Сергей Каледин - Коридор
Сергей Каледин - Коридор краткое содержание
Каледин Сергей
Коридор
Сергей Каледин
Коридор
повесть
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
1. СНАЧАЛА
До турецкой войны Петр Анисимович был крестьянином. Под Плевной ему выбило глаз, и, когда он лежал в лазарете, ему предложили выучиться на фельдшера.
В Павловский Посад Петр Анисимович вернулся человеком уважаемым. Собственный его глаз был огромный, голубой, ничуть не потускневший из-за отсутствия второго, потому что сам Петр Анисимович был человеком красивым, богатырского сложения и мягкого нрава.
Петр Анисимович долго выбирал себе жену, но же-ниховался недолго. Даша для приличия закапризничала- вроде не хотела за "кривого", но Петр Анисимович пригрозил, что уйдет в монастырь, и свадьба состоялась.
Нехорошо он себя вел только в редкий перепой, что потом переживал и винился перед женой, женщиной под стать ему доброй и покладистой. Жену свою Петр Анисимович уважал и ценил. Советовался с ней. По утрам, когда дети еще спали, жена ставила самовар, и они пили чай вдвоем, неспешно обсуждая домашние дела. В этот час ребятишкам запрещалось пробегать по комнате даже по нужде.
Работать Петр Анисимович поступил в психиатрическое отделение городской больницы, где кроме обычных фельдшерских знаний требовались сила, храбрость и, самое главное, умение не забывать, что здоровые с виду сумасшедшие на самом деле люди больные, большей частью неизлечимые.
Хотя денег в доме с нарождением детей становилось все меньше, прокорм, слава богу, был: вольнопрактикующий лекарь Павловского Посада Григорий Моисеевич, понимая, что Петр Анисимович человек казенный - на жалованье, посылал к фельдшеру своих несложных больных.
Егор родился у фельдшера последним, пятым, и потому помельче предыдущих. В Павлопосадском реальном училище Егор занимался прилежно, но недотянул отец обучение младшего сына. Сочувствуя бедности одноглазого фельдшера и принимая во внимание красивый почерк мальчика, директор училища помог Егору Петрову Степанову поступить на службу в Павлопосадское отделение Русско-французского акционерного общества хлопчатобумажной мануфактуры учеником конторщика.
Насмотревшись на запои отца, которые со временем участились, Егор, для благозвучия - Георгий, вина не употреблял вовсе и вскоре обзавелся шляпой канотье, белым чесучовым костюмом, как у коллег, немецким велосипедом на красных шинах с гуттаперчевым мяукающим рожком и очками для солидности.
Со своей будущей женой Липочкой Георгий познакомился в шестнадцатом году в Москве, прибыв туда занять предложенную ему должность конторщика на кабельном заводе.
Липа, или, как было написано в ее студенческом билете, "госпожа Бадрецова Олимпиада Михайловна", заканчивала второй курс на математическом факультете Высших женских курсов Гирье.
Липу в Москву на учение отец ее, ткацкий мастер Михаил Семеныч, собирал собственноручно. Не доверяя жене- Матрене Васильевне, Липиной мачехе,- перепроверял баулы, записывал, что есть, что надо будет. Комнату снял дочери в Москве по первому разряду на полном пансионе. Только учись. И хозяйке велел еженедельно отписывать за отдельную плату наблюдения: как Липа учится.
Училась Липа прилежно, первый раз жалоба пришла через год: курит.
- Зачем же ты, Липа, куришь? - строго спросил Михаил Семеныч, срочно прибывший в Москву. Был он старовер и курение почитал большим грехом.
- У нас, папаша, медички живут в квартире,- бойко затараторила дочь,они на мертвых телах обучаются в анатомическом театре. От мертвых тел запах. От запаха мы и курим.
Ответом дочери Михаил Семеныч удовлетворился и, УСПОКОИВШИСЬ, убыл домой в город Иваново.
Второй раз Михаил Семеныч примчался в Москву, прослышав про Георгия, но, узнав, что жених Липы вероисповедания старообрядческого и должность занимает благопристойную, против свадьбы не возражал.
На свадьбе он, выяснив предварительно, что Георгий глазами не страдает, снял с зятя мешающие серьезному разговору очки без диоптрий, сунул их ему в нагрудный кармашек, замяв внутрь жениховский платок, пригнул к себе напомаженную голову зятя, несколько оторопевшего от такой вольности, и произнес, но не тихо, как того предполагала ситуация, а громко и размеренно, чтобы все хорошо слышали:
- Я, Георгий, богат,- не скажу, но хуже других не жил и вам хуже себя жить не позволю. Главное: по-людски живите, без трепыханья, без дерганья. Буду помогать.- Потом долго в упор, чуть морщась, разглядывал Георгия и закончил:-А усишки-то сброй... А то выпустил... Не к лицу.
Эмансипированная тремя с половиной курсами Гирье Липа не захотела расстаться со своей девичьей фамилией; покладистый же, в отца, Георгий во избежание склоки присоединил спереди к своей фамилии женину девичью. Получилось Бадрецов-Степанов. Но бухгалтерскую документацию подписывал только второй половиной новой фамилии - своей собственной - "Степанов".
