Борис Можаев - Мужики и бабы
- Кузьма, пошли с нами!
- А что ж, и пойду.
- Пошли! Всем скопом. Мы им покажем, как дела делаются, - шумела Фешка. - Тебя поставим за прилавок. Ты цены будешь назначать, а мы с Анютой сбивать их станем. Как на этом самом, на укционе. - И запела: - Эй, комроты! Даешь пулеметы! Даешь батареи, чтоб было веселея! Налей, Кузьма! Выпьем за всеобщую борьбу. Ты борец или не борец?
- Погоди, вот разбредемся по углам, тогда узнаешь, - ухмылялся Кузьма, разливая самогонку.
Эта неожиданная поддержка обрадовала Кречева: хорошо идти с такой компанией, за широкой спиной Радимова да вслед за этими горластыми сороками и ему вроде бы сподручнее, думал он. А что? Не он же всю эту бузу затеял. Он сам не волен проводить и отменять такие штуки. Есть и повыше его власти. Они ударили с Радимовым по рукам и выпили за успех завтрашнего дела.
В самый разгар веселья кто-то сильно постучал в двери. Все разом стихли и молча глядели на Фешку.
- Что такое? - спросил наконец Радимов, трезвея.
- Не знаю... Может, кто из соседей, - ответила Фешка, вставая. Ее качнуло, она ухватилась за спинку стула и растерянно улыбнулась.
- Если Мишка вернулся, не пускать! - приказал Радимов. - И других не пускать! Никого! - крикнул ей вслед.
С минуту все так же напряженно молчали, ждали ее возвращения. Наконец она вернулась и сказала:
- Соня, за тобой Андрей Иванович Бородин пришел.
- Пошли ты его куда подальше... Кто он мне? Свекор, что ли? - вспыхнула Соня.
- Говорит, дети перепугались. Кошка в капкан попалась и перепугала детей... Они у Андрея Ивановича. Просит забрать...
- Господи!.. - всхлипнула Соня. - За что мне этот крест выпал? За что?.. - и с мольбой поглядела на Кречева.
- Придется идти, - сухо сказал Кречев. - Детей надо забрать.
Соня, всхлипывая, вытирая слезы, вылезла из-за стола и стала одеваться.
Утром лишь чуть забрезжил рассвет, как Сапогова с Прошкиной были уже в сельсовете. Вся секретарская половина, то есть передняя часть избы, отгороженная от председательского кабинета дощатой переборкой, была забита народом. Здесь были и сам Кречев, и Сенечка Зенин, и Левка Головастый, и активисты из бедноты, из комсода. Висячая лампа чадила над столом косым и тусклым языком неровного, подрагивающего пламени. Отыскав глазами председателя, Сапогова сказала:
- Радимов отказался итить. Говорит - голова разламывается.
- Ничего, Феоктиста Филипповна, мы и без него - сила непомерная. Смотри, сколько нас! Батлион, - отозвался Якуша Ротастенький и подмигнул вошедшим.
В центре этой толкучки за Левкиным столом сидел Сенечка Зенин и заполнял какие-то бумаги, оба милиционера стояли у стола, как часовые, и руки по швам. Левка Головастый, заглядывая в бумаги через плечо Зенина, пытался подсказывать ему:
- Следующий, значится, Якуша Савкин.
- Сам знаю, - одергивал его Зенин. - Что ты мне дышишь в ухо?
Кречев, страдая от трескучей головной боли, чтобы скрыть свое отвращение ко всему на свете, отвернулся к окну и стоял, заложив руки за спину. Тараканиха, привалившись к стенке, уже дремала на стуле. Степан Гредный, в своей неизменной рыжей свитке, подпоясанный веревкой, прислонился к дверному косяку, как за милостыней пришел. Андрей Колокольников присел на корточки у порога и глядел, младенчески разинув рот, как Зенин, сурово сведя брови, выписывал фамилии собравшихся. Якуша метался от одного к другому и все спрашивал с некоторым удивлением:
- А Ванятка-то не пришел, а? Вот еш его кочарыжкой! Обманул! Все обчество обманул, всех представителей. Как же это, а?
Никто ему не отвечал, каждый занят был, казалось, только самим собой и своими мыслями, и тишина стояла такая, что слышно было, как поскрипывает перо Зенина.
Вдруг Кречев сказал от окна:
- Прокоп Алдонин идет.
- Куда идет? - поднял голову Зенин.
- Сюда, в сельсовет.
Зенин вскочил и бросился к окну. Прокоп уже обтирал сапоги о деревянную решетку возле крыльца, хотя на улице было морозно и сухо и сапоги были сухие. Вошел он в сельсовет при общем молчании, все глядели на него, как на вставшего из гроба покойника. Его уж отчитали, отпели, приготовились нести куда следует, а он вдруг встал и - здрасьте пожалуйста! - идет им навстречу.
- Тебе чего? - спросил Кречев, глядя на Прокопа тоскливо-мутными глазами.
- Деньги принес, уплату за штраф.
- Поздно! Время истекло, - строго сказал Зенин.
