Игорь Свинаренко - Наши люди
Я непростой человек, знай. Все, кто против меня, они или забыты мной, или подохли. Я попал в Америку с шестьюдесятью долларами -- и построил этот дом. Я скажу так. Я умру, возможно, скоро. Но вы будете распутывать мое "Древо жизни" еще много-много лет.
Я -- человек уровня Толстого, уровня Данте. Я прожил в России жизнь настолько жестокую, что Солженицын -- это просто лепестки роз. Я глубоко верю в свою интуицию. Представь себе сперму, запущенную в матку. Бегут, бегут сперматозоиды, каждый наделен своей волей от Бога, от космоса, это космическое дело! Один прорывается, начинается зачатие. Что он, победитель, может думать о тех сперматозоидах, которые не добежали?..
-- Что вы хотите этим сказать?
-- Что мы рождены не просто так, а в результате космической победы. И можем этой победе соответствовать, а можем и не соответствовать. Я практически ни одной секунды, даже когда я чищу ногти, не живу неспиритуально. Мне сказал один академик: "Эрнст, мы вам признательны, вы дали работу аспирантам на двести лет. Заработок на двести лет".
-- Двести лет -- хороший срок!
-- Нет, ма-аленький... "В России я бы давно умер"
-- А что б было, останься вы тогда в России?
-- Если бы остался в России, то было бы следующее, -- не задумываясь, с готовностью начал отвечать он. -- Я бы умер или от скуки, или от водки. Почему? В свое время мне хотелось быть Микеланджело в России. Для этого нужны были заказы от высшего эшелона власти. Но когда я столкнулся с этим эшелоном (хорошо сказано. -- Прим. авт.), понял, что не смогу работать в этой среде, с этими куркулями, не смогу принять их правила игры. Надо было ржать с ними, когда они ржут, пукать с ними, когда они пукают, выпивать с ними и говорить с ними на их языке! Что ж, я этому научился и делал это вместе с ними, -- но это было такое насилие над собой! Я начал чувствовать, что просто морально умираю. Вот я бы и умер давно...
Нет, если б я был писателем или поэтом, я, может, с легкостью бы вернулся. Но вы понимаете, работа скульптора связана с большими организационными и материальными издержками. Здесь, в Америке, я создал базу для работы, у меня материалы, помощники, бронзолитейка. И снова все начинать с нуля в России -- невозможно, ведь мне семьдесят. И слушайте, может, пора заканчивать нашу беседу? Я ведь неисчерпаем... Если вы еще день со мной проговорите, вам придется писать книгу...
1994, 1997
HHHH Михаил Шемякин HHHH
"Все мы -- смешные актеры в театре
Господа Бога"
Сын советского офицера-кавалериста -- кавалера шести орденов Красного Знамени -- и петербуржской актрисы. Любит подчеркивать, что происходит из князей. Грузчик Эрмитажа, пациент психушки, алкоголик и дебошир, муж художницы -- все это в сочетании со словом "бывший". Отец художницы же. Освободитель русских пленных из Афганистана, он же защитник моджахедов. Житель разных стран -- сперва советское детство с военным папой и Красной Армией в Германии, после скандальное изгнание во Францию (1971), далее тихий бытовой переезд в США (1981), -- он активист Общества американо-российской дружбы. Почетный доктор трех университетов. Пожизненный член Академии наук Нью-Йорка. Шевалье изящных искусств (французское звание). Пару лет назад Шемякин получил еще один титул -- он теперь лауреат Государственной премии России. Лауреатскую медаль вручил ему Ельцин, но -- и это странно -- в Америке, куда наш президент заехал как-то по делам.
"Говорить, что Шемякин плохой художник, -- все равно что утверждать: Ростропович не умеет играть на виолончели" -- так он о себе. Он мэтр с международной славой, что не мешает ему искать новые способы самовыражения, ходить в простеньком военном х/б, заводить новых незнаменитых друзей и вести аскетический образ жизни в своем американском поместье, раскинувшемся в горах на шести гектарах. Ему кажется, что история человечества, если нажать кнопку fast forward, должна рассмешить: люди суетятся, прыгают туда-сюда и комично размахивают руками. "Все мы смешные актеры..." -- этот заголовок для интервью он сам и придумал. В Россию по делу
-- Михаил Михайлович!..
-- Ну зачем так? -- Он кривится. -- Зовите меня просто Миша. Мне нравится высказывание Маяковского: "В творчестве нет отчества, ибо творчество -- всегда отрочество". Вообще-то если художник говорит о себе с большим респектом и считает, что он уже сложившийся мастер, это начало конца его пути.
-- Извините... Миша. Вы в Россию по делу?
-- Да. Вот в Петербурге был, вел переговоры об установке нескольких памятников -- архитекторам, которые похоронены в Санкт-Петербурге на бывшем Свято-Самсоньевском кладбище для иноземцев. Это громкие имена: Леблон, который построил Версаль и создал план Петербурга, Растрелли, Карло и Бартоломео Трезини, Шлютер и другие. Есть договоренность о памятнике политзаключенным: это два сфинкса, которые будут стоять на набережной Робеспьера напротив "Крестов". В Аничковом саду будет двенадцать двухметровых карнавальных скульптур.
