Зинаида Гиппиус - Том 1. Новые люди
Это было вечером, после чаю. Лида с матерью пошли спать, а Каролина Петровна, заметив, что племянник тоже собирается скрыться к себе, позвала его на минутку в свою комнату.
– Я имею кое о чем переговорить, Платон, – объявила она.
Платон Николаевич пошел молча и теперь стоял перед теткой, ожидая ее слов.
– Сядь же. Вот на этот стул, визави со мной. Тебе удобно будет.
Опять наступило молчание.
– Я тебя позвала, Платон, – немного торжественно заговорила Каролина Петровна, – чтобы наконец серьезно с тобой переговорить. Слушаешь ли ты меня?
Платону Николаевичу было скучно и тошно на сердце. Но он покорно ответил:
– Слушаю.
– Ну, так вот что. Не буду напоминать тебе о крайнем положении твоей престарелой, больной матери и о том позоре, который ложится на тебя, здорового, взрослого ее сына, ее до такого положения доведшего. И она это сознает, – каково-то ей подобную благодарность от своего дитяти получать! Но все это тебе давно известно. Я принимаю участие в моей кузине и тебе. И я писала перед праздниками, что намерена устроить вашу судьбу окончательно, что тебе вообще пора жениться, и предложила тебе приехать на время в семейство, где я живу. Скажи мне теперь, что ты вынес из моего письма и на что ты рассчитывал, соглашаясь на мои предложения?
– Я думал… Я полагал… – смущаясь и путаясь заговорил Платон Николаевич, – что вы настолько добры… как были всегда относительно матушки… и принимая участие во мне… решили, что вообще мне хорошо бы остепениться… и что если найдется подходящая невеста…
– Если найдется… Вообще остепениться… Скажите, пожалуйста! Действовать на случай, действовать безрассчетно, безрассудно – не в моих правилах. Ты плохо себе уяснил смысл моего письма, я это давно вижу. Ну, а жениться ты, значит, не прочь?
Платон Николаевич оживился.
– Танточка, если бы я мог рассчитывать на вашу помощь относительно матушки… Ну, хоть первое время, пока что…
Если б вы обе согласились отпустить меня поискать работы или службы какой-нибудь по сердцу, на свободе – я бы, танточка, женился… Она мне и нравится, и вообще, так, чувствуется…
– Ты про кого говоришь?
– Да про эту маленькую, Анюту… Я думал – вы, танточка, знаете…
– А что мне тут нужно знать? Ты ей предложение сделал?
– Нет, я предложения не делал… Но так, вообще… Она мне нравится…
– Я вызвала тебя, Платон, имея для тебя в виду подходящую невесту, жениться на которой ты обязан, потому что своей женитьбой ты обеспечишь, успокоишь мать, а сам пристроишься. Я же твоей матери, ни тебе самому из заработка помогать не должна. Я устраиваю для тебя всякую возможность, а если ты обязанности не исполнишь, то я отступаюсь. Я сама бедный человек.
Платон Николаевич смотрел на тетку испуганно, еще не понимая.
– Мой план был и есть таков, – продолжала она – чтобы тебе жениться на Лидии Винниченко.
Платон Николаевич вскочил в ужасе.
– Как, на Лидии? Да что вы! Да это невозможно. Это не годится.
– Почему же? – спокойно возразила Каролина Петровна. – Вот послушай. У нее дом, тысяч шестьдесят деньгами да хутор хороший в Черниговской губернии. И после матери кое-что останется. Надо тут подумать. Ты делами будешь управлять, а нет – то и без тебя обойдемся. На хутор поедешь. Туда мамашу перевезешь. Умней этого тебе нельзя поступить.
– Тетушка, что вы! Мне Лидия не нравится. Да и не пойдет она за меня. И мать ее не отдаст. Что я? Нищий, ни положения у меня, отец был управляющим…
– Их тоже положение не генеральское. Что мать воображает за богача отдать – то правда. Ну, а я на что? Я все могу устроить. Лида же – девушка умная. Мы с ней давно переговорили. Ты ей весьма нравишься.
Платон Николаевич казался убитым. Голос тетки был решителен и тверд.
– Ты изъявишь согласие, и мы немедленно это и устроим. Теперь время, а то будет пост петровский. Мать твоя мне пишет и благословляет тебя.
– Послушайте, милая тетя, это невозможно. Я сознаю, что вы не обязаны, что я, негодный, обязан служить, кормить мать, что я, действительно, поступаю скверно… Ну я буду служить, постараюсь как ни на есть… Да не хочу я на этой жениться… Мне та нравится, Анюта, я лучше на ней женюсь… Что ж это? Ведь я не знал… И я ей тоже нравлюсь… Она же такая покинутая… Жаль мне, тетя!.. Голубушка, не заставляйте меня, я знаю, вы меня на все можете уговорить, не дайте мне ее покинуть, я этого не могу!
– Может быть, я сделала ошибку, не разъяснив тебе раньше моих планов. Но я не думала, что ты так неосмотрительно, ничего не узнав, начнешь завлекать молодую девушку. Но как ты предложения, говоришь, не делал, – то все это поправимо. Она себе женихов в своем кругу найдет. Кто ее сильно полюбит – возьмет и без приданого, и без имени. Нам она не годится; мы хоть бедны, да все семейство у нас честное. Анна же просто цыганки дочь, таборной цыганки. Ведь это всем известно. Дочку она отцу прикинула – а сама опять в табор ушла. И неизвестно где скитается. Из этакой семьи нам не нужно. Девушка, говорят, на мать и похожа. Ты ей сегодня нравишься, а завтра другой понравится. Тут на это смотреть нечего. Не ее, а тебя жалеть придется, если такую взять. Ее только смути – она сейчас готова. Тебе ее смущать не следовало.
Бедный Платон Николаевич опустил голову и лепетал бессвязно:
– Все-таки мне жаль… Какое мне дело – чья дочь… Разве она виновата? За что же я?..
До сих пор спокойная Каролина Петровна рассердилась.
– К чему это я с тобой говорю, в самом деле? Не я у тебя одолжения прошу! Делай, что знаешь. Женись на нищей девчонке. Бросай мать при дороге. Служить он будет1 Ищи, поди, места. Когда спохватился! А мать больна, ее в город, в Полтаву, надо везти, операцию делать. На какие деньги ее повезешь? Или так, околеть бросишь, сынок единственный? О нем же заботишься, он же гримасничает! Да не надо! Кто своих обязанностей не понимает – с тем я времени не трачу!
Она встала в негодовании. Платон Николаевич схватил ее за платье.
– Не уходите, постойте… Мы решим, мы подумаем… Зачем вы мамаше-то написали обо всем? Ну – мы подумаем… Как же так сразу?
– Не о чем думать. Кажется, ясно. Не хочешь – я напишу матери, чтобы и не ждала. Тут время не терпит. Надо решать.
Платон Николаевич молчал.
– А еще о жалости твердит, – язвительно произнесла Каролина Петровна. – Уж если родную мать не жалеет, так о чужих вспоминать не приходится… Ступай-ка, я спать ложусь.
Платон Николаевич пошел к двери. Но у порога вдруг остановился, обернулся, махнул рукой и проговорил:
– Что ж… И так – и иначе, все равно я буду подлец… Делайте со мной, тетя, что хотите. В ваши руки отдаюсь.
VIIIАня ходила по зале, из одного угла в другой. Лицо ее было желто и не только не напоминало лица ребенка, но даже не казалось молодым. Это черты пожилой, измученной женщины. На висках лежали зеленоватые тени, углы рта опустились.
Три дня она не видала Платона Николаевича. Пробовала ходить вниз – но и там его не было, а Лида и Каролина Петровна так странно смотрели на нее и так холодно говорили, что она спешила уйти, ей было стыдно и нехорошо с ними. Ходила она в сад, где они часто встречались и куда, после вечера на лестнице, она звала его на другой день. Тогда он пришел, но почти не удалось поговорить, – к ним в беседку явилась Лида с работой. Все равно Аня была счастлива, потому что он сидел около нее, смеялся, шутил и порой смотрел с лаской. Что в глазах была к ней ласка – это она знала наверное. Потом они встретились случайно у крыльца, вечером; Аня кинулась к нему и только успела шепнуть:
– Верите мне?
Сейчас же стукнуло окно и голос Каролины Петровны позвал:
– Это ты, Платон?
Но все-таки тогда он сжал ее руку и проговорил:
– До завтра.
Завтра они не видались – и ни разу с тех пор.
Напрасно Аня бродила по саду, ждала у крыльца, на лестнице… Платон Николаевич будто нарочно прятался.
Дольше Аня ждать не могла. Она хотела знать, что случилось, должна была знать. Она предпочла бы убедиться, что он умер.
Шло время, боль в сердце сделалась так сильна, что соображения Ани стали бессмысленны и вещи, самые невозможные, казались теперь простыми и даже необходимыми, лишь бы они уменьшили муку.
Отца не было дома. Он вернется не раньше двенадцати. Все люди разошлись, было воскресенье, даже экономка Анфиса ушла. В доме было пусто и тихо.
Аня отправилась в свою комнату и села за стол. Она искала глазами бумаги – и не нашла. Она вырвала клочок с голубыми линейками из старой тетради и написала крупными буквами.
«Многоуважаемый Платон Николаевич! Умоляю сказать, что случилось. Умоляю видеть хотя на минуту. Я больше не могу вытерпеть. Мне очень, очень важно. Папы нет дома. Приходите ко мне, потому что в сад нельзя, идет дождь. Я вас понимаю, жалею, люблю – только придите. Я не умею сказать, как страшно мне важно, чтобы Вы пришли сейчас. Больше писать не могу. Любящая Вас Аня».
