Федор Сологуб - Том 8. Стихотворения. Рассказы

Беден дом мой пасмурный
Нажитым добром,
Не блестит алмазами,
Не звенит сребром,
Но зато в нем сладостно
Плакать о былом.

За мое убожество
Милый дар мне дан
Облекать все горести
В радужный туман
И целить напевами
Боль душевных ран.

Жизнь влача печальную,
Вовсе не тужу.
У окошка вечером
Тихо посижу,
Проходящим девушкам
Сказку расскажу.

Под окном поставил я
Длинную скамью.
Там присядут странницы, —
Песню им спою,
Золото звенящее
В души их пролью.

Только чаще серая
Провлечется пыль,
И в окно раскрытое
На резной костыль
Тихо осыпается —
Избитая быль.

Березка над морем
На высокой скале
Улыбается зорям,
Потонувшим во мгле.

Широко, широко
Тишина, тишина.
Под скалою глубоко
Закипает волна.

О волны! о зори!
Тихо тающий сон
В вашем вечном просторе
Над скалой вознесен.

Путь над морем вдруг обманет,
Он сползет немного вниз,
И на выступ скал он станет, —
Зеленеющий карниз.

Только с краю, точно срезан,
Ряд уже непрочных плит
С диким скрежетом железа
На морской песок слетит.

Ты замрешь в неловком жесте,
Но за их паденьем вслед
Полетит с тобою вместе
Прыткий твой велосипед.

Только забелели поутру окошки,
Мне метнулись в очи пакостные хари.
На конце тесемки профиль дикой кошки,
Тупоносой, хищной и щекатой твари.

Хвост, копытца, рожки мреют на комоде.
Смутен зыбкий очерк молодого черта.
Нарядился бедный по последней моде,
И цветок алеет в сюртуке у борта.

Выхожу из спальни, — три коробки спичек
Прямо в нос мне тычет генерал сердитый,
И за ним мордашки розовых певичек.
Скоком вверх помчался генерал со свитой.

В сад иду поспешно, — машет мне дубинкой
За колючей елкой старичок лохматый.
Карлик, строя рожи, пробежал тропинкой,
Рыжий, красноносый, весь пропахший мятой.

Всё, чего не надо, что с дремучей ночи
Мне метнулось в очи, я гоню аминем.
Завизжали твари хором, что есть мочи:
«Так и быть, до ночи мы тебя покинем!»

Две проститутки и два поэта,
Екатерина и Генриета,
Иван Петрович Неразумовский
И Петр Степаныч Полутаковский,

Две проститутки и два поэта
Сошлись однажды, — не странно-ль это? —
У богомолки княжны Хохловой
В ее уютной квартире новой.

Две проститутки и два поэта
Мечтали выпить бокал Моэта,
Но богомолка их поит чаем,
И ведь не скажут: «Ах, мы скучаем!»

Две проститутки и два поэта,
Как вам противна диета эта!
Но что же делать? Княжна вам рада,
В ее гостиной скучать вам надо.

Две проститутки и два поэта,
Чего вы ждете? Зачем вам это?
Зачем в гостиной у доброй княжны
Вы так приличны и тошно-важны?

Две проститутки и два поэта,
И тот и этот, и та и эта,
Вновь согрешите в стихах и в прозе,
И в ресторане, и на морозе.

По силе поприще едино
Пройди со мной
В пути, где яркая кручина
И темный зной.

Хотя одно пройди со мною,
А сможешь, два.
Юдолью бедственной земною
Иду едва.

А может быть, с тобой прошли бы
До склона дней
Мы вместе жесткие изгибы
Моих путей

Навстречу пламенному Змеею
Рука с рукой?
Но разве я просить посмею
Любви такой!

Не я ли выбрал эту долю
И этот страх?
Не я ли девственную волю
Повергнул в прах?

Пройди ж со мною хоть немного,
Хоть малый круг,
И это я, как милость Бога,
Приму, мой друг.

Еврей боится попасть в шеол, как христианин в ад.
Сказать по правде, а я порой шеолу был бы рад.
В докучной смуте, во тьме ночной, в мельканьи наших дней
Напиток мерзкий и лжи и зла, хоть и не хочешь, пей.
И разве горше или темней в безумных муках дна,
Чем в этих жутких, немых на век силках земного сна?

