Виктор Широков - Шутка Приапа, или Обречение смолоду
Пора, наверное, поведать и историю появления у начинающего сегодня прозаика щедро цитируемой, хотя и переработанной его набитой рукой давнего редактора и многолетнего толмача-перелагателя, рукописи об удивительной могиле с загадочной надписью на плите, находящейся на затерянном ныне кладбище его родного города П. Сам Гордин, к сожалению, не удосужился разыскать живописно обыгранную могильную плиту ни во время постоянного обитания в городе П., ни в свои редкие наезды из столицы. Более того, абсолютная правда то, что он целых долгих двадцать восемь лет хранил эту рукопись под спудом, в своем архиве, сам ни разу не дочитав её до конца, отнесясь высокомерно к романтически-пошловатому сюжету и к трафаретно-прошловековому стилю изложения, занятый любострастным чтением Пруста, Кафки, Сартра, наконец, Набокова, совершенно не предполагая самому когда-нибудь заниматься прозой профессионально и, самовыражаясь достаточно в стихах, переводах, которые через двадцать восемь лет сподобились антологических переизданий, и, на худой конец, в мелкой рецензионной работе. По счастью Бог хранил его и от показа рукописи его давним друзьям-соперникам Наташевичу и Кроликову, которые в благодатное застойное время обязательно бы скоммуниздили, если не полностью, то по клочкам мысли и чувства да и что греха таить фабулу бессмертного произведения. Когда-нибудь литературоведы, возможно, будут сшибать копья и перья в отношении подлинных источников гординской прозы. Конечно, до полемики, как вокруг "Тихого Дона", далеко, но отнюдь не тихие дон-жуанские достижения также пока неизвестного поэта получат свою самую полярную оценку от неприятия до приятия. Но вот его приятелям дарить надо уже изданные книги, в этом Гордин убедился давно. Нет правды на земле, но нет её и выше.
Другой вопрос, что есть, есть другая правда, есть магия чисел, магия мистических предсказаний, бессонный круговорот душ в природе, и Гордин нередко ощущал себя, читая великие произведения, их автором: и Набоковым, и Вагиновым, и Олешей, и даже Андреем Платоновым, благо, что все они родились в одном 1899 году, и столетие их придется, страшно сказать, на 1999 год. Переверните-ка эти цифры и вы получите "звериное число" 666. До этого хорошо бы издать три романа Гордина. Но скорее всего именно в этом "зверином" году они и выйдут. Сам Гордин, будучи прямым потомком, любимым внуком всамделешной колдуньи, в чарах которой он неоднократно убеждался в раннем детстве, что называется своими глазами и которой помогал сначала ребенком - молчанием, не делясь с родителями увиденным, а потом, студентом медвуза, даже помог ей восстановить тексты заговоров, которые раздобыл в стародавних книгах, отысканных ещё до смерти Василисы Матвеевны, пусть ей земля будет пухом; и сам в известной мере обладая колдовской силой, только боясь применять её на практике (впрочем, нет, несколько раз применял, но на главного черта, на треклятого Н. его заклинания не действовали), ибо опять-таки расплата всегда неминуема, об этом и данный роман, и хорошо, если только своей судьбой: нет, Гордин нередко убеждался в нерушимой точности порой случайных собственных утверждений. Что касается прозы, от сочинения которой он двадцать восемь лет отмахивался, как от чего-то лично для него противоестественного, то нередко сам себе он признавался в боязни возможного осуждения при прочтении близкими и дорогими людьми и предчувствовал, что снимет собственное табу только после смерти родителей. И действительно, стоило в десять дней неожиданно даже для себя сочинить первый вариант первого романа (а зерно его - новелла о неизвестном поэте самопроизвольно появилось на свет четыре года назад, по заказу хорошего человека, автора песни о булгаковской Маргарите, которую когда-то щедро пел Валерий Леонтьев, тогда сотрудника журнала "Вахта", хотя опубликовано было в другом не менее замечательном органе печати "Визави"), как через четыре месяца умер его отчим. Будем надеяться, что "после" не значит "вследствие".
Все разумное действительно и все действительное разумно. Жена Гордина лучше его знала автора этого изречения. Но она была вроде и рядом, но недоступна, а с другой стороны какая разница - Декарт или не Декарт? Как бы ни легли карты, формула эта универсальна. Рискну предложить свой вариант: все существующее загадочно и до конца непостижимо, а все загадочное и непостижимое существует.
Существует и непреложная связь между Гординым и семьей Витковских, нужно только суметь её проследить, причем возможно здесь уже не обойтись без теории переселения душ.
