Александр Саверский - Кровь
Я молчал. Такие предложения кончаются смертью в девяти случаях из десяти. Кому нужен свидетель, пусть он даже и в Мексике? В этот миг максимального напряжения, я вдруг понял, что способен читать мысли моего собеседника.
Они меня не очень сильно удивили. Репортажи ему и впрямь были не нужны. Только письмо, а потом -- хлоп!
Тут лицо его исказилось, он вскочил, приблизил свои глаза к моим и злобно спросил:
-- Ты кто?
Верите, я отшатнулся от него и упал назад вместе с креслом. Выбравшись из-под увесистого предмета мебели, я с видом Иванушки-дурачка спросил:
-- Что значит, кто? Вы же сами говорили, что знаете обо мне все!
Евдокимов расслабился.
-- Извини. Показалось, наверно. -- Потом спросил: -- Ты экстрасенсорикой не увлекался или гипнозом?
-- Нет. Я атеист от рождения.
-- Да-да, атеист, -- пробормотал он про себя, -- знаю, что атеист.
Евдокимов сел и допил свой кофе, потом вернулся к основной теме:
-- Так что ты решил?
-- Меня устроят двести тысяч долларов и Мексика.
-- Хорошо. Ты получишь сто тысяч в машине, в которой поедешь с моими людьми за письмом. Когда отдашь его им, получишь еще пятьдесят. Остаток и Мексика после репортажей.
Я кивнул.
Он на что-то надавил в кармане, появилась брюнетка.
-- Проводи нашего гостя к Грише. Пусть они вместе едут. Гриша знает что делать. -- Он обратился ко мне: -- Да, господин Кудрин, я хотел у вас узнать, а что там, в письме.
-- Я же не знаю, что вас интересует, -- прикинулся я валенком.
-- Меня интересуют факты.
Сказать ему, что нет там никаких фактов, глупо. Убить могут прямо здесь. Сказать, что есть, спросит, какие.
-- Я думаю, будет справедливо, если вы сначала заплатите за информацию, то есть за письмо, как мы договорились, и сами все прочтете. -- Удобно иногда спрятаться за договор.
-- Да, извините, я нетерпелив иногда. Жду от вас вестей.
Он сделал прощальный жест и снова потянулся за кием.
Пока я шел по коридорам, в голове моей роилось множество всяких мыслей, что было симптомом увеличившегося потока информации. Одна из мыслей была о том, что выехать мне отсюда, конечно, надо, но доехать до места никак нельзя. Не привезу же я этих головорезов к Василисе.
-- У вас замечательные волосы, -- сказал я в спину своей проводнице.
Она обернулась и замедлила шаг.
-- Вам нравятся?
-- Очень! Да и вообще, у вас прекрасная внешность.
-- Спасибо.
-- Вы давно здесь работаете?
-- Давно.
-- Хорошо платят?
-- На жизнь хватает.
Я попытался проделать тот же фокус, что испробовал некоторое время назад на Евдокимове. К моему удивлению все произошло очень легко и быстро. В моей голове вспыхнуло подземелье с несколькими гробами в окружении множества факелов. Я подумал, что это картинка из какого-то фильма, и не стал больше исследовать жизненный опыт моей спутницы.
В то же мгновенье брюнетка поднесла руку к глазам и в изнеможении прислонилась к стене.
-- Вам нехорошо? -- я подхватил ее под локоть.
-- Странно, голова закружилась, -- извиняясь, произнесла она.
-- Может, воды?
-- Нет-нет, уже лучше. Спасибо.
Через несколько шагов она ввела меня в небольшую комнату, где никого не было, но через секунду дверь в дальней стене открылась, и я заметил за спиной вошедшего огромный зал, уставленный мониторами и компьютерами.
"Похоже на вычислительный центр", -- подумал я.
-- Вы -- Кудрин? -- сухо спросил мужчина.
-- Пока еще.
В ответ послышалось невразумительное хмыканье, и Гриша, а я подумал, что это именно он, нажал кнопку селектора.
-- Вадим и Коля на выход. Тридцать четыре.
Тоже мне -- конспираторы. Впрочем, я в безопасности ничего не понимаю, пусть будет "тридцать четыре", почему бы и нет.
-- Анжела, спасибо! Ты свободна. А вы идемте со мной.
Гриша открыл дверь. Бледная после моих домогательств брюнетка, вышла первой, а я потянулся следом.
И вот я снова в машине. Теперь это мой любимый черный "Ленд Круизер". Справа и слева от меня сидят Вадим и Коля, на передних сиденьях водитель и Гриша -- полный боевой комплект.
На это раз мне везет, я не впадаю в забытье, а напряженно думаю о том, как выкрутиться из опасной ситуации. Мимо окон проносятся дома и люди, порой мне хочется дать по башке Вадиму, выпрыгнуть из машины и заорать, чтобы хоть кто-то услышал о том, что я еще здесь, на этой Земле, и может быть, может быть, тогда кто-нибудь решит, что я неплохой, в сущности, парень, и поможет мне выпутаться из всей этой нелепой истории, которую я не звал в свою жизнь.
