Федор Сологуб - Том 5. Литургия мне
Алексей думал: «Милая, настоящая крестьяночка с душою приветливой царицы, истинная госпожа и повелительница».
– А вот и ваши покои, – сказала Танюшка.
Она показала Алексею гостиную, кабинет, спальню. Говорила:
– Все сама прибирала, за всем присмотрела, вам будет удобно.
– Спасибо, милая Танечка.
– У вас в гостиной и в кабинете вчера сама и полы помыла, – весело говорила Танюшка.
– Милая Танечка, зачем же! – воскликнул смущенный Алексей.
– Не поверила нашим бабам, – сказала Танюшка, – неловки они у нас. Еще разроняли бы, побили бы вещицы хорошенькие. Одно слово – косоурские.
– Но мне, право, совестно, – говорил Алексей, поглядывая на Танюшкины руки, которые совсем не казались руками работницы.
– Ну, что там! – бойко возразила Танюшка. Я ведь летом отдыхаю от зимней учебы, ничего не делаю, живу себе бездельницею.
IIIВечером, разговаривая о делах хозяйственных, которые его, впрочем, мало занимали, с Анною Дмитриевною, Алексей вдруг прервал ее на полуслове и сказал:
– Танюшка-то у вас красавица выросла.
Анна Дмитриевна слегка покраснела и сказала:
– И я молода была не урод.
Гордость слышна была в ее голосе. Анна Дмитриевна еще и теперь была красива, как может быть красива мать двадцатилетней девушки. Но все-таки Танюшка была не совсем на ее похожа, Танюшкина очаровательная, солнечная улыбка напоминала Алексею кого-то, а кого, он не мог припомнить, почему и был так рассеян и невнимателен.
«На кого же она похожа? – настойчиво думал он, перебирая в памяти красивых дам и образы, созданные живописцами и ваятелями. – Не на одного ли из ангелов Бернардино Луини, – очаровательно светлого ангела?»
И все яснее чувствовал Алексей, что любит Танюшку.
«Да ведь я же ее совсем не знаю!» – порою упрекал он себя.
Но знал, что она ему бесконечно мила и дорога и что ее улыбка его не обманет.
IVУ кого-то из русских писателей Алексей читал однажды, что сближение влюбленных шло гигантскими шагами. Это выражение пришло ему на память, когда он с Танюшкою бегал в саду на гигантских шагах.
Оставив лямку, Алексей стоял на песчаной дорожке, смеялся и смотрел на Таню. Она подошла к нему и спросила:
– Вы опять надо мной смеетесь?
– Что вы, Танечка! – воскликнул Алексей. – Когда же я над вами смеялся?
А Танюшка стояла перед ним и смеялась. Алексей вдруг притянул ее к себе и поцеловал в губы. Она покраснела очень, стыдливо засмеялась и убежала.
И потом целый день она ходила как в бреду, улыбалась и напевала, а вечером, ложась спать, вдруг поплакала немножко. Но слезы ее были счастливые, и заснула она с радостною улыбкою.
VСладкие слова любви были сказаны опять, уж в который раз от сотворения мира, и все-таки опять новые, нетленные слова!
А ночью, оставшись один, Алексей вдруг вспомнил что-то очень значительное. Сначала неясно вспомнилось, но уже страшно стало. Что это такое? Ведь милый вспомнился образ, – лицо покойного отца, – отчего же страх? И с ним рядом стал другой образ, еще более милый, – очаровательное Танюшкино лицо, – и обаятельная улыбка юных девичьих уст на одно мгновение слилась с обаянием улыбки губ увядающих, но все еще прельстительных.
«Танюшка похожа на отца, – думал Алексей, – что же это значит?»
И вот страх его осмыслился в определенной мысли: «Неужели она – моя сестра?»
Но он упрямо думал: «Все-таки люблю, люблю, люблю! Моей любви не уступлю темному призраку».
И не мог уснуть. В сад вышел. Подошел к флигельку, где жила Танюшка с матерью. В Танюшкино окно стукнул веткою сирени, – легохонько стукнул, но она услышала, встала с постели, на плечи гарусный платок накинула, окно открыла. Тихо шепнула:
– Что ты стучишься, безумный! Мама услышит.
– Пусть услышит, – трагическим шепотом отвечал Алексей. – Секрета от ней нет.
Танюшка поежилась плечами под платком, глянула на темное небо, где мерцали узоры звезд, и спросила:
– Ну что, гулять в саду хочешь?
Алексей молчал. Не знал, что сказать. Танюшка отошла в глубину комнаты, надела юбку и легко выпрыгнула в окно.
Пошли к реке. Соловья слушали. Говорили что-то. Танюшка смотрела на Алексея влюбленными глазами.
– Любишь? – спросил Алексей.
– Люблю, – тихо отвечала Танюшка, и звук ее голоса словно растаял во влажной темноте ночной.
– Как брата? – опять спрашивал Алексей.
– И еще больше, – отвечала Танюшка.
И спрашивал:
– А не разлюбишь?