- Нет, извиняюсь. - Прокоп расстегнул пиджак, вынул из бокового кармана часы на золоченой цепочке и сказал, поворачивая циферблатом к Зенину: Смотри! Еще полчаса осталось. Мне принесли повестку ровно в девять. Вот тут моя отметка. - Он положил повестку на стол и отчеркнул ногтем помеченное чернильным карандашом время вручения.
Потом вынул из другого бокового кармана сверточек в носовом платке, развязал зубами узелок и стал пересчитывать деньги, слюнявя палец.
- Вот. Ровно семьсот рубликов. Распишитесь в получении, - протянул он Кречеву пачку денег.
Тот удивленно хмыкнул:
- Из кубышки, поди, достал?
- Ага, из-под наседки, - ответил Прокоп. - С весны положил под нее ломаный грош и вот - гляди, сколь высидела.
- Самого бы тебя посадить куда следует, - процедил Зенин. - Все придуриваешься. Из-за твоего скупердяйства вон сколько людей собралось. Все оторвались от дела.
- Какие это люди? - сказал Прокоп, пряча в боковой карман квитанцию, подписанную Кречевым. - Это вороны на добычу слетелись. Поторопились маленько.
- Давай, проваливай без разговоров, - повысил голос Зенин. - Ишь ты, кулачина! Еще обзывается.
- Вот за это самое вы еще ответите.
- За что?
- И за кулачину, и за штраф. Все это незаконно. Я в кулаках не был.
- По недоразумению! - крикнул Зенин.
- А вот разберутся. Сверху им виднее - кто куда попал по недоразумению. Я напишу куда следует.
- Пиши. Москва словам не потакает, - переиначил пословицу Зенин.
После ухода Прокопа все разом загомонили:
- Чего ж теперь делать?
- Может, по домам итить?
- Послать рассыльного за Клюевым! Деньги заплатит, и шабаш.
- Иде он их возьмет? На дороге деньги не валяются.
- Прокоп нашел, а он что, рыжий?
- Прокоп с молотилкой полсела обошел.
- А этот колесы точит. Тожеть не сидит без дела.
- Какая летом точка колес? Вы что, родимые?
- А ну, кончай базар! - Кречев ахнул кулаком по столу. - Что вы, как бабы на толкучке? Семен Васильевич, как? Может, еще раз пошлем человека за Клюевым? Поди, одумается!
- Ни в коем случае, - заторопился Зенин. - Надо идти. И не мешкая. Приказ есть приказ - и мы его должны исполнить.
- Дак еще время не вышло, - колеблясь, возразил Кречев.
- Пока дойдем - и срок наступит. Вон, всего двадцать минут осталось! показал Зенин свои часы, вынув их из брючного кармана. - Пошли!
- Какая группа пойдет? - спросил Кречев.
- Обе группы. Все вместе. Вперед, товарищи! Ни тени колебания! Пусть эти злостные неплательщики знают: мы слов на ветер не бросаем. От нас требуют проявить самые решительные меры к классовому врагу. И у нас рука не дрогнет.
С этими словами Зенин собрал в синюю Левкину папку все бумаги, разложенные на столе, Левка сунул чернильный шкалик в карман, взял со стола приготовленные на этот случай счеты, и все гурьбой двинулись за Зениным.
Шли по Нахаловке, растянувшись, как попы с крестным ходом, только икон не было, - впереди топали Кречев с Зениным, за ними - сороки с красными повязками на рукавах, потом Левка Головастый с папкой и счетами, это все власти; за ними нестройной толпой топали остальные, ведомые Якушей Ротастеньким.
Ребятишки табунились, и впереди бежали, и по бокам шествия, и кричали на всю улицу:
- Сову громить идут! Сову теребить! Айда, ребята! Поехали!
Ребятишки повзрослее увязывались за толпой, которые поменьше, смотрели из домов в окошки, плюща носы о стекло, старики все, как по команде, стояли возле калиток и ворот, словно солдаты на смотру, опустив руки по швам, и только старухи изредка торопливо крестились и шептали молитвы.
- Граждане, которые желают купить чего по хозяйству, прихватите деньги и ступайте за нами! - кричал ломким бабьим голосом Левка.
- Все на укцион! Все на укцион, - вторил ему Якуша.
- Укцион! Укцион! - подхватывали ребятишки и разносили по селу.
Поначалу никто не приставал к этой процессии; она плыла, как партия гусей по середине пруда, призывая своим кагаканьем равнодушно сидящих на берегу уток. Но вот Савка Клин отвалил от плетня и, кидая на пятку свои несуразные ноги-пехтили, пошел за ней, оглядываясь на соседей, и, как бы оправдывая это свое действие, пояснял громко и виновато:
- Може, обувка сносная найдется... Валенки ал и сапоги. Все одно пропадут.
Одни ворчали на него неодобрительно:
- На чужое позарился? Ах ты, собака блудливая.
Но другие вроде бы и оправдывали:
- Отберут ведь... Все равно отберут. И все в кучу свалют. А там гляди подожгут. Не пропадать добру-то.
