Николай Полевой - Повесть о Симеоне суздальском князе
Летом Белевут приехал в Нижний Новгород. С ним была многочисленная свита. Князь Димитрий Александрович Всеволож с дружиною московскою выступил навстречу Московского князя. В Нижнем готовились встретить его торжественно. Жители были в больших хлопотах: вынимали и готовили праздничные платья, чистили улицы, даже мыли домы снаружи. Белевут беспрестанно окружен был воеводами, просителями, искателями милостей, приезжими из нижнегородских городов. Бояре, гости, почетные люда; нижегородские: толпились у него в светлице; обеды превращалисьв пиры, и часто старики забывали идти к заутрени после бессонной до белого света ночи, проведенной в гульбе у Белевута или какого-нибудь богатого гостя. Но никто не отличался таким разгульным весельем, как Замятня. Золото и серебро блистали на столах его. Две бочки малвазии выписал он нарочно из Москвы, и часто, среди гульбы и песен, горстями кидал за окошко серебряные деньги и хохотал, смотря, как дрались за них мальчишки и нищие. Добрые люди говорили, что у Замятни пируют на поминках Суздальского княжества, да кто стал бы их слушать, каких-то добрых людей, которые всегда ворчат и на которых угодить трудно!
В веселом разгулье прошло две, три недели. Однажды Замятня зазвал к себе на обед всех бояр и всех богатых и почетных людей. Никогда не бывало у него так весело. Столы трещали под кушаньями. Мед, пиво, вино лились реками. Многие из гостей со скамеек очутились уже под скамейками. В ином углу пели псальмы; в другом заливались в гулевых песнях. Настал вечер. Дом Замятни, ярко освещенный, казался светлым фонарем, когда туманная, темная ночь облегла город и окрестности и в домах погасли последние огоньки. Все улеглось и уснуло, кроме любопытных, которыми наполнен был дом и двор Замятни. Одни из них пили, что подносили им, потому что велено было всех угощать; иные громоздились к окошкам и, держась за ставни и колоды, смотрели, как пируют гости и бояре, пока другие зрители, подмостившись, сталкивали первых, а третьи любовались конями бояр и гостей, богато убранными и привязанными рядом у забора к железным кольцам.
И теперь еще найдутся в собраниях старинных чарок русские чарки-свистуны. У них не было поддона, так что нельзя было поставить такую чарку, а надобно было опрокинуть ее или положить боком, и потому такими чарками подносили гостям, когда хотели положить своих гостей — верх славы и гостеприимства хозяина! Вместо поддона на конце чарки приделывали свисток: гость обязан был сперва выпить, а потом свистнуть. Старики наша бывали замысловатее нас на угощение.
Такого-то свистуна огромной величины поднес Замятня Белевуту. Говорили, что Белевута нельзя было споить, но и у него бывало, однако ж, сердце на языке, когда успевали заставить его просвистать раза три-четыре, и когда уже петухи возвещали час полуночи.
— Чокнемся, боярин! — вскричал Замятня, протягивая другого свистуна, — чокнемся и обнимемся еще раз!
"Будет, гость Замятня! У меня и так скоро станет двоиться в глазах", — отвечал Белевут, смеясь и протягивая руку к свече, чтобы увериться: не исполняются ли уже слова его и не по десяти ли пальцев у него на каждой руке?
— Э! была не была! Что за счет между русскими! Слушай: здоровье того, кто пьет да не оглядывается! Разом!
"Давай! Если за нами череда, чего мешкать!"
Они разом выпили, свистнули и бросили чары на серебряный поднос, который держал перед ними один из кравчих.
— Подавай кругом! — вскричал Замятня.
Кравчий повиновался.
— Эх! ты, боярин! Вот уж люблю тебя за то, что молодец — и дело делать, и с другом выпить! Так по-нашему! Все кричат, что Замятня — гуляка, пустая башка! Врут; дураки: я в тебя, боярин, — вот что ни смотрю, точно братья родные…
"Ты диво малый! — вскричал Белевут, обнимая Замятию, — точный москвич, а не нижегородец!"
— Что тебе попритчилось, что ты сначала-то меня невзлюбил! Ведь я был все тот же?
"Нет, не тот же, а теперь — чудо, не человек… прежде ты глядел не так — немножко кривил голову… Ха, ха, ха!"
— А ты ее повернул мне куда следует?
"Сама повернулась!"
— То-то же, сама. Видишь, не туда ветер дул! Что ты льнешь к таким, что исподлобья-то смотрят? Верь тому, кто прямо в глаза глядит. Вот, посмотри-ка: здесь кого-то недостает…
"Кого? — сказал Белевут, смеясь. — Ведь не тринадцать их осталось — чего бояться, если кто и уплелся!"
— Надо знать кто! Вот, примером, сказать: Некомат где? Вот там сидел он и морщился!
"Так не лежит ли он где-нибудь…"
— Нет! думаю, он бодро ходит на ногах: не тот он человек, чтобы свалился. О, не люблю я этаких народов…
"Знаешь ли, Замятня, что и мне он не больно любится что-то? Я спас его от погибели: он не то что ты; у него все проказы Симеоновы были скрыты. Он и на Спасскую площадь шел с симеоновцами, а я все-таки умел его выгородить!"
