Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 2
А этот, лиловый, с прекрасными золотыми рогами, красногубый, красноглазый, — не из воды ли он вылез и силится рассмотреть, понять, что делается на свете?
Тоска бытия на всех этих лицах. Шутки, породившей их, уж незаметно. Усмешка в юморе исчезла. Осталась одна скорбь, неимоверная, космическая.
Так, пожелав позабавить своих детей, Ан. К., неведомо для себя, открыл свою тайну. Он вызвал образы несчастной твари, застрявшей где-то между людьми и природой, а она стала жить, она пережила своего доброго творца и рассказывает нам теперь о его тоске так же внятно, как его музыка, как его письма.
И, кажется, еще внятнее.
О человечестве он тосковал, о несовершенных еще формах его жизни, ибо ведом ему был мир чистейших форм — музыка.
Вот где корни его любви к Ницше, первому певцу грядущих людей, безгрешных, радостных и свободных!
Кроме живописного таланта Ан. К. обладал еще и литературным. Литературу он любил сильно. Читатель он был образцовый, читал книги по-старинному, медленно, внимательно. Прочитав, составлял себе определенно выраженное суждение о книге, которое немедленно принимался исповедовать. В его письмах постоянно встречаются настойчивые приглашения прочитать ту или иную книгу, горячие отзывы о книгах. В писателях он ценил то, чем сам был силен: ум, блеск, формы, силу, поэтичность. Вот несколько отрывков из его писем:
26-V-1879. «Читаю все «Анну Каренину» и восхищаюсь Левиным и Кити. Поняв и полюбив Толстого, поневоле разлюбишь Достоевского».
20-VI-1879. «Читаю Пушкина и убеждаюсь, что я прав, назвав их — Пушкина и Глинку, братьями, это такие два силача, что ух!»
11-IX-1887. «Читаю Нордау и восхищаюсь. Удивительно остроумно! И так легко написано, точно читаешь самый пустой роман».
27-VII-1881. «Ах, Улюша! Я влюблен! Угадай, в кого? В Эмиля Золя. Право! Я его читал критические заметки и люблю его теперь ужасно, как институтка. Как приеду в Питер, постараюсь достать всего Золя. Ах, какой он умница».
30-IV-1891. «Талантливей, душевней и поэтичней этих сказок в детской литературе нет. Я над некоторыми готов и сейчас проливать слезы».
24 — II «Скорее достаньте из библиотеки «Воспоминания Фета». Скорее, скорее!!!»
Чтение Ан. К. было крайне разносторонне. Он увлекался Шекспиром; предвкушая Гомера, писал: «…на Гомера сильно рассчитываю», любил сказки Гофмана и Музеуса, прозу Гейне, читал много по истории («История Смутного времени» Соловьева изумительно»!!), любил изучать личности и биографии великих людей. Биография Платона, дневник Леонардо да Винчи, письма Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Чехова, Вагнера были его излюбленным чтением. Очень характерна эта тяга к литературе документальной, любовь к личностям и характерам для души Ан. К. Недаром он так любил выдумывать чисто комедийные фамилии и прозвища. Стоная от скуки, называл себя: «Лорд Отскукистон». Еще себя называл «Акалядовым». Высмеивая длинноногого грека, называл его «Ногидополу», смеясь над кокетливой полькой, величал ее «пани Кривлянской», пародируя захолустный адрес, спрашивал: «Вы живете на углу Рвотной и Помойной?» Эта черта — называть — свойственна только исключительно творческим натурам, каков и был Лядов.
Отделываясь шутками от средних людей, Ан. К. окружил себя изысканнейшим обществом, живя с Пушкиным, Тургеневым, Ницше и Вагнером как с живыми.
«Просто выходить из дому не хочется — так везде скучно», — пишет он 29 мая 1889 года, и уединение избирает себе, как надежнейший щит от своей эпохи, которую определяет следующим жестоким сравнением с эпохой Булгарина и Греча: «Боже мой, как они напоминают наших Булгариных и Гречей! Да и то время похоже на наше: то же торжество нулей и такая же сила кулей. Ну, черт с ними!»
В другом письме он пишет:
«Ты замечаешь, как мало есть людей, с которыми можно поговорить «по душе»? И хороший человек, и добрый, и честный — да чужой. А для меня почти все люди такие. В один дом я еду — Сидоровым, в другой — Антоновым, а дома всегда сидит одинокий Лядов…»
Но иногда жажда в людях обуревала Ан. К. Очень это чувствуется в надписи, которую он сделал на открытке с фотографией, изображающей его в саду за книгой: «Жив, здоров, много читаю, мало сочиняю, порядочно скучаю и медленно умираю» (23 июля 1905 г.). Это ведь заглушенный вопль человека, попавшего в безвоздушное пространство. Такие же вопли слышны на протяжении всей жизни Ан. К. Девять тактов Лорда Отскукистона 11 августа 1893 года не менее потрясающи, чем шутка 8 мая 1881 года: «Мне доктор запретил сочинять». Таково же стихотворение Ан. К., сочиненное в неизвестном году:
Ни ходить,
Ни стоять,
Ни сидеть
Не могу…
Надо будет
Посмотреть,
Не могу ли
Я висеть…
«Хочу быть Ломоносовым: на старости учиться русской грамоти (ы, и ѣ, черт знает, как я себя запутал — не знаю)», — пишет двадцатичетырехлетний Лядов И. А. Помазанскому 12 мая 1879 года. И в другом месте: «Хочу знать мои ошибки». И в третьем — все в том же году: «Кажется, ошибок не сделал в письме — рад» — и в четвертом: «…встал с постели (спроси у И. А., как: ѣ или е).
Таково начало литературной деятельности Ан. К. Но с чисто ломоносовской настойчивостью и верой в себя преодолевает он грамматику, и вскоре мы видим в нем одного из блестящих представителей русского эпистолярного стиля.
Еще с большей легкостью овладевает он версификацией.
Пока собрано до шестидесяти стихотворений Ан. К. Но, конечно, их много больше рассеяно в незарегистрированных еще письмах. Следы некоторых стихотворений уже найдены.
По большей части стихи эти — шутливые послания к друзьям.
Но Лядов-поэт куда более мягок и незлобив, чем Лядов-карикатурист.
Стихи эти имеют троякое значение.
Во-первых, они говорят о многогранности русского таланта вообще и таланта Лядова в частности.
Во-вторых, они показывают, насколько сильна была в Ан. К. потребность обмениваться впечатлениями, жить в органическом общении с людьми и в общении именно на поприще искусства.
В-третьих, они подкрепляют многое в биографии, внешней и внутренней, Ан. К.
К сожалению, они теряют много своей соли оттого, что обращены к инициалам, то есть лицам, публике неизвестным.
Технически не всегда совершенные, они тем не менее отличаются очень свежими рифмами и, всегда удачными (в звуковом смысле), стремлениями к каламбуру в рифме, как, напр.:
Молю тебя, Животворящий,
Пошли Мари живот варящий.
Или:
Позвав к себе жен знатных бар, Борис
Велел подать чай, кекс и барбарис,
А на закуски — сиг, бри, полба, рис…
Так угощал прекрасный пол Борис.
Или:
У мужчин страх крепок сон.
Вот пример вам — Адамсон.
А дам сон ужасно чуток,
Даже будит их крик уток.
Неоднократно писал Ан. К. стихи своему портному Орлову. Вот одно из них:
Хоть волком вой,
Хоть Фигнер пой,
Орлов портной
Совсем не внемлет.
Зато порой —
И не впервой,
А сто второй
Упрек приемлет.
А все ж зимой
Ходи нагой…
Зато весной
В мехах и в вате!
Орлов портной,
Хоть чем прикрой:
Ведь день седьмой
Сижу в халате!
При огромном уме, которым обладал Ан. К., очень характерно, что в постижении мира он, с чутьем истинного художника, давал предпочтение интуиции, как можно судить из следующих строк:
Красотою все объято.
Лучезарен небосклон.
Не умом, а сердцем взято,
Что скрывал во мраке он.
Необычайно ценны следующие стихи о самом себе, посланные родным как новогоднее приветствие:
Ваш брат двоюродный А. Лядов,
Противник многих Ваших взглядов,
В родне — единственный урод,
Не глуп, не зол, ужасный мот,
Скучает прозой жизни жалкой,
Пленен драконом и русалкой,
В мечтах и в сказке лишь живет —
На Новый год привет Вам шлет.
В одном стихотворении увлечение идеями Льва Толстого отразилось так:
Итак я к свету!.. Жить на воле,
Ходить, косить с народом в поле —
Вот жизни идеал.
Любить людей, без славы, злата,
Любить их, как родного брата;
Любить, как Бог велел.
На этом стихотворении позднее была сделана приписка: «Фу, как глупо!!!»
Прочитав «Божественную комедию» в переводе Федорова, Ан. К. так выразил свое возмущение недостатками перевода:
То в строчке два лишние слога,
То нет одного — проглотил.
Местами туман в переводе,
Добраться до смысла нет сил!
О, Федоров! Если б, как Данте,
Ты из лесу выход искал,
К тебе не явился б Вергилий,
К волчице 6 ты на зуб попал.
Строгое отношение к искусству сквозит в этих стихах. Искусство — подвиг избранных:
