Екатерина Мещерская - Змея
Ну скажи правду, положа руку на сердце, открыто и прямо, хотя не мне, а самой себе: разве так все было бы, если бы не твоя ненормальная мать? Сама изгадила свою жизнь и теперь вдолбила себе, что ее дочь не может делать того-то и того-то. Я знаю, ты так мало любишь меня, что мои слова бессильны, но знай, голубка моя, что каждая ночь, проведенная тобою там, для меня бесконечная, полная страданий ночь.
Володя.
Н. В. Львов - Е. П. Мещерской
Многоуважаемая Екатерина Прокофьевна!
Простите, что пишу, но с тех пор как у Вас поселился известный Вам молодой человек, я не имею надежды увидеть наедине Вас или Екатерину Александровну.
Вы, наверное, догадывались, что мои столь частые посещения Вашего дома были вызваны чувствами, которые я питал к Екатерине Александровне. Само собою разумеется, что я говорю о чувстве, которое не могло бы ни в коей мере быть оскорбительным для Екатерины Александровны.
Но появившийся в Вашем доме певец спутал все мои карты, и теперь мне остается только молчать, тем более что, к моему великому прискорбию, она к нему чересчур благосклонна.
Вам же, как матери, я считаю своей обязанностью сказать то, что я узнал о Юдине из самых достоверных источников. Сей молодой человек имел родную тетку (сестру его матери), известную примадонну "Оперетты", носившую псевдоним Глория. Будучи подростком, гимназистом, он, как говорят, был у нее на содержании. Уехав в начале революции с бывшим миллионером-нефтяником за границу, она оставила здесь все своему племяннику-любовнику. Вот откуда у этого альфонса драгоценности и бриллиантовые перстни, а также и остальная роскошь.
Его близость к Вашей дочери марает ее, а его жизнь под одной кровлей с Вами отпугнет от Вашего дома всех порядочных людей. Простите, что пишу столь некрасивые вещи, но считаю своим долгом предупредить Вас.
Остаюсь Ваш покорный слуга
Н. В. Львов.
Дневник Китти
Мама получила письмо от Львова и, прочтя его, совершенно сошла с ума!.. Мне она сказала, что Владимир преступник и что на это у нее есть живые свидетели, она прибавила также, что ни одного слова больше сказать мне не может. Потому что это что-то такое, о чем неприлично говорить... не могу себе представить, что мог написать Николай Владимирович о Владимире и на какое преступление последний способен. Наконец, на Знаменке живет Николай Николаевич, его отец, и Елизавета Дмитриевна, его мать, у которых можно расспросить, не клевета ли это.
Был вечер, и Владимир был на концерте. К нам пришли Ричард, Виталий и профессор Т. Разговор как-то не клеился. Виталий играл сонату Моцарта, очень неплохо. Он теперь занимается с Игумновым и говорит, что музыка очень помогает его стихам.
За вечерним чаем зашел разговор о том, что всех людей можно разделить по типам, характеру, жизни и поступкам, отнеся их к тому или иному писателю. Мы стали тут же за столом разбирать общих знакомых. Общим мнением нашли, что Гоголь-Яновские написаны Салтыковым-Щедриным, Мотовиловы - Гоголем, Греч Гончаровым.
- А кто написал наших Мещерских? - улыбаясь, спросил Ричард.
- Ну конечно, Достоевский, - почти грустно ответил Виталий.
Молодой профессор Т. покачал головой, и на его лице промелькнуло то выражение, которое у меня всегда ассоциировалось с шуршащей сутаной иезуита.
- Не-е-ет, - тихо протянул он, - Мещерские с некоторых пор живут такими красочными приключениями, что над их домом теперь невидимо реет герб самого маркиза Рокамболя!..
От этих слов вся кровь бросилась мне в голову, но я сдержала себя, приняв эту язвительную шутку смехом, однако мама бросилась на него в штыки, и ему пришлось тут же перед нами извиняться.
Итак, благодаря Владимиру нас упрекают в авантюризме. Да, нервная и напряженная атмосфера царит в нашем доме с минуты вселения к нам Владимира. Но все эти господа забывают, что он фактически нас спас, и, не приди он нам на помощь, не сидеть бы им с нами сегодня и не пить чай.
Под влиянием полученного письма мама была очень взвинченна, нервна и ссылалась на головную боль, чем заставила всех трех молодых людей быстро после чая откланяться.
Когда Владимир вернулся с концерта, так мама прямо ему заявила, что просит его оставить наш дом, причем не желает ему объяснять причины.
- Вы думаете, что вы уже вне опасности? - спокойно, но насмешливо спросил Владимир. - едва я уеду, прежние обвинения против вас вступят в силу и вы будете немедленно выселены!
