KnigaRead.com/

Максим Горький - Мои университеты

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Максим Горький, "Мои университеты" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

- Это, скажем так, обыкновенные сочинения, которые все пишут, а, говорят, в некоторых он против попов вооружился, - их бы почитать!

"Некоторые", напечатанные на гектографе, я тоже читал, но они мне показались скучными, и я знал, что о них не следует рассуждать с полицией.

После нескольких бесед на ходу, на улице, старик стал приглашать меня:

- Заходи ко мне на будку, чайку попить.

Я, конечно, понимал, что он хочет от меня, но - мне хотелось идти к нему. Посоветовался с умными людьми, и было решено, что если я уклонюсь от любезности будочника, - это может усилить его подозрения против пекарни.

И вот - я в гостях у Никифорыча. Треть маленькой конуры занимает русская печь, треть - двуспальная кровать за ситцевым пологом, со множеством подушек в кумачовых наволоках, остальное пространство украшает шкаф для посуды, стол, два стула и скамья под окном. Никифорыч, расстегнув мундир, сидит на скамье, закрывая телом своим единственное маленькое окно, рядом со мною - его жена, пышногрудая бабёнка лет двадцати, румяноликая, с лукавыми и злыми глазами странного, сизого цвета; яркокрасные губы её капризно надуты, голосок сердито суховат.

- Известно мне, - говорит полицейский, - что в пекарню к вам ходит крестница моя Секлетея, девка распутная и подлая. И все бабы - подлые.

- Все? - спрашивает его жена.

- До одной! - решительно подтверждает Никифорыч, брякая медалями, точно конь сбруей. И, выхлебнув с блюдца чай, смачно повторяет:

- Подлые и распутные от последней уличной... и даже до цариц! Савская царица к царю Соломону пустыней ездила за две тысячи вёрст для распутства. А также царица Екатерина, хоша и прозвана Великой...

Он подробно рассказывает историю какого-то истопника, который в одну ночь с царицей получил все чины от сержанта до генерала. Его жена, внимательно слушая, облизывает губы и толкает ногою под столом мою ногу. Никифорыч говорит очень плавно, вкусными словами и, как-то незаметно для меня, переходит на другую тему:

- Например: есть тут студент первого курса Плетнёв.

Супруга его, вздохнув, вставила:

- Некрасивый, а - хорош!

- Кто?

- Господин Плетнёв.

- Во-первых - не господин, господином он будет, когда выучится, а покамест просто студент, каких у нас тысячи. Во-вторых - что значит хорош?

- Весёлый. Молодой.

- Во-первых - паяц в балагане тоже весёлый...

- Паяц - за деньги веселится.

- Цыц! Во-вторых - и кобель кутёнком бывает...

- Паяц - вроде обезьяны...

- Цыц, сказал я, между прочим! Слышала?

- Ну, слышала.

- То-то...

И Никифорыч, укротив жену, советует мне:

- Вот - познакомься-ко с Плетнёвым, - очень интересный!

Так как он видел меня с Плетнёвым на улице, вероятно, не один раз, я говорю:

- Мы знакомы.

- Да? Так...

В его словах звучит досада, он порывисто двигается, брякают медали. А я - насторожился: мне было известно, что Плетнёв печатает на гектографе некие листочки.

Женщина, толкая меня ногою, лукаво подзадоривает старика, а он, надуваясь павлином, распускает пышный хвост своей речи. Шалости супруги его мешают мне слушать, и я снова не замечаю, когда изменился его голос, стал тише, внушительнее.

- Незримая нить - понимаешь? - спрашивает он меня и смотрит в лицо моё округлёнными глазами, точно испугавшись чего-то. - Прими государь-императора за паука...

- Ой, что ты! - воскликнула женщина.

- Тебе - молчать! Дура, - это говорится для ясности, а не в поношение, кобыла! Убирай самовар...

Сдвинув брови, прищурив глаза, он продолжает внушительно:

- Незримая нить - как бы паутинка - исходит из сердца его императорского величества государь-императора Александра Третьего и прочая, - проходит она сквозь господ министров, сквозь его высокопревосходительство губернатора и все чины вплоть до меня и даже до последнего солдата. Этой нитью всё связано, всё оплетено, незримой крепостью её и держится на веки вечные государево царство. А - полячишки, жиды и русские подкуплены хитрой английской королевой, стараются эту нить порвать где можно, будто бы они за народ!

Грозным шопотом он спрашивает, наклоняясь ко мне через стол:

- Понял? То-то. Я тебе почему говорю? Пекарь твой хвалит тебя, ты, дескать, парень умный, честный и живёшь - один. А к вам, в булочную, студенты шляются, сидят у Деренковой по ночам. Ежели - один, понятно. Но когда много? А? Я против студентов не говорю - сегодня он студент, а завтра - товарищ прокурора. Студенты - хороший народ, только они торопятся роли играть, а враги царя - подзуживают их! Понимаешь? И ещё скажу...

Но он не успел сказать - дверь широко распахнулась, вошёл красноносый, маленький старичок с ремешком на кудрявой голове, с бутылкой водки в руке и уже выпивший.

