Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»
На этомъ вопросѣ, отвѣта на который у него не было, его мысли развлекъ скрипъ дверки калитки изъ пуньки и, когда онъ прислушался, крикъ ребенка изъ избы. Онъ вышелъ, чтобы посмотрѣть, кто это ходитъ.
– Куда же это ты, тетка? – спросилъ онъ у бабы, шедшей къ избѣ.
– А за молочкомъ, батюшка, внучку.
Словоохотливая старуха остановилась у крыльца и разсказала Левину всю исторію ребенка и его родителей. Сынъ ея старшій былъ водовозомъ въ городѣ, приносилъ на одной лошади рублей 80 въ годъ; жена его, молодайка, тамъ родила и пошла кормилицей къ барынѣ, ребеночка прислала къ бабушке, и мать съ нимъ теперь спала и выкармливала его на рожкѣ.
– Чтожъ, здоровъ ребенокъ?
– Слава тебѣ, Господи.
– Чтожъ, часто встаешь ночью?
– Да вотъ другой разъ всю ночь спать не даетъ. А пора рабочая. Овесъ не вязанъ.
Поговоривъ съ бабой, Левинъ вернулся въ сарай и къ своимъ мыслямъ.
«Зачѣмъ нашъ ребенокъ будущій ожидается съ такими приготовленіями, а этотъ? Чтожъ, могу я отдать все и чтобъ Кити, какъ эта бабушка или какъ мать, выкармливала?… Нельзя. Нельзя также, какъ нельзя птицѣ, устыдившейся того, что она летаетъ, а заяцъ не можетъ отдать ему свои крылья». И успокоившись навремя этими доводами, Левинъ сталъ засыпать и уже сквозь сонъ слышалъ смѣхъ и веселый говоръ Весловскаго и Степана Аркадьича.
* № 160 (рук. № 97).
Долли чувствовала себя смущенной, но, чтобы говорить что-нибудь, она, хотя и считала, что съ его гордостью ему непріятны были похвалы его дома и сада, она все таки сказала, что поражена красотой его усадьбы, и съ удивленіемъ замѣтила, что это очень обрадовало его. Онъ вдругъ оживился и сталъ разсказывать ей о своихъ нововведеніяхъ и улучшеніяхъ и сталъ показывать ей ихъ. Изъ за того общаго всѣмъ свѣтскаго приличія, съ которымъ хозяева выставляютъ свои удобства жизни и роскошь съ такимъ видомъ, что это имъ и всѣмъ гостямъ должно представиться какъ самое обыкновенное, она не догадывалась, что, посвятивъ теперь на улучшеніе и украшеніе своей усадьбы всѣ силы своей жизни, для Вронскаго было необходимо показать все это кому нибудь и что ему некому было показывать, и онъ былъ въ восхшценіи отъ того, что она наивно любовалась всѣмъ.
– Если вамъ не скучно и вы не устали, то пройдемте въ больницу, – прибавлялъ онъ, безпрестанно заглядывая ей въ лицо, чтобы убѣдиться, что ей точно было не скучно. – Ты не пойдешь, Анна? – обратился онъ къ ней.
– Нѣтъ,[1661] мы пойдемъ. Неправда ли? – обратилась она къ Свіяжскому. – Только[1662] il ne faut laisser le pauvre Тушкевичъ se morfondre dans le bateau.[1663] Надо послать имъ сказать.
Больница была удивительна, и нельзя было не восхищаться ей. Вронскій если начиналъ что-нибудь дѣлать, то уже доводилъ дѣлаемое до совершенства. Такой больницы нетолько не было въ губерніи, но едва ли была въ столицахъ. Все строеніе, еще не конченное, должно было имѣть видъ феодальнаго замка съ подъѣздомъ, украшеннымъ камнями dans le genre rustique.[1664] Во внутренности была устроена вентиляція самой новой системы. Полы всѣ паркетные, стѣны подъ мраморъ, ванны мраморныя, постели съ такими пружинами, что если развернуть пружины, то можно бы загородить весь крестьянскій выгонъ.
Свіяжскій оцѣнивалъ все, какъ знающій всѣ новыя усовершенствованія. Долли просто восхищалась и удивлялась невиданному ей до сихъ поръ и радовалась тому дружескому и простому отношенію, которое установилось между ею и Вронскимъ, очевидно влюбленнымъ въ свою больницу. Прежде столь чуждый ей, онъ нравился ей теперь своимъ благороднымъ увлеченіемъ. Сказанный Вронскимъ Свіяжскому слова, que c'est devenu tellement commun les écoles,[1665] что я началъ больницу да и увлекся, хотя и испортили немного впечатлѣніе Долли, она всетаки въ эту прогулку и разговоръ съ Вронскимъ съ удовольствіемъ чувствовала, что она сблизилась съ нимъ.
* № 161 (рук. № 97).
Она сѣла къ ней и обняла ее.
– Но ты не презирай меня. Я не стою презрѣнья. Я несчастна. И ты знаешь отчего? Я не во время полюбила. Ты не повѣришь, я до того дня, какъ я прiѣхала къ тебѣ въ Москву и встрѣтила Алексѣя, я не знала, что такое любовь. Вѣдь это смѣшно сказать, но я въ 27 лѣтъ въ первый разъ полюбила, и это мое несчастье. Такъ ты не презираешь меня?
– Нѣтъ, я люблю тебя.