...Старый фельдшер второй месяц уже спал в детской. После смерти жены он продал дом в Павловском Посаде, жил по детям, и теперь пришла очередь Георгия.
Прислуга Глаша перетащила свое спанье в кладовку.
Сегодня Аня, младшая внучка, проснувшись, изо всех сил старалась не заснуть снова - дождаться, пока дедушка встанет. Она ждала долго, даже пальчиками помогала глазам не закрываться, но все равно задремала... И вдруг пружины под дедушкой заскрипели, Анечка встрепенулась, тихонько повернулась в его сторону...
Из разговора старших она слышала, что у дедушки как бы нет одного глаза, и услышанному очень удивлялась, потому что у дедушки были оба глаза, правда немного разные по цвету, и один почему-то не моргал в то время, когда моргал другой. Аня ночью, когда просыпалась на горшочек, подходила к Люсиному дивану, на котором спал теперь дедушка, и каждый раз видела непонятное: на дедушке была косынка, повязанная через правый глаз. Сперва Аня думала, что дедушка от холода повязывает голову маминым платком, но платок каждую ночь сползал почему-то именно на правый дедушкин глаз, чего, конечно, просто так быть не могло.
...Дедушка сидел, спустив с дивана огромные ноги,
и держал двумя пальцами голубой шарик. Глаз. Он обтряс его, обдул, перехватил поудобнее и загнал на место. Потом поморгал другим глазом и взглянул в маленькое зеркальце.
- А я все ви-и-ижу,- тихо пропела Анечка.
- Ктой-то? - заерзал Петр Анисимович.- Ты почему не спишь?
- Деда, а где твой глазик настоящий?..
- Лопнул от старости, Анечка. Мне ведь сто лет.
- Ты, деда, врешь,- убежденно сказала внучка.- Сто лет не бывает.
- Тогда спи,- сказал Петр Анисимович, и Аня послушно заснула.
- ...Петр Анисимович!.. Вы где-е? Петр Анисимович! - кричала Глаша, будто играла в прятки. Она вошла в детскую.- Где дедушка-то? - спросила она проснувшуюся Аню.- Э-эх, зла на вас не хватает, деда-то проспала всего! Ладно, одевайся быстрей завтрикать... Куда он подевался-то? И так уж одного глаза нет, а все ходит...
Аня не стала надевать платье, в ночной рубашке она выбежала в пустой коридор, подергала закрытые соседские двери и даже заглянула в черный низкий шкаф в передней, где внизу стояла огромная черная с белым нутром гусятница, медная ступа с пестом и безмен для картошки. Дедушки не было.
- Де-да-а, где ты? - жалобно выкрикивала она.- Де-да-а!..
Она заглянула в уборную, вышла на лестницу. Потом побрела в кухню. По дороге она потеряла в темноте один тапок и до кухонной двери доскакала на одной ножке.
- Де-да-а...
Кухня молчала. Входить туда Аня боялась из-за тараканов, но надо было обязательно найти дедушку, и она, зажмурив глаза, толкнула дверь. В кухне было пусто, только тараканы быстро ходили по стенам и потолку. Дверь на черный ход была распахнута. Оттуда надвигалось недовольное бормотанье Глаши:
- ...Восемьдесят лет, а вино жрать - конь молодой...- Глаша закрыла за собой дверь и присела отдышаться.- Чего стоишь, простынешь вся. Тапьки где? Кому сказала!
На подоконнике ворчали голуби. Аня потянулась к ним:
- Гули, гули...
- Этих только здесь и не хватало! - Глаша сердито замахала на голубей.Кыш! Кыш! Тесто тут, а они ходят...
Аня уже поняла - с дедушкой случилось то, что иногда случалось: дедушка ушел пить вино. Она оделась, позавтракала и пошла во двор. Если дедушка ушел рано, он мог уже вернуться...
Конец двора упирался в старый каретный сарай: ночью там стояли пустые пролетки без лошадей. Днем под навесом было пусто, только одна сломанная коляска, накренившись, зарылась пустой осью в землю. Иногда дедушка, попив вина, забирался в нее поспать. Девочка заглянула внутрь пролетки: пусто.
Она уперла руки в бока, как это делала Глаша, и сказала сварливым голосом:
- И так одного глаза нет, а все ходит...- Сказала и задумалась: и почему Глаша, когда бранится, всегда говорит, что дедушка ходит куда-то, ведь он ходит не куда-то, ходит пить вино.
Ее раздумья прервал звонкий шлепок по крыше сарая, Аня вздрогнула: дедушка с Глашей выскочили из головы, потому что наверху проснулись бельчата. Она на цыпочках, крадучись, выглянула из-под навеса. По земле бегали крохотные рыженькие бельчата, задрав пушистые хвостики. Аня взглянула вверх: из скворечника, прибитого к палке над сараем, высунувшись наполовину, торчали два бельчонка, мешая друг другу выбраться. Они упрямо пыжились до тех пор, пока Аня не засмеялась. Бельчата внизу в страхе замерли на мгновенье и, прошуршав россыпью по стене сарая, с разгона затолкнули упрямую родню внутрь скворечника. И тут же застряли сами, беспомощно царапая скворечник и друг друга коготками длинных лапок.