- Шашки двигать будем? - весело спросил он и тотчас весь заблестел огоньками прибауток.

- Тесть мой, жене отец, - с досадой, угрюмо сказал Никифорыч.

Через несколько минут я простился и ушёл, лукавая баба, притворяя за мною дверь будки, ущипнула меня, говоря:

- Облака-то какие красные - огонь!

В небе таяло одно маленькое, золотистое облако.

Не желая обижать учителей моих, я скажу всё-таки, что будочник решительнее и нагляднее, чем они, объяснил мне устройство государственного механизма. Где-то сидит паук, и от него исходит, скрепляя, опутывая всю жизнь, "незримая нить". Я скоро научился всюду ощущать крепкие петельки этой нити.

Поздно вечером, заперев магазин, хозяйка позвала меня к себе и деловито сообщила, что ей поручено узнать - о чём говорил со мной будочник?

- Ах, боже мой! - тревожно воскликнула она, выслушав подробный доклад, и забегала, как мышь, из угла в угол комнаты, встряхивая головою. - Что, пекарь не выспрашивает вас ни о чём? Ведь его любовница - родня Никифорыча, да? Его надо прогнать.

Я стоял, прислонясь у косяка двери, глядя на неё исподлобья. Она как-то слишком просто произнесла слово "любовница" - это не понравилось мне. И не понравилось её решение прогнать пекаря.

- Будьте очень осторожны, - говорила она, и, как всегда, меня смущал цепкий взгляд её глаз, казалось - он спрашивает меня о чём-то, чего я не могу понять. Вот она остановилась предо мною, спрятав руки за спину.

- Почему вы всегда такой угрюмый?

- У меня недавно бабушка умерла.

Это показалось ей забавным; улыбаясь, она спросила:

- Вы очень любили её?

- Да. Больше вам ничего не нужно?

- Нет.

Я ушёл и ночью написал стихи, в которых, помню, была упрямая строка:

"Вы - не то, чем хотите казаться".

Было решено, чтоб студенты посещали булочную возможно реже. Не видя их, я почти потерял возможность спрашивать о непонятном мне в прочитанных книгах и стал записывать вопросы, интересовавшие меня, в тетрадь. Но однажды, усталый, заснул над нею, а пекарь прочитал мои записки. Разбудив меня, он спросил:

- Что это ты пишешь? "Почему Гарибальди не прогнал короля?" Что такое Гарибальди? И - разве можно гонять королей?

Сердито бросил тетрадь на ларь, залез в приямок и ворчал там:

- Скажи пожалуйста - королей гонять надобно ему! Смешно. Ты эти затеи - брось. Читатель! Лет пять тому назад в Саратове таких читателей жандармы ловили, как мышей, да. Тобой и без этого Никифорыч интересуется. Ты оставь королей гонять, это тебе не голуби!

Он говорил с добрым чувством ко мне, а я не мог ответить ему так, как хотелось бы, - мне запретили говорить с пекарем на "опасные темы".

В городе ходила по рукам какая-то волнующая книжка, её читали и ссорились. Я попросил ветеринара Лаврова достать мне её, но он безнадежно сказал:

- Э, нет, батя, не ждите! Впрочем - кажется, её на-днях будут читать в одном месте, может быть, я сведу вас туда...

В полночь успеньева дня я шагаю Арским полем, следя, сквозь тьму, за фигурой Лаврова, он идёт сажен на пятьдесят впереди. Поле - пустынно, а всё-таки я иду "с предосторожностями", - так советовал Лавров, насвистываю, напеваю, изображая "мастерового под хмельком". Надо мною лениво плывут чёрные клочья облаков, между ними золотым мячом катится луна, тени кроют землю, лужи блестят серебром и сталью. За спиною сердито гудит город.

Путеводитель мой останавливается у забора какого-то сада за духовной академией, я торопливо догоняю его. Молча перелезаем через забор, идём густо заросшим садом, задевая ветви деревьев, крупные капли воды падают на нас. Остановясь у стены дома, тихо стучим в ставень наглухо закрытого окна, - окно открывает кто-то бородатый, за ним я вижу тьму и не слышу ни звука.

- Кто?

- От Якова.

- Влезайте.

В кромешной тьме чувствуется присутствие многих людей, слышен шорох одежд и ног, тихий кашель, шопот. Вспыхивает спичка, освещая моё лицо, я вижу у стен на полу несколько тёмных фигур.

- Все?

- Да.

- Занавесьте окна, чтобы не видно было свет сквозь щели ставен.

Сердитый голос громко говорит: - Какой это умник придумал собрать нас в нежилом доме? - Тише! В углу зажгли маленькую лампу. Комната - пустая, без мебели, только - два ящика, на них положена доска, а на доске - как галки на заборе - сидят пятеро людей. Лампа стоит тоже на ящике, поставленном "попом". На полу у стен ещё трое и на подоконнике один, юноша с длинными волосами, очень тонкий и бледный. Кроме его и бородача, я знаю всех. Бородатый басом говорит, что он будет читать брошюру "Наши разногласия", её написал Георгий Плеханов, "бывший народоволец".

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*