Долли была совершенно покорена. Ей казалось, что все не могло быть иначе, какъ какъ это говорила Анна, и только когда Анна ушла, Долли стала понемногу выходить изъ подъ ея вліянія, и опять ей показалось несправедливо не хлопотать о разводѣ и не рожать дѣтей.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и съ мыслями о домѣ и дѣтяхъ легла на постель. Какъ дорогъ и милъ ей показался этотъ ея міръ и какъ ей захотѣлось опять въ него.
* № 162 (рук. № 97).
Прощаніе съ княжной Варварой, съ мущинами и Анной было особенно непріятно Дарьѣ Александровнѣ. Пробывъ день, и она и хозяева ясно чувствовали, что онѣ не подходятъ другъ къ другу и что лучше имъ не сходиться. И потому обычныя при прощаньи выраженія дружбы, просьбы о перепискѣ и желаніи свидѣться были, очевидно, неискренни. Когда она уѣхала, хозяева и домочадцы въ Воздвиженскомъ почувствовали облегченіе въ родѣ того, которое испытали Левины, когда уѣхалъ Весловскій. Дарья Александровна и кучеръ Левиныхъ испытывали еще болѣе радостное чувство облегченія, когда они выѣхали въ поле. Чувство это было такъ сильно, что они даже сообщили его другъ другу. Дарьѣ Александровнѣ только хотѣлось спросить Григорья кучера о томъ, какъ ему понравилось, какъ онъ самъ началъ говорить.
– Богачи то богачи, а овса по 3[1666] гарнца дали. До пѣтуховъ поѣли. Больше не дали. Чтожъ 3[1667] гарнца: только закусить. Нынѣ овесъ у дворниковъ 35 коп. Авось не разорили бы. Пріѣзжай къ намъ. Сколько съѣдятъ, и даютъ. Скупъ баринъ.
– Да вѣдь это не баринъ, – сказала Дарья Александровна, – а въ конторѣ.
– Нѣтъ, я до камердинера доходилъ. Говорю: «доложите барину». Такъ – «самъ не велѣлъ, – говоритъ, – положены одно – три гарца».
* № 163 (рук. № 97).
Анна безъ гостей все также занималась собою и вмѣсто гостей занималась чтеніемъ не романовъ, какъ она прежде это дѣлала, а такъ называемыхъ серьезныхъ книгъ, тѣхъ модныхъ серьезныхъ книгъ какими были Toqueville, Carlyle, Lewes,[1668]Taіne. Она прочитывала, эти книги, понимая ихъ вполнѣ, но испытывая то обычно оставленное такими книгами чувство возбужденія и неудовлетворенія жажды.
* № 164 (рук. № 97).
Постройка и потомъ устройство больницы сильно занимали ее, и она нетолько помогала, но почти все устроивала сама. Также занимала ее школа для дѣвочекъ. Она сама давала тамъ уроки. Также увлекалась она одно время садомъ, превращеніемъ парка въ садъ. Все, за что она бралась, кипѣло подъ ее руками. Но все это продолжалось недолго.
* № 165 (рук. № 97).
Онъ не могъ нахвалиться своимъ нѣмцемъ управляющимъ. Какое бы онъ ни начиналъ дѣло – постройку больницы, конюшенъ, завода – все шло превосходно, такъ какъ ни у кого, и совершенно такъ, какъ оно должно было идти по послѣднимъ даннымъ Европейской науки. Главное же, всякое дѣло удовлетворяло вполнѣ все больше и больше развивавшемуся въ Вронскомъ чувству расчетливости.
– Das laesst sich ausrechnen, Erlaucht,[1669] – говорилъ нѣмецъ, доставая значительнымъ и привычнымъ жестомъ записную книжку изъ боковаго кармана и быстро дѣлая умноженіе красивымъ почеркомъ. – Sexs Mahl acht ist acht und vierzig,[1670] – и т. д.
Управляющiй приходитъ къ тому, что по теоріи 726 Cubikfut Luft unumgaenlich nothwendig, aber wir schaften uns das Ding von Bergmann an, und mit der Luftpumpe gewinnen wir 200 Cubikfuss. Das giebt uns reinen barich 2000 Rubel.[1671]
Всѣ расчеты нѣмца дѣлались такъ. Смѣта первая по наукѣ требовала 500, но, сообразивъ и придумавъ (именно за 2000 у Графа Вронскаго можно было это сдѣлать) легкое примѣненіе, тоже самое производилось за 3000, такъ что всегда былъ барышъ. И вмѣстѣ съ тѣмъ все было не кое какъ, а по самому усовершенствованному способу. Барыши еще не получались, потому что не пришло время, но они были несомнѣнны. Теперь были барыши въ расходованіи того капитала, который былъ полученъ за выкупъ и залогъ. И барыши эти были огромные. Больница стоила 80 тысячъ, но ее нельзя бы было построить меньше, чѣмъ за 130 по расчетамъ. Тоже было и въ покупкѣ коровъ, въ постройкѣ завода. На эти вещи, очевидно нужныя, Вронскій не скупился. «Если это дѣлать, то дѣлать самое лучшее, чтобы можно было гордиться, но въ мелочахъ надо быть расчетливымъ». Такъ думалъ Вронскій, и онъ все болѣе и болѣе становится расчетливъ. Кучеръ Левина правду сказалъ Дарьѣ Александровнѣ, что онъ отказалъ въ мѣрѣ овса. Онъ это дѣлалъ по принципу, и керасинъ въ рабочую, и поденные гривенники бабамъ, и дрова на топливо – все было подъ строгимъ его личнымъ контролемъ, и нигдѣ нельзя было взять лишняго.
