Николай Наседкин - Город Баранов
Вадим. Ничего-ничего, Митя, я же вон живу с одной рукой.
Голос Шилова. Да-а-а, у тебя левой нет... А как мне, художнику, без правой?
Вадим. Ты же не хуже меня знаешь, что и левой рукой рисуют, и ногами, и даже зубами. Переучишься! А ценность твоих полотен даже возрастёт - вот увидишь. Это ж - редкость! Ты радуйся - глаза уцелели. Для художника, по-моему, глаза поважнее руки - разве не так?
Голос Шилова (воодушевлённо). Точно! Я если б чуть ещё наклонился, точно б глаза повышибало! А что, и правда, я и раньше, когда рука правая уставала, левой подмалёвку делал... Э-эх, вмазать хочется! Вадь, ты когда завтра придёшь? Завтра уже пустят. Ты это, не забудь пузырь незаметно прихватить, а?
Марфа Анпиловна (слышит, ворчит). Опять за своё!
Вадим (укоризненно качая на неё головой). Да, Митя, конечно, какой разговор...
Голос Шилова (встревожено). Ох, Вадя, а как же - тринадцатое? Как же ты без меня?
Вадим. Да не волнуйся! (Придумывает что сказать) Они мне ещё месяц отсрочки дали. Да, до июля. Так что ты ещё мне подмогнёшь... Давай, Митя, держись. До завтра! (Кладёт трубку) Да-а, дурацкая история! И - как не вовремя!..
Марфа Анпиловна. Ты вот что, Неустроев, я ведь в курсе - мне Митька всё рассказал... (Сжимает кулачище) Может, я чем помогу?
Вадим (невольно улыбаясь). Да вы что, Марфа Анпиловна! Вам теперь о Мите заботиться надо. Справлюсь! Не из таких переделок выкручивался. Так что спасибо вам! Кстати, может, денег надо? У меня сейчас есть...
Марфа Анпиловна (идя к дверям). Нет, спасибо! Есть и у меня сколь надо. (Деланно сурово) Даже на "пузырь" этому обормоту хватит... (У двери странно всматривается в Вадима) Ты знаешь, Неустроев, а я ведь сегодня тебя в первый раз трезвым вижу!
Вадим, улыбаясь, разводит руками, мол, что тут сказать, прощается с гостьей, закрывает дверь. Звонит телефон.
Вадим. Алло.
Голос Михеича (добродушно). Ну, как, парень, головка-то бобо?
Вадим (сухо). Не "бобо".
Голос Михеича. Так и не пьёшь, дурачина?
Вадим. От дурака слышу!
Голос Михеича. Ого! Сразу кошки в дыбошки! Вот оно по-каковски теперь? Ладненько... Скажи тогда - докyмент на квартиру весь справил?
Вадим. Справил.
Голос Михеича. Ну, так - тринадцатого, как договаривались. Я за тобой Валерку на машине пришлю, часиков в десять...
Вадим (встревожено). Зачем за мной присылать? Я никуда не поеду... У меня, здесь, всё и обговорим.
Голос Михеича. Ты чего, парень, белены объелся? Мы ж договорились квартирёшку твою меняем на другое жильё. Вот и глянешь жильё-то сразу. Здесь и денежки - весь остаток - получишь, сорок тыщ. Как договаривались. Не боись, парень, дело - верняк...
Вадим (чеканя). Эй! Я последний раз говорю: никуда я не поеду! Дело будем решать здесь, у меня! И - точка!
Бросает трубку. Свет медленно гаснет.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Вадим Неустроев сидит в кресле. Он в светлой рубашке, костюме. В руке раскрытая книжечка в твёрдом переплёте. Вадим читает: что-то бормочет, восклицает "Вот это да!.." Вскакивает, взволнованно ходит по комнате, держа томик в руке. Звонок в дверь.
Вадим (смотрит на часы). Без пятнадцати десять...
Идёт к двери, открывает. Валерия.
Валерия (слегка запыхавшись). Мне чуть раньше удалось!.. (Удивлённо) Вам весело?
Вадим (улыбаясь). Конечно! Разве ты не заметила: каждый раз, как я тебя вижу, я становлюсь весёлым и жизнерадостным!
Валерия. Шутите?
Вадим. Не шучу. Тем более, что я ещё и тугрики раздобыл. (Достаёт из кармана две пачечки денег, осматривает, одну протягивает) Вот, кстати, твои десять тысяч - в следующий раз так не разбрасывайся деньгами.
Валерия. Вы, правда, достали двадцать тысяч? Ой, как хорошо! (Даже подпрыгивает и хлопает в ладоши) А я боялась! Теперь он ничего не сможет сделать!
Вадим. Сможет... Ещё ох как сможет!.. Да чёрт с ним! У нас ещё несколько минут есть. Садись, Валя, вон в кресло. Я тебе сейчас кое-что прочитаю. Не слышала никогда фамилию - Остроухов? Анатолий Остроухов? Это поэт, наш, барановский. Вернее, он из Никифоровки, но всё равно... Вот его книжка, наконец, вышла - спонсора, видать, нашёл... Послушай! Нет, ты только послушай! Это же! Это!.. Вот, "В октябре" называется. Видишь (показывает страницу) напечатано как проза, в подбор, только несколько строф в столбик. И подзаголовок - "Рассказ", но это стихи... Это - СТИХИ! Слушай! (Читает с душой, проникновенно - талантливо).
В ОКТЯБРЕ
Рассказ
Весь издёрган осенний дождик, грязь и мокрядь кругом села. Хорошо, что достала дрожжи молодая соседка вдова.
Я на улицу вышел. Погодка... Тучи рваные, ветер, край света. И шагала гусиной походкой городская учителка Света.
Я сегодня был вовсе не пьяный. Рот украсив улыбкой кривой. - Как твоё настроение, Света? - я спросил и мотнул головой.
Городская учителка гордо, словно сроду вина не пила, на мою побледневшую морду посмотрела и взор отвела. И, качая вихлястыми бёдрами, как солдат-новобранец в строю, чуть задела идущую с вёдрами молодую соседку мою.
Уступив педагогу тропинку,
и неспешным движеньем руки,
молодуха смахнула дождинку
со своей заалевшей щеки.
Я смотрел на крутую дорогу. Там ветрище буруны крутил. И спросил, затаивши тревогу: - Ну, чего я вчера натворил? Вероятно, опять дебоширил и кричал в деревенской тиши, что во всей этой дали и шири нету места для вольной души? Или снова стрелял из двустволки и, упав за соседним бугром, выл, да так, что тамбовские волки озирались с тоскою кругом?
Сжав от холода полные плечи и, поправив жакет на груди, молодуха сказала: - Под вечер, как прогонят коров, приходи. И смущённо, меня не касаясь, вёдра взяв, по тропинке пошла. Чуть глаза опустив, опасаясь мутно-серых окошек села.
Было скудно кругом и тоскливо. Я стоял на дороге один.
Только в небе вдруг горько-счастливо
зарыдал пролетающий клин.
Запоздалый, пронзительный, долгий,
по небесной дороге крутой
клин летел и кричал без умолку,
и прощался навеки со мной.
Этот плач выворачивал душу.
Я бежал и кричал им с земли.
Плач слабел. Доносился всё глуше,
и растаял... растаял... вдали.
Было пусто кругом. И погано. Я стоял на дороге один. А потом, словно в дуло нагана, исподлобья взглянул в магазин. И, ругаясь с двоюродной тёткой, ведь она продавщицею там, я разжился вдобавок селёдкой и поплёлся к прибрежным кустам...
Добавляли потом с мужиками,
на задворках, на свежих дровах.
И я взмахивал плавно руками,
им рассказывая о журавлях.
А очнулся я всеми забытый и разбитую тронул губу. У дороги, дождями размытой, я стоял, прислонившись к столбу.
И пошёл я, канавы считая, и выкрикивал в небо слова... У калитки, меня поджидая, неумело курила вдова.
Усадила за стол. Укоряла... А я чуял - иду я ко дну. Но, рукой дирижируя вяло, всё затягивал песню одну: - Я моряк, затерялся на суше... и не знал этой песни конец. И шептал беспрерывно: -Танюша... И всё лез целоваться, подлец.
Всё мне чудились дальние реки. Тяжелела моя голова.
Приближалися первые снеги.
В огородах лежала ботва...
Пауза.
Вадим. А? Это же про меня! Один к одному! (Отворачивается, утирает глаза)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Резкие звонки в дверь. Вадим, машинально запихивая томик во внутренний карман пиджака, смотрит пару секунд на Валерию, мрачнеет, идёт открывать. Михеич и Волос. Проходят по-хозяйски в комнату. Волос по кивку Михеича выдвигает стол от стены на середину, выставляет из сумки две бутылки водки, палку колбасы, банку консервов, свежие огурцы в пакете.
Волос (Вадиму). Помог бы, фраер! Тащи хлеб, посуду... (Не дождавшись ответа, сам приносит из кухни тарелки-стаканы, режет колбасу) Блатарь хренов!..
Михеич (подставляет стул к столу, садится, указывая жестом Валерии и Вадиму). Ну, подсаживайтесь... (Важно, раздумчиво) Вот, парень, и срок подоспел. Садись, садись... Давай-ка выпьем, да приступим.
Вадим берёт второй стул, садится чуть в стороне от стола. Валерия остаётся в кресле. Волос притаскивает с ворчанием табурет из кухни, садится, наливает в три стакана.
Вадим. За угощение благодарствую, только я чаю уже напился, так что, господа-товарищи, давайте ближе к делу.
Михеич. Вон оно как... (Берёт свой стакан, чокается с Волосом, выпивает)
Волос. Ишь, фраер, на понт берёт - перо, видать, в бок захотел!.. (Глотает)
Вадим (Волосу). Знаешь, родимый, у меня за плечами психушка, двадцать лет пьяного угара, две попытки суицида... (В тон) Так что за базаром следи, фраер!..
Волос (щерится). Чё, базарила, жизнь-копейку на кон ставишь?
Вадим. А вы, молодой человек, помните, что ещё Гуссерль был не совсем прав, утверждая, будто жизнь есть существование? Не вполне согласиться можно и с Кьеркегором, считавшим жизнь выше существования. И уж совсе-е-ем не прав Ортега-и-Гассет, отрицавший жизнь вне существования. Мне кажется, всё же ближе к истине Монтень и наш блаженной памяти отец Павел Флоренский, которые утверждали: жизнь есть жизнь... (Проникновенно) Надеюсь, вы согласны?..
