Максим Горький - Том 24. Статьи, речи, приветствия 1907-1928
Контрреволюционная молодёжь не способна к познанию причин и смысла революции, она относится к ней исключительно эмоционально. Дореволюционный строй жизни представляется ей потерянным раем, в то время как зло и неправда этого строя и породили революцию.
В статье Н.А.Бердяева много горькой правды. Все, кому приходилось общаться с широкими кругами русской эмигрантской среды, думаю, засвидетельствуют, что многие замечания автора метки и попадают в цель. Нетерпимость к чужому мнению, подозрительность и крайняя упрощённость суждений — увы! — очень распространены в нашей среде. Всё это так!»
— соглашается «Руль» и вносит свои поправки к пессимизму Бердяева:
«Но всё-таки мы позволим себе упрекнуть почтенного автора в чрезмерной схематичности и крайней огульности его характеристик. Нам представляется, что и адресат его изобличений — русская эмигрантская молодёжь — только отчасти повинна во вменяемых ей грехах. Разве даже такие движения, как во многих