которому, знала, нет конца.
- Может, Вован съездит? - донеслось из темноты.- Аппарат на ходу?
- Не надо,- немощно плесканула рукой Вера Ивановна.- Пешком добеги.
"...Избавь меня от врагов моих, Боже мой! защити меня от восстающих на меня. Избавь меня от делающих беззаконие; спаси от кровожадных. Ибо вот, они подстерегают душу мою; собирают-ся на меня сильные, не за грех мой и не за преступление мое... Вечером возвращаются они, воют, как псы, и ходят вокруг города... Сила у них; но я к Тебе прибегаю, ибо Бог - заступник мой..."
Никогда Хромов не знал, не говорил и не думал о Боге. Есть - есть, нет - нет. Какая разни-ца? А после блуждания по буреломному непрочищенному лесу сейчас, в этой малой неказистой церквенке, понадеялся Александр Хромов на Господа Бога. На кой он тогда нужен, если не сейчас? В другой раз он и сам справится. А вот сейчас, только сейчас! "Да помоги ты, Господи! Как человека прошу, помоги! Помоги!"
Вечерня кончилась, началась заутреня. На маленький аналой перед сулеей Лешка Ветровский поставил поднос с пятью пышками, рюмку с зерном и стаканчик с елеем.
- Раньше-то всю небось ночь служили,- прошамкала недовольная Бог весть кем Шура.- Вечерю монахи отслужат, оголодают, поедят, покушают... И дальше служить!
- Тихо ты! - шикнул на нее Петров, призамахиваясь клюкой.
- Мир ва-ам! - возгласил с амвона отец Валерий, кадя во все стороны. Он раскрыл царские врата, включил паникадило.- От Луки священное чтение...
Сзади раздалось мягкое частое шарканье: Ариадна Евгеньевна поспешала на чтение Еванге-лия. Не было случая, чтобы она хоть на секунду опоздала. Как будто батюшка по неведомой связи подал жене команду, и та успела вовремя оторваться от готовки. Такую же четкую сработку Бабкин видел в Берлине, куда они со Светланой ездили в прошлом году. Там на главной улице два солдата охраняли вечный огонь. Стояли они друг от друга довольно далеко, а разводились синхронно. Ночью Бабкин с женой пошли гулять по Берлину; огонь ночью не стерегли, и Бабкин разглядел дневной секрет: у места охранника под ногой была металлическая кнопка. Бабкин нажал, а Светка послушала у второго поста: там отозвался чуть слышный звоночек.
- "...И пришли к Нему Матерь Его и братья Его, и не могли подойти к Нему по причине народа. И дали знать Ему: Мать и братья Твои стоят вне, желая видеть Тебя..."
Бабкин увидал, как Хромов еле заметно пожал плечами.
- Чего? - стянув наушники, шепнул он на ухо Хромову.
- Не понял: какие братья? Мамаша-то у Иисуса... не мать-героиня.
Бабкин хотел сказать, что и он тоже не понимает, но вместо этого произнес:
- Неисповедимы пути Господни.
Батюшка отчитал Евангелие, матушка тяжело поднялась с колен, оправила зеленую юбку джерси, отряхнула вязаные гетры и поспешила к выходу...
- Глас восьмый! - пророкотал Димка на клиросе и, задав ноту певчим, взмахнул дирижерс-кой палочкой.
- Благослови еси, Господи...- затянул хор.
Лешка Ветровский, в похмельной полудреме навалившийся на аналой, вдруг очнулся и заорал на всю церковь:
- Какой восьмый, мудила! Пятый глас!..
Димка замахал с клироса Бабкину:
- Магнитофон выключи!
Бабкин поспешно вырубил магнитофон.
Димка попробовал дирижировать дальше, но хор все равно распался, служба остановилась. Татьяна высунулась из-за хоругви и погрозила Лешке кулаком. Из левой двери алтаря не вовремя высунулся озадаченный отец Валерий. Петров бил клюкой в пол. Лешка оторопел, заозирался...
- Господи, прости меня,- затравленно поводя глазами по сторонам, прошелестел он. Потом рванулся, стуча сапогами, к магнитофону, включил, отмотал пленку назад и переключил на прос-лушивание: по его меняющемуся в ужасе лицу было видно, что магнитофон записал кощунство.
Лешка стянул наушники и, опустив голову, обреченно поплелся в алтарь. В приоткрытую дверь алтаря было видно, как Лешка бухнулся перед батюшкой на колени. Вышел он из алтаря поникший и до конца службы стоял перед своим аналоем, опустив руки по швам.