-- Известны ваши скульптуры из золота и серебра. Ювелирное искусство -это вам близко, или вы им занимаетесь для денег?
-- Если работаешь с душой, всюду можно найти что-то любопытное и приятное для выхода творческой фантазии. А ювелиркой занимались многие мастера, Дали например. Я к этому пришел так: как члену Общества американо-русской дружбы, мне дали заказ -- сделать медаль к юбилею Вана Клиберна, к его шестидесятилетию. Я сделал. Это довольно большая медаль, сантиметров десять в диаметре. Из золота, платины, декорирована изумрудами и рубинами. Медаль Клиберну вручали жены президентов двух великих держав -госпожа Ельцина и госпожа Клинтон. Интересно, что, передав им эту медаль, я тут же поехал получать другую медаль -- как лауреат Госпремии России. Ее вручал мне Ельцин, это было 28 сентября 1994 года. Вот так я начал заниматься ювелиркой. Буду продолжать: начну делать серию медалей -галантные сцены восемнадцатого века и петербуржские карнавалы. Надеюсь, что-то интересное получится... Вообще это увлекательно! Я прочел много книг по средневековой бижутерии, по древнеегипетским изделиям. Каждый год бываю на ярмарке, на которой индейцы из резервации, безымянные мастера, продают свои вещи из серебра и камня.
-- Как вы себя чувствуете в России после двадцати пяти лет жизни в иных странах?
-- Я знаю, что в стране много перемен, но что я могу увидеть из окошка автомобиля? Разве то, что публика вроде от голода не падает. Слышу, конечно, много страшных историй про то, что всюду стреляют, взрывают. Ситуация в России немножко тревожная, но я с большой долей иронии отношусь к паникерам, которые кричат, что хуже никогда не было: бывало и хуже.
-- Вам, наверное, трудно привыкнуть к тому, что сейчас здесь художнику все можно. При вас было нельзя, а теперь -- пожалуйста...
-- Да, сегодня выставляют что хотят. А нас за простые натюрморты бросали в психушки или отправляли в места... Забыл, как это? В "отдаленные места"? Помню, в шестьдесят четвертом мои работы были на выставке в Эрмитаже. Так ее на второй день закрыли, а нас с Артамоновым выгнали с работы. Притом что он был директором Эрмитажа, а я всего лишь грузчиком -помои там грузил, колол лед, мыл плевательницы. Нас, участников выставки, объявили идеологическими диверсантами, а наши картины арестовал КГБ. Меня еще и в психушку посадили. И судимость у меня была... Пьянству -- бой!
-- Вы, Миша, выглядите моложе своих лет. Это оттого, что перестали водку пить?
-- В свое время я глушил со страшной силой, поражая немощных французов. Это не секрет, не хочу себя обелять. Как говорил мой друг Володя Поляков, "хватит, напили с тобой на легенду; море-то не выпили, но Байкальское озеро осилили". Володя Поляков (он родной брат знаменитого художника-абстракциониста, ныне очень ценимого, -- Сержа Полякова) и Алеша Дмитриевич -- мои любимые цыганские певцы. Они пели тогда в знаменитом русском кабаке "Царевич". Когда я приехал в Париж, то решил запечатлеть их талант для России -- и начал записывать их на пластинки. Я долго с ними работал. А работа с цыганами -- это вещь специфическая. Общались мы чаще всего в кабаках, и общение всегда выливалось в выпивку. Это описано в песнях у Володи Высоцкого, с которым мы были друзьями.
-- Но вы ведь давно уже бросили пить.
-- Да, потом... Много моих друзей, которые пили и с которыми я пил, умерли. Володя Высоцкий, которого я пытался удерживать... Я уже лет пятнадцать не употребляю "тяжелую артиллерию" -- коньяки, виски, джины и тем более водку. Так, только пиво иногда. У меня столько работы, что я уже просто не могу себе позволить такую роскошь -- расслабиться, как бывало. Моя работа -- я много занимаюсь графикой -- требует очень четкой руки.
Впрочем, бывало и бывает еще иногда то, что называется "срывами"...
-- Все обращают внимание на ваши шрамы. Есть всякие версии их происхождения. Я могу вас спросить, эти шрамы откуда?
-- Ну, что... Не хочется много об этом говорить, есть они и есть. Я начинал свою жизнь в Нью-Йорке на Бликер-стрит, ближе к Сохо, а этот район в начале восьмидесятых славился своими баталиями; это сейчас там все чинно и благородно! А в те времена "ангелы ада" устраивали там настоящую "чернуху"! Я никогда не выходил на улицу без ножа за голенищем и без дубины под мышкой. Было много драк, стычек, столкновений с тамошней публикой. Лимонов написал про один бой с "ангелами ада", что я с честью вышел из него, -действительно, мне одному пришлось сражаться с целой компанией, они дрались цепями, а я бутылкой. Да, было много стычек. Да и травм я немало получил в литейной мастерской, где я свои скульптуры отливаю. Шрамов у меня гораздо больше, чем видно. Многие художники, которые связаны и с алкоголем, и со скульптурой, меченые. Поскольку это для русского читателя, можно добавить, что и господин Бахус где-то сыграл большую роль. Поймут. В американском поместье