Я сильно напуган. Игра закончилась. Враг здесь, со мной, и неважно, что фамилия его не Кольский. Попасть после огня в полымя -- вот удел для дураков. Эх, Самоцветов, Самоцветов... Так меня подставить. Сначала спасти, а потом подставить. Воистину: все в мире сбалансировано.
Страшно еще и оттого, что я не знаю, насколько способен управлять своими новыми способностями. Вдруг это была случайность, и в следующий раз, когда я с умным видом произнесу какое-нибудь заклинание, ничего не произойдет. Вот смеху-то будет.
Угу, горького смеху для меня. А им ничего, весело даже. Я посмотрел свирепо на затылок Гриши.
"Отдай мои деньги!".
Тот обернулся и сказал:
-- Тебе велели передать, -- и протянул дипломат.
Я нежно принял его и открыл: деньги на месте. Десять пачек по десять тысяч долларов каждая. Что ж, пригодятся... может быть. Я покосился, мои сопровождающие вымуштровано смотрели в окна, каждый в свою сторону. Да, дисциплина -- полезная вещь.
Под рукой водителя зазвонил телефон. Гриша взял трубку:
-- Второй слушает.
"Значит, есть еще и первый", -- сообразил я.
Гриша слушал несколько секунд, потом положил трубку и коротко сказал:
-- Шесть!
Через две секунды на моих руках были наручники, а машина развернулась прямо поперек Кутузовского проспекта, и мы поехали назад.
Несколько минут ушло на то, чтобы вернуть свое сердце из горла, где оно теперь неистово колотилось, на положенное ему место. Уровень адреналина был раздавлен волевым усилием -- воевать так воевать! -- и я поглядел, чего там у Гриши в голове.
Ничего. Просто приказ. Хорошая голова, без мыслей. Делает и не думает. Мне бы такую! Но сейчас это было непозволительной роскошью.
Тогда я решил поэкспериментировать. Все равно делать было нечего, ехать еще полчаса, не меньше. Вперив немигающий взгляд в затылок водителя, я начал внушать ему кое-какие мысли. Через пару минут машина остановилась. Я порадовался этому обстоятельству, а Гриша нет. Он даже ничего не сказал. Едва глянув на водителя, который молча сидел за рулем, будто ему приказали остановиться, он и встал, Гриша вышел из машины, открыл заднюю дверь, наклонился ко мне через колени Вадима и легонечко дал мне в темя рукоятью пистолета.
10.
-- Видишь, ты был не совсем прав насчет Императора и жрецов, -- сказал Ветер.
-- Отчего же? -- Серебряный Медведь лукаво посмотрел на художника. -Это ты неправ, полагая, что я неправ.
-- Но ведь его смерть вызвала недовольство в стране, и жрецы вынуждены были судить тех, кто участвовал в его убийстве.
-- Вот и послушай свои слова.
-- А что? -- Ветер тупо посмотрел на старика, потом перевел взгляд на жену и пожал плечами. -- Не понимаю.
-- Отец имеет в виду, -- сказала Полная Луна, -- что ты говоришь не об Императоре, а о том, как он умер. А это разные вещи.
-- А ведь верно, -- подхватил Медвежий Рык, -- ведь, если бы он умер иначе, всего случившегося могло и не быть.
Серебряный Медведь положил руку на голову сына и сказал:
-- Верно, мой мальчик, но дело не только в этом. То, что вы говорите -философия. А жизнь не остановилась. Ведь в разговоре с тобой, -- обратился он к художнику, -- я говорил о системе жрецов. Да, голову отсекли. Надолго ли? Через полгода выборы Главного Жреца, потом найдут какую-то замену Императору, пролив реки крови в борьбе за власть. И все встанет на свои места. Жреческая система от всего этого не изменится. Та же элитарность, тайна и влияние на людей.
Полная Луна поставила на стол супницу. Разлив по тарелкам горячий бульон с плавающими в нем кусочками перемолотого мяса, смешанного с кукурузной мукой, она устало присела.
Ветер, заметив ее бледность, спросил:
-- Нехорошо?
-- Тошнит.
Серебряный Медведь, поднесший ко рту ложку, положил ее обратно и проницательно посмотрел на дочь. Потом повел глазами вверх, будто к чему-то прислушиваясь или высчитывая, и объявил:
-- Что ж, кажется, у меня через семь месяцев будет внук. -- Он улыбнулся в бороду.
Девушка испуганно глянула на него, потом на остальных, охнула и выбежала из комнаты. Ветер, оценив серьезность тона старика, бросился вслед за ней.
Полная Луна сидела на кровати в их комнате и тихо плакала. Он присел рядом и обнял ее за плечи.
-- Ну, что ж ты ревешь, ревушка-коровушка? Радоваться надо.
Она ткнулась ему в грудь и рассмеялась сквозь слезы.
-- Господи, я так этого ждала. А теперь не знаю -- радоваться или плакать. Время-то какое.
