Павел Мельников-Печерский - На горах. Книга первая
— Что возьмешь?
— Все чехом берите — уступлю, — молвил Чубалов, небрежно переглядывая отобранные Смолокуровым книги.
— Сколько всех-то? — спросил Марко Данилыч.
— За сотню наберется, — отвечал Чубалов.
— Сколько станешь просить? — прищурясь и похлопывая ладонью по книгам, спросил Смолокуров.
— А вы что пожалуете? — в свою очередь, спросил Герасим Силыч.
— Рублик.
— Что это вы, Марко Данилыч? — усмехнулся Чубалов. — По копейке за книгу, да еще и помене того жалуете! Нет, сударь, ежели теперича на подвертку свечей их продать аль охотникам на ружейны патроны, так и тут больше пользы получишь. Дешевле пареной репы купить желаете!.. Ведь тоже какие ни на есть книги… Тоже бумага, печать, переплет… Помилуйте!..
— Да что тебе в них? Место ведь только занимают… С ярманки поедешь, за провоз лишни деньги плати, вот и вся тебе польза от них, — говорил Марко Данилыч, отирая о полы сюртука запылившиеся от книг руки. — Опять же дрянь все, сам же говоришь, что разрознены… А в иных, пожалуй, и половины листов нет.
— Не все же без листов, не все и разбиты; есть тоже и цельные, — сказал Чубалов. — И много занятных книжек тут. Вот вы как-то мне говорили, что любите путешествия по разным землям на досуге почитывать. Вот вам «Омаровы путешествия» две части, — говорил Герасим Силыч, хлопнув книга о книгу. — А вот вам и «Путешествие младого Костиса». Вот, коли в угоду, театральная, вот и романы[351].
«Садовник городской и деревенский», по части цветков, значит, а вот «Коновал городской и деревенский» — книга полезная, ежель у кого лошадка захворает… «Торжество благодеяния»[352].
Все полезные книги, занимательные. А французских-то сколько! Может, из них которые и редкостные. Ежели на знающего человека — так хорошие деньги можно взять.
— Мне их и даром не надо. На кой шут?.. Кому читать-то? — сказал Марко Данилыч.
— Это уж ваше дело, — молвил Чубалов, продолжая вынимать книгу за книгой. — А все ж таки хоша книга и французская, ее за копейку не купишь. Кого хотите спросите…
— Да ты говори толком, настоящую, значит, цену сказывай, — прервал его Смолокуров.
— Рубликов двадцать надо бы за весь-от короб получить, — склонив немножко на сторону голову и смотря прямо в глаза Марку Данилычу, вполголоса промолвил Герасим Силыч.
— С ума ты спятил? — вскрикнул Смолокуров и так вскрикнул, что все, сколько ни было в лавке народу, обернулись на такого сердитого покупателя. — По двугривенному хочешь за дрянь брать, — нимало тем не смущаясь, продолжал Марко Данилыч. — Окстись, братец!.. Эк что вздумал!.. Ты бы уж лучше сто рублев запросил, еще бы смешней вышло… Шутник ты, я вижу, братец ты мой… Да еще шутник-от какой… На редкость!
— Какая же ваша-то настоящая цена будет? — спросил Чубалов.
— Сказана цена, полушки не накину, — отвечал Марко Данилыч.
— За десять рубликов извольте получать, ежели угодно…— сказал Чубалов.
— Нет, брат, видно с тобой пива не сваришь, да и мне не время у тебя проклажаться. Щи, говорю тебе, простынут… Прощай, Герасим Силыч… Так я около вечерень за иконами-то пришлю. С запиской. Без записки никому не отдавай.
И пошел было вон из лавки.
— Да купите книжки-то, Марко Данилыч, — удержал его Чубалов. — Поверьте слову, хорошие книжки. С охотника, ежели б подвернулся — втрое бы, вчетверо взял… Вы посмотрите «Угроз Световостоков»[353] — будь эти книжки вполне, да за них мало бы двадцати рублей взять, потому книги редкостные, да вот беда, что пять книжек в недостаче… Оттого и цена им теперь другая.
Снова пошли торговаться и долго торговались. Наконец, Марко Данилыч весь короб купил, даже с французскими. «В домашнем обиходе на что-нибудь пригодятся, — сказал он. — Жаль, что листики маловаты, а то бы стряпухе на пироги годны были».
В купленном коробе нашлось довольно мистических книг, выходивших у нас в екатерининское время и особенно в начале нынешнего столетия. Тогда не только печатались переводы Бема, Ламотт-Гион, Юнга Штиллинга, Эккартсгаузена, но издавался даже особый мистический журнал «Сионский вестник».
Все это хоть и было писано языком затемненным, однако в большом количестве проникало в полуграмотное простонародье. Городские и деревенские грамотеи читали те книги с большой охотой, нравилось им ломать голову над «неудобь понимаемыми речами», судить и рядить об них в дружеских беседах, толковать вкривь и вкось. В искреннем убежденье полагали грамотеи, что, читая те книги, они проникают в самую глубину человеческой мудрости. И теперь еще можно найти в каком-нибудь мещанском или крестьянском доме иные из тех книг, ставших большой редкостью. Особенно эти книги держатся у молокан да у приверженцев разных отраслей хлыстовщины. Иные, начитавшись тех книг, вступали в «корабли людей божиих»[354]. Хлыстовские учители и пророки, в исступленных своих речах и в писанных сочинениях, ссылались на те книги[355].
Начитавшиеся «Сионского вестника» образовали даже особую секту «Сионскую церковь» или «Десных христиан». Эти десные христиане зовутся также и «лабзинцами», по имени издателя того журнала, сосланного в Симбирск.
Привез Марко Данилыч короб на квартиру и тотчас Дуню позвал. Вышла она к отцу задумчивая, невеселая.
— Что ты все хмуришься, голубка моя?.. Что осенним днем глядишь? — с нежностью спрашивал у дочери Марко Данилыч, обнимая ее и целуя в лоб. — Посмотрю я на тебя, ходишь ты ровно в воду опущённая… Что с тобой, моя ясынька?.. Не утай, молви словечко, что у тебя на душе, мое сокровище.
— Скучно, тятенька… Домой бы скорее, — склоняя русую головку на отцовское плечо, тихо, грустно промолвила Дуня.
— Послезавтра беспременно выедем, — гладя дочь по головке, сказал Марко Данилыч. — Да здесь-то с чего на тебя напала скука такая? Ни развеселить, ни потешить тебя ничем невозможно… Особенных мыслей не держишь ли ты каких на уме?.. Так скажи лучше мне, откройся… Али не знаешь, каково я люблю тебя, мою ластушку?
— Знаю, тятя, знаю, — крепко прижимаясь к отцу, вполголоса молвила Дуня.
— Зачем же таишься? Верно, есть что-нибудь на душе, — заботливо говорил Марко Данилыч, смущенный словами дочери.
— Ничего нет, — потупя глаза, ответила Дуня. — Просто так, скучно…
— А я тебе от скуки-то гостинца привез, молвил Марко Данилыч, указывая на короб. — Гляди, что книг-то, — надолго станет тебе. Больше сотни. По случаю купил.
Недоверчиво взглянула Дуня на закрытый короб. Речи Марьи Ивановны о книгах припомнились ей. Однако же велела перетащить короб к себе в комнату.
Только что отобедали, Дуня за книги. Стала разбирать их.
«Французская, еще французская, — откладывая первые попавшиеся под руку книги, говорила она сама с собой…— Может быть, тут и такие, про которые Марья Ивановна поминала… Да как их узнаешь? И как понять, что в них написано?.. „Удольфские таинства“, роман госпожи Коттень… Роман!»
И с отвращением бросила в сторону книгу. «Опять роман, опять… опять, — продолжая кидать в угол книги, думала Дуня. — И на что это тятенька накупил их?.. Яд, сети, раскинутые врагом божиим. — Так говорила Марья Ивановна… В руки не возьму их!.. Выкинуть либо в печке сжечь!.. Праху чтоб от них не осталось!.. Комедия, комедия — все театральные… Такие же!.. Была я в театре, глядела, слушала… И там все про нечистую любовь говорится… Вот тетенька-то Дарья Сергевна говорит, что театр поставлен бесам на служенье… Верно это она говорит, верно.. Сама Марья Ивановна то же скажет… Да, бесы, бесы, враги божии!.. Они, они!..»
И полетели в угол театральные книги.
«Домашний лечебник»… Эта пригодится, ежели кто занеможет когда… «Полная поваренная книга», — отдам тетеньке, ей пригодится… «История Елизаветы, королевы Английской», — можно будет прочитать… «Лейнард и Термильд, или Злосчастная судьба двух любовников…»[356].
Молча разорвала книгу и молча метнула обрывки ее под диван.
"Зачем накупил таких? Зачем?.. Книги все пагубные!.. От врага!.. Грешно и в руки их брать… Это еще что? Путешествия, — ну, вот это хорошо, за это тяте спасибо… Путешествие в Западную Индию, — прочитаю… «Путешествие г. Вальяна… с картинками».
И, взглянув затем на одну книгу, вскочила со стула и вскрикнула от радости. «Путешествие младого Костиса»… Хвалила ту книгу Марья Ивановна.
И тотчас принялась за чтение. Прочла страницу, другую — плохо понимает. «Ничего, ничего, — бодрит себя Дуня, — Марья Ивановна говорила, что эту книгу сразу понять нельзя, много раз она велела читать ее и каждое слово обдумывать».
До позднего вечера просидела она над Костисом. И с тех пор и дни и ночи стала Дуня просиживать над мистическими книгами. По совету Марьи Ивановны, она читала их по нескольку раз и вдумывалась в каждое слово… Показалось ей, наконец, будто она понимает любезные книги, и тогда совсем погрузилась в них. Мало кто от нее с тех пор и речей слыхал. Марко Данилыч, глядя на Дуню, стал крепко задумываться.