И отвечала:
– Не разлюблю никогда.
– Будем вместе навсегда?
– Навсегда вместе.
– А ты меня что не спросишь? – немного помолчав, спросил Алексей.
– Я и так знаю, – отвечала Танюшка.
– Что ты знаешь?
– Ты меня любишь. Любишь, не разлюбишь. Мы всегда будем вместе.
– А если ты?..
– Что? Что если я?
Алексей помолчал и притворно-шутливо сказал:
– Вот и спросила.
Засмеялись оба. Настаивала Танюшка:
– Ну, что такое «если я?» Бессовестный, начал и не кончаешь. Дразнишь. Я заплачу.
– Любопытненькая, – говорил Алексей, нежно поглаживая ее по спине.
– Да, вот и любопытненькая. А ты скажи, ненаглядненький.
Алексей, очень волнуясь, заговорил:
– Слушай, Танюшка, мне иногда кажется странное что-то. Ведь вот я тебя до этого лета почти совсем не знал. А теперь так вдруг люблю, так люблю, как что-то дорогое и близкое.
– И я тоже, – тихо сказала Танюшка. Она смотрела на него не отрываясь, и его волнение передавалось ей и ускоряло стук ее сердца. Алексей говорил:
– А почему так, Танюшка? Тебе это не странно?
– Что ж странного?
– Вот то, что так вдруг. Не удивляет это тебя?
Танюшка прижалась к Алексею, сказала шутливо, побеждая жуткое, непонятное волнение:
– Вот еще придумал. А разве меня не стоит любить? Крестьяночка-босоножка, так и уж полюбить меня странно! О, какой ты строгий стал!
И засмеялась весело, целуя Алексея.
– Нет, ты слушай, Танюшка, – говорил Алексей, – а вдруг вся эта внезапность оттого, что мы близки. Что если ты – моя сестра?
Танюшка призадумалась, потом звонко засмеялась.
– Все-то ты придумываешь! Если бы мы родные были, разве бы я могла в тебя влюбиться? Ах, люблю, люблю тебя, милый мой, ненаглядный!
В кустах над рекою просидели они до зари, тихо разговаривая, нежно и невинно целуясь. И уже не вспоминали об этой Алексеевой затее.
Когда уже легли на землю первые чуткие тени и встрепенулись влажные кустарники, заторопилась Танюшка домой.
VIОна заснула крепко и счастливо. А утром вспомнила Алексееву догадку ночную и призадумалась над нею. И все утро ходила невеселая, смутная. С Алексеем старалась не встречаться.
Перед обедом Танюшка улучила минуту, осталась наедине с матерью и прямо спросила:
– Мама, скажи мне, я – чья дочь?
Анна Дмитриевна слегка покраснела, чуть принахмурила крутые брови и сказала:
– Нашла что спросить! Моя дочка, рожденная, не подкидыш.
– Это я знаю, мама, – продолжала Танюшка, – а кто мой отец?
Анна Дмитриевна глянула на дочь, глянула в сторону и сказала:
– Муж-покойник, кто же еще?
Потом вспыхнула ярко, рассердилась, крикнула:
– Да что ты мать вздумала допрашивать! Учена больно много, думаешь о себе невесть что. Поди-ка как с матерью заговорила! Вот как возьму…
Начала, – и не кончила. Танюшка смотрела на нее пристально. Анна Дмитриевна смущенно подошла к окну. Слезы побежали из ее глаз. Танюшка, не двигаясь с места, голосом холодным и звучным говорила:
– Мама, голубушка, ты прости меня, что я спрашиваю, но мне это надобно знать, очень надобно. Ты скажи мне, Алексей – брат мне или нет?
Анна Дмитриевна молчала. Танюшка увидела по ее неловким движениям, что она плачет. Танюшкино сердце упало.
Не стала больше спрашивать, вышла Танюшка в сад, прошла к речке, в кусты, где они с Алексеем нынче ночью сидели, где ей было так хорошо. Села на камешек, смотрела на воду, шептала беззвучно похолодевшими губами:
– Радость, радость моя, что же ты, где же ты?
И плакала долго. Любви несбыточной было жалко.
VIIА в это время Алексей пригласил к себе Анну Дмитриевну и принялся допрашивать ее о том же. Анна Дмитриевна, улыбаясь сквозь слезы, раскрасневшаяся, говорила:
– Только что Танюшка меня пытала, а тут и вы с тем же вопросом. Что уж скрывать, сами видите: Танюшка вся в покойника папеньку вашего.
Стал мрачен Алексей. Поспешно ушел в лес, ходил там долго. Буйное кипение страсти томило и мучило его.
К вечеру, возвращаясь домой, вдруг встретил он у калитки сада Танюшку. Подумал с болью в душе: «Чем я ее утешу? Ах, и зачем она знает!»
Ему стало тяжело. Он подошел к Танюшке, заглянул в ее потупленное, раскрасневшееся лицо и удивился, – где же Танюшкины слезы? где же ее печаль?