— А он спустил тебя на посулах?
"Не то, не такого олуха царя небесного нашел он, да что-то не ладится у меня с ним никак — чловно козьи рога, в мех не идет".
— Скоро ли у вас свадьба?
"Скоро ли свадьба? Приехавши сюда, я и сына привез. В Москве Некомат подтакивал, а здесь отнекивается. Видишь, говорит, дочка не хочет, дочка плачет, а просто жаль с сундуками расстаться — ведь богат, как немногие бояре московские…"
— Полно, оттого ли, боярин? Богат-то он богат, но, право, я что-то куда как, сомневаюсь… Вот я — был, грех… стоял — за Симеона (тихонько прибавил Замятня), а как пошло не туда, так я уж напрямик твой! Тогда кричал я, за кого стою, и теперь кричу: мне что за дело! Думай обо мне кому что угодно! А этот Кащей все молчит, и кто его знает, что у него на уме!
"Я знаю", — сказал Белевут, коварно улыбаясь.
— Ой ли? Хочешь о большом медведе моем, моей любимой стопе, что вон там стоит на полке?
"Полно шутить, Замятня — теперь уже все старое кончено…"
— Как не так! Ты думаешь, траву скосил, так и не вырастет — а коренья-то выкопал ли? Чего тут далеко ходить… Что ты думаешь: все уж молодцы у вас в руках?
"Все. Хочешь покажу тебе роспись, кто и где теперь?"
— Убирайся с росписью! Я всех их прежде тебя знал, да что ни лучшего-то, того-то у вас и нет… Где боярин Симеонов Димитрий?
"Где? У беса в когтях! Только его одного и недостает".
— Этак он ошутил: только его! Да знаешь ли, что этот один стоит сотни?
"Ну, где ж его взять! Пропал, как в камский мох провалился!"
— Его нигде не сыскали?
"Уж все мышьи норки перерыли!"
— А Некомат тянет ваше сватовство?!
"Ну, что же?"
— Князь Роман жену терял,
Жену терял, в куски рубил,
В куски рубил, в реку бросал,
Во ту ли реку, во Смородину… —
так запел Замятня. Хор гостей подтянул ему с криком и смехом.
"Что ж ты хотел сказать? — спросил нетерпеливо Белевут.
— Постой, боярин! Пусть они распоются погромче — я нарочно затянул, чтобы нас не слыхали. Слышал ли ты, что у Некомата в бане появился домовой, стучит, воет, кричит в полночь?
"Бабьи сказки!"
— Мужские сплетни, скажи лучше, я… хм! — я видел домового!..
"Ты?"
— Да, я. Ну, как ты думаешь: каков собой этот домовой дедушка? Кто он? Черт, что ли? — Замятня плюнул.
"Говори, говори!" — вскричал Белевут. Глаза его засверкали.
— Постой — дай одуматься — все порядком будет! Однажды ночью вздумалось мне подсмотреть: что там за чудеса такие творятся и правда ли это — и вот и пошел я подкараулить — вот и идет Некомат, идет дочь его — и домовой идет… Месяц светил ярко… Провались я на месте, если это был не боярин Димитрий, переодетый бесом! А ведь оттуда недалеко и Егорьевский терем, где княгиня Симеонова, и тюрьма, где… Симеон!
"Если ты лжешь, Замятня…" — вскричал Белевут и взялся за саблю.
— Вот: лжешь! Послушай: теперь полночь… Ну, хочешь ли, пойдем потихоньку — нас не заметят! Авось мы встретим домового!
Недоверчивость, суеверный страх, досада, смех сменялись на лице Белевута.
— У тебя сабля, а я с голыми руками! — сказал Замятня. — На домового крест, а ведь ты не веришь, что Некомат думает что-нибудь худое!
"Нет, не верю… не верю… Пойдем!"
* * *Голова Белевута была разгорячена. Тихо вывел его Замятня в заднюю дверь, засветил фонарь и повел в сад свой, говоря, что огородами пройти ближе. Ночь была темная. Осенняя мгла наполняла воздух. Все вокруг было тихо. Лишь из дома Замятни слышны были клики и песни. Белевут шел за Замятнею. Они перешли через заднюю улицу, в переулок, и ни одна душа человеческая не встретилась им. Только собаки лаяли сквозь подворотни. Скоро пришли они к задам Некоматова двора. Маленькая калитка была отворена. Они входят в обширный сад Некоматова, идут тихо, осторожно. Ночной сторож крепко спит на скамейке. Вот вдалеке блеснул огонь. Они не ошибаются — идет человек с фонарем. Замятня задувает свой фонарь. Он и Белевут прячутся за деревья — человек с фонарем подходит — это Некомат. Он идет озираясь, оглядываясь, видит спящего сторожа, дрожит, поднимает палку и останавливается. "Господи! помилуй! Не узнали ль? Если кто-нибудь подметил… Он, верно, в заговоре, проклятый пьяница… Если узнали! Горе мне, горе!" Некомат ворчал еще что-то про себя, пошел по дорожке к калитке и пропал вдали.