Ты живешь безумно и погано,
Улица, доступная для всех, —
Грохот пыльный, хохот хулигана,
Пьяной проститутки ржавый смех.

Копошатся мерзкие подруги —
Злоба, грязь, порочность, нищета.
Как возникнуть может в этом круге
Вдохновенно-светлая мечта?

Но возникнет! Вечно возникает!
Жизнь народа творчеством полна,
И над мутной пеной воздвигает
Красоту всемирную волна.

Призрак моей гувернантки
Часто является мне.
Гнусные звуки шарманки
Слышу тогда в тишине.

Все уже в доме заснули,
Ночь под луною светла;
Я не пойму, наяву ли
Или во сне ты пришла.

Манишь ты бледной рукою
В сумрак подлунный, туда,
Где над холодной водою
Тусклая тина пруда.

Разве же я захотела,
Чтоб разлюбил он тебя?
В буйном неистовстве тела
Что же мы знаем, любя?

Помню, — захожий шарманщик
Ручку шарманки вертел.
Помню, — в беседке обманщик
Милый со мною сидел.

Мимо прошла ты, взглянула
С бледной улыбкою губ…
Помню смятение гула,
Помню твой жалостный труп.

Что же земные все реки?
Из-за предельной черты
В нашем союзе навеки
Третья останешься ты.

Любви томительную сладость неутолимо я люблю.
Благоухающую прелесть слов поцелуйных я люблю.

Лилею соловей прославить, — в прохладе влажной льется трель.
А я прославлю тех, кто любит, кто любит так, как я люблю.

Об утолении печалей взыграла легкая свирель.
Легко, легко тому, кто любит, кто любит так, как я люблю.

Плясуньи на лугу зеленом, сплетаясь, пляски завели.
Гирлянды трель, влекомых пляской к лесным прогалинам, люблю.

Улыбки, ласки и лобзанья в лесу и в поле расцвели.
Земля светла любовью, — землю в весельи милом я люблю.

Продукты сельского хозяйства
Не хуже поместятся в стих,
Чем описанья негодяйства
Нарядных денди и франтих.

Морковки, редьки и селедки
Годны не только для еды.
Нам стих опишет свойства водки,
Вина и сельтерской воды.

Дерзайте ж, юные поэты,
И вместо древних роз и грезь
Вы опишите нам секреты
Всех ваших пакостных желез.

Не снова ли слышны земле
Вещания вечно святые?
Три девушки жили в селе,
Сестрицы родные.

И в холод, и в дождик, и в зной
Прилежно работали вместе
С другими над нивой родной, —
Но вот, заневестясь,

Оставили дом свой и мать,
Босые пошли по дорогам,
Отправились Бога искать
В смирении строгом.

Пришли в монастырь на горе
В веселии тенистой рощи.
Там рака в чеканном сребре,
В ней скрыты нетленные мощи.

Умильные свечи горят,
И долгие служат молебны,
Но девушки грустно стоять, —
Ведь им чудеса непотребны.

Обычность для них хороша,
Весь мир непорочен для взора,
Еще не возносить душа
За скорбь и за слезы укора,

Покров безмятежных небес
Хранить их от вражеской встречи, —
Зачем же им чары чудес,
И ладан, и свечи!

Покинули светлый чертог,
Воскресшего Бога мы ищем.
В тоске бесконечных дорог
Откройся же странницам нищим!

И долго скитались они
В томленьях тоски вавилонской.
Не в сени церковной, а вне
Им встретился старец афонский.

Он был неученый простец,
Не слышал про Канта и Нитче,
Но правда для верных сердец
Открылася в старческой притче.

И мир для исканий не пуст,
И вот наконец перед ними
В дыхании старческих уст
Звучит живоносное имя,

Которым в начале веков,
В надмирном ликующем дыме
Воздвиглись круженья миров, —
Святейшее имя!

Святейшее имя, в веках
Омытое жертвенной кровью,
Всегда побеждавшее страх
И злобу любовью.

И снова пред ними миры
Воздвигнуты творческим словом
В блаженном восторге игры,
В веселии новом.

И радостны сестры, — в пути
Нашли воплощенного Бога.
Домой бы идти, —
Но нет, бесконечна дорога.

Просторам воскресшей земли
Вещают святые надежды.
Склоняйтесь пред ними в пыли!
Лобзайте края их одежды!