- Ах, значит, в таком страхе вы соображаете нас держать? - воскликнула мама. - У вас не хватит благородства уехать по моей просьбе, оставив официально комнаты за вами и дав нам покой. Очевидно, мне придется говорить и взывать к помощи и порядочности ваших родителей... если у вас ее не хватает.
- Ах так! - вскипел Владимир. - вы думаете, мои предки (он называл так родителей) для меня авторитет? Я не уеду уже по одному тому, что вы, когда я был вам нужен, использовали меня, а теперь выгоняете, выкидываете ни с того ни с сего...
- Вы бессовестный человек! - и тут мама вдруг горько расплакалась. нас с дочерью все могут обидеть, это нетрудно!
- Что вы, что вы! - воскликнул растроганный Владимир. - не плачьте, я готов все сделать, ведь я люблю Котика и сейчас докажу вам это.
Он быстро вышел в кабинет и появился через минуту с бумагой в руке. Это был ордер, выданный ему на наши комнаты.
- Вот, - сказал он, - смотрите! - и, сложив ордер, он разорвал его на наших глазах на несколько частей и бросил в пепельницу. - Теперь я больше не услышу от вас, что вы у меня в руках, но уехать от вас я не могу. Я люблю Котика, не гоните меня. Ордер разорван, возобновить его нельзя, пусть об этом никто не узнает, но пусть это вас успокоит. Давайте помиримся... - и, подойдя, он поцеловал мамину руку.
После этого мама действительно пришла в самое прекрасное расположение духа. Мы мирно разошлись и легли спать.
Е. П. Мещерская - Н. В. Львову
Николай Владимирович! Не удивляйтесь загородной марке. Я заставила Китти тайно от Юдина взять двухнедельный отпуск и увезла ее в наше бывшее Петровское, к моей приятельнице.
Получив Ваше письмо, я чуть с ума не сошла от ужаса! Я решила погибнуть, но выгнать Юдина вон! И что же? Вдруг во время нашего с ним объяснения он взял и разорвал ордер! Таким образом, он развязал мне руки для дальнейших действий. Как только он утром пошел на репетицию, я собрала все его вещи в чемоданы и выставила их в коридор. В чемодан я вложила ему соответствующую записку, Вы уже догадываетесь, какого содержания? Затем, очистив наши комнаты от всех его пожитков, я заперла их и уехала с Китти в Петровское. Что ему остается делать, как не подчиниться? Права свои он сам разорвал, и не враг же он сам себе, чтобы рассказывать кому-либо всю создавшуюся ситуацию?
Мне кажется, что мы навсегда от него отделались, ему ничего более не остается, как выехать от нас.
Что касается Китти, то, поверьте, в семнадцать лет можно ли считать серьезной склонность девичьего сердца?
Не знаю, под какие опасности подставляю я себя и дочь этим поступком, но я готова терпеть что угодно, только бы не видеть его в своем доме.
Я охотно верю в то, что вы о нем написали, и не собираюсь проверять правильность этой версии, так как не собираюсь выдавать за него мою дочь.
Будем рады через две недели, возвратясь в Москву, видеть вас снова у нас на Поварской.
Е. П. Мещерская.
Дневник Китти
Как стыдно мне за мамин поступок! Воспользоваться минутой великодушия Владимира и вслед за этим выкинуть его за шиворот, как собачонку. Если б она знала, что последует за этим, то никогда бы этого не сделала...
Итак, мама, заставив меня тайно от Владимира взять двухнедельный отпуск, увезла меня в Петровское самым воровским образом.
Мы выехали из Москвы утром.
За окном вагона мелькали, сходились, связывались клубками и, словно черные змеи, расползались в разные стороны дороги, наверное, вязкие и топкие, полные весенней воды, а когда мы вышли на знакомой станции, то весенняя вода заполняла все: рвы, канавы, колеи дороги. все вокруг шумело, журчало, билось, а навстречу нам неслось несмолкаемое щебетание птиц.
В одном из наших бывших флигелей, теперь занятом больницей (больничным персоналом), мы нашли мать Вали - Наталью Александровну. Целый день прошел в том, что мама рассказывала о Владимире, возмущаясь и захлебываясь, а Наталья Александровна охала, ахала и всплескивала руками. Мама ни на минуту не хотела меня отпустить от себя, заставляя сидеть с ними в комнатах. Она боялась, что Владимир может догадаться, где мы, и приехать сюда. Поэтому каждый раз, когда слышался гудок приходившего из Москвы поезда, они обе многозначительно переглядывались и долгое время, подойдя к окну, смотрели на дорогу, лица их были тревожными. Смотрела на дорогу и я, но только не скрою, что смотрела с совершенно иным чувством. Инстинктивно я ждала Владимира, я знала, что он будет здесь и найдет меня.
Но вот пришел последний поезд из Москвы. Сумерки спустились. Мама с Натальей Александровной успокоились, повеселели и стали хлопотать об ужине.