8
Человек полагает, а Бог располагает. Только Гордин раскатал губы и решил снова зайти в книжный магазин для повторного штурма Светы, как домой вернулись отец с матерью. Оказывается, они спускались на улицу - подышать свежим воздухом или, как любил выражаться отец, "освежиться". Родительский дом лифта не имел, поэтому и спуск, и особенно поднятие было для дважды инвалида (Великой Отечественной по ранению сердца и по перелому шейки бедра) не просто утомительным путешествием, но - почти непосильной задачей.
- Что же вы меня не разбудили? Я бы помог спуститься и потом подняться, если бы знал, - обратился Владимир Михайлович сразу к обоим супругам.
- Спасибо, Вова! Спасибо сердечное! Я уж приноровился: в одной руке палка, а другой - за перила держусь. Ты тут не помощник, ведь не понесешь меня на руках, да я и сам пока передвигаюсь, - ответил со слезами на глазах Михаил Андреевич. В последнее время он вообще легко всплакивал по поводу и без повода.
А мать почему-то отчужденно посмотрела на Гордина, как будто именно он был виновником падения отчима на скользком льду дороги, когда она с ним спешила навестить дальних родственников, чтобы сделать лечебные инъекции. Перелом шейки правого бедра в этом возрасте был безнадежен в смысле прогноза: вбить в сустав гвоздь, чтобы скрепить его таким образом, врачи уже не решались из-за возможных осложнений, да и стоило это сомнительное на удачу мероприятие по сегодняшним расценкам уйму денег, которых под рукой не было.
Мать пожевала губами и неожиданно без привычной ласки в голосе спросила:
- Вова, ты там в Москве ничего не натворил? Может, украл или убил кого, прости Господи!
- С чего ты это взяла? - Владимир Михайлович аж задохнулся от внезапно нахлынувшей ярости.
- Пока мы на лавочке у крыльца сидели, сюда наш участковый пожаловал и о тебе расспрашивал. Сказал, что разыскивает Москва тебя и если, мол, ты появишься, чтобы сразу дали знать, иначе нас могут за укрывательство и недоносительство привлечь. Боже, до какого позора дожили: сын - умница, врач, писатель, а его милиция разыскивает. Когда ты у нас жил, все на тебя не нарадовались, а как ушел и женился, вконец опустился, испортился. Пить и курить стал...
- Да не пью я и не курю. Практически. Так только иногда балуюсь. Нечего напраслину наговаривать.
- Молчи. Совсем в Москве от рук отбился. Родню не признаешь, сестре родной открытки не пошлешь с днем рождения, три копейки жалеешь. Раньше совсем другой был, ласковый, услужливый. Признавайся, зачем тебя милиция ищет?
- Да что ты, мать. Не ищет меня никто. Это какая-то путаница. Я сейчас сам в милицию пойду, только подскажите мне, по какому адресу.
- Поешь сначала, потом и пойдешь. Пустое брюхо к ученью глухо. Помнишь, как сам говаривал? А ты меня не обманываешь? Действительно не набедокурил? - и мать снова отстраненно и изучающе посмотрела на Гордина, или это уже помнилось его взбудораженному внезапным известием воображению. Впрочем, чего лукавить с самим собой, он этого ожидал с момента побега из Фирсановки, сразу, как только сел в московскую электричку. Только никак не думал, что запрос о нем придет так быстро.
Сели за стол в большой комнате, словно прощались. Отец привычно пододвинул к Гордину початую бутылку водки. Владимир Михайлович после укоризненных слов матери было гордо отказался, но испуг, затаившийся в глубине его большого рыхлого, основательно пропитанного алкоголем тела, бесцеремонно потребовал привычного допинга, словно кнутом добавлявшего нивесть откуда новые силы и энергию для преодоления внезапных препятствий.
Пообедали без разговоров. У отца аппетит был отменный, и он перемалывал металлическими протезами все подряд: пирожки, салат, мясную нарезку, домашние пельмени. Мать расстаралась на славу, словно хотела накормить сына на долгие годы вперед.
После обеда Гордин быстро собрался, взял свой бессменный атташе-кейс, деньги и документы у него всегда были при себе, в бумажнике.
- Ну, я пойду. Значит, где находится ваше отделение? На улице Ленина, возле бани? Очень хорошо, не сумею заблудиться. Посмотрим, кто кому баню устроит. Ну, спасибо за угощение. Всего доброго.
И Владимир Михайлович пожал на прощание, о чем знал твердо только он, а родители, возможно, догадывались, руку отцу, который привстал со стула и чуть заискивающе сказал, оскалив в улыбке коронки белого металла:
