Глеб Успенский - Том 5. Крестьянин и крестьянский труд
Зембрих, Марчелла — сценическое имя Марцелины Коханской (1858–1965), выдающейся польской певицы. В 1880–1882 годах Зембрих гастролировала в Петербурге и Москве.
Румянцев, Петр Александрович (1725–1796) — граф, фельдмаршал, русский военный и государственный деятель.
Договор в Андрусове — договор о перемирии между Московским государством и Речью Посполитой (Польшей), заключенный в 1667 году и завершивший войну за Украину, начатую в 1654 году.
…в Бахчисарае… — Имеется в виду Бахчисарайский мир между Россией и Турцией в 1681 году, по которому Турция признала левобережную Украину и Киев воссоединенными с Русским государством.
Измайлов, Лев Дмитриевич (1763–1836) — генерал, крепостник-самодур, владелец огромных поместий в Рязанской и Тульской губерниях, подвергавший своих крепостных диким истязаниям.
Дранье на волостных судах — см. очерк «Из деревенских заметок о волостном суде» в настоящем томе, стр. 440.
Нестор-летописец (ок. 1056–1114) — монах Киево-Печерского монастыря, которому приписывается составление первой русской летописи «Повесть временных лет».
Сютаев, Василий Кириллович (ок. 1820–1890) — крестьянин, основатель религиозной секты «сютаевцев». В 1880–1881 годах о нем появилось много газетных и журнальных статей. Сютаевым и его идеями интересовался Л. Н. Толстой.
Стала выходить газета… — Имеется в виду газета «Сельский вестник» (предназначавшаяся для разъяснения крестьянам аграрной политики правительства), которая начала выходить в 1881 г.
Тихон Задонский (1724–1783) — воронежский епископ и духовный писатель. Успенский цитирует его «Слово о хищении» (Сочинения Тихона Задонского, т. 111, 1836, стр. 87).
Иоганн Гофф — фирма в Петербурге, торговавшая мальц-экстрактом и другими препаратами. Приводимое Успенским письмо является пародией на благодарственные письма пациентов, которые Гофф помещал в своих рекламных объявлениях.
Герцен — Успенский цитирует сочинение Герцена «С того берега» (1850) по книге Н. Страхова «Борьба с Западом в нашей литературе», СПБ., 1882, стр. 100. В цитате опущено несколько слов. Курсив Успенского. Сочинения Герцена в то время были запрещены цензурой и в России не выходили.
Вайц, Теодор (1821–1864) — немецкий ученый, философ и антрополог. Успенский имеет в виду его труд «Антропология первобытных народов» (русский перевод — М., 1867).
…развить эгоистическое сердце человека в сердце всескорбящее… — Успенский цитирует статью А. И. Герцена «По поводу одной драмы» (1843) по книге Н. Страхова «Борьба с Западом в нашей литературе», СПБ., 1882, стр. 28.
Бонту, Эжен (1824–1904) — французский инженер, занимавшийся крупными биржевыми спекуляциями. В 1880 году возглавил парижский банк «Всеобщий союз». Крах банка Бонту имел место в январе 1882 года и вызвал потрясение на парижской бирже.
Лев XIII (1810–1903) — папа римский с 1878 года.
…в том же самом нумере газеты… — «Русские ведомости», 1882, № 41 от 12 февраля (стр. 3).
В одном из №№ «Сельского вестника»… — Успенский ссылается на письмо крестьянина Несторенко, Змиевского уезда Харьковской губернии («Сельский вестник», 1881, № 9 от 27 октября, стр. 75).
…от Перми до Тавриды… у стен Кремля, у стен Китая… — намек на известные строки из стихотворения А. С. Пушкина «Клеветникам России» (1831):
…или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал
До пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая…
«Жизнь Каратаева, как он сам смотрел на нее, не имела смысла…» — цитата из «Войны и мира» Л. Н. Толстого (т. IV, ч. I, гл. XIII); приводится с некоторыми изменениями и сокращениями.
Из разговоров с приятелями*
Печатается по последнему прижизненному изданию; Сочинения Глеба Успенского в двух томах. Том второй. Третье издание Ф. Павленкова. СПБ., 1889.
Впервые напечатано: первый очерк — в журнале «Отечественные записки», 1882, XI, под названием: «Без своей воли (Из деревенского дневника)», остальные очерки — там же, 1883, II, под названием «Из разговоров с приятелями. Очерки».
Очерки «Из разговоров с приятелями» идейно и тематически непосредственно примыкают к циклу «Власть земли». Эту связь Успенский подчеркнул, снабдив во втором издании «Сочинений» цикл «Из разговоров с приятелями» подзаголовком («На тему о „власти земли“»). Еще раньше, в первом издании «Сочинений», Успенский в конце цикла «Власть земли» дал подстрочное примечание, отсылающее читателя к данному циклу как к рассказу «на ту же тему о власти земли».
В очерках проводится параллель между идеалом трудовой крестьянской жизни и социалистическими идеалами, создающимися на почве рабочего движения. Как и в очерках «Власть земли», Успенский рассматривает крестьянина как прообраз гармонического, «полного» человека, который «всё сам, на все руки, всё может и ни в ком не нуждается». Но вместе с тем писатель подчеркивает, что гармоничность крестьянской жизни складывается под стихийным воздействием природы. Крестьянин живет «без своей воли», «как цветок, как галка, как пчела». Достаточно поэтому иногда простого «случая», чтобы сокрушить «гармонию» крестьянской жизни. Крестьянин не может противостоять разлагающим влияниям «рубля» и «машины», легко теряет (о чем свидетельствует тип «Мишанек») всякое нравственное «благообразие», превращается в маклака, кабатчика, купца. Поэтому Успенский признает, что социалистический идеал, возникающий под влиянием борьбы рабочего класса и отражающий его стремление к освобождению от капиталистического гнета, в силу своей сознательности выше, чем бессознательные «гармония» и «благообразие» трудовой крестьянской жизни. Как ни недостаточны еще практические завоевания западноевропейского рабочего, все же каждая — даже скромная — победа социалистического рабочего движения «незыблема» и «вековечна», ибо является выражением сознательного стремления к искоренению рабства — стремления, которое уже никогда не сможет заглохнуть.
И все же русская демократическая интеллигенция должна, по Успенскому, положить в основу своей социальной теории идеал русского крестьянина как «образцовейший тип существования человека». Эта народническая тенденция писателя вызвала резкую критику Плеханова в его статье об Успенском. Народнической вере Успенского в то, что человек будущего в России — мужик, Плеханов противопоставил идеи научного социализма.
Сохранившаяся наборная рукопись II–VI очерков цикла свидетельствует, что при прохождении в печать цикл подвергся значительной авторской правке как стилистического, так и цензурного порядка. В рукописи дана более отчетливая характеристика Протасова как одного из людей, «измолотых в порошок» реакцией 70-х и 80-х годов, более резко был охарактеризован помещик «Сквозьстроев» — «маленький злой идиот и распутник», ярче обрисованы его «тиранства» и вызванное ими озлобление. В уста Протасова был вложен ряд обличительных высказываний, направленных против «командования сытых классов»: «Командование сытых классов — неудовлетворительно, — писал, между прочим, Успенский, — мы знаем, что и у нас прорвы и утробы есть ненасытны, которым желательно не давать воли;.. Положение классов, над которыми командуют, ужасно…» В начале VI очерка, рассказывая об отъезде Протасова, автор первоначально вкладывал в его уста следующее рассуждение, выброшенное цензурой: «Есть у мужиков, — говорил он между прочим, — такая пословица, резюмирующая, на мой взгляд, всю мужицкую историю: нас (то есть мужиков) только печкой не били. И действительно, если ты вникнешь в эту пословицу с должным беспристрастием, — то невольно согласишься, как точно во всех отношениях это определение мужицкой истории. Кнут, палка, подворотня, оглобля, вожжи, даже ведро, лопата, лом — словом, решительно все, что только можно взять в руки, чем только можно размахнуться, чем можно пустить, — все перепробовал мужик на своей шкуре. Вот только печкой действительно не били, нельзя. Нет еще такого „облеченного доверием“ лица, который бы в видах „государственной пользы“ осилил огромную крестьянскую печь, и, взяв ее в свои могучие руки, мог бы ударить мужика „для его же собственной пользы“. А однако мужик все тот же, как будто его ничем и не били…» В заключение Протасов говорил: «Боль, крик и стоны тех, кого били всем, чем ни-попадя, из-за которых где-то там за тридевять земель хлопочут и бьются люди совести и сердца, по временам завоевывая „независимость“ и уж добившиеся какого-то мизерного для нас „отдельного столика“, — здесь в среде благоустроенных крестьянских семей и образцовых типов человеческого существования — уж не имеют результата, который бы в миллионной доле поровнялся с этим столиком… Те, кто убиты или забиты, — лежат в земле сырой, — и деревенское сознание ничего не создало во имя этого неусыпающего битья… Не может!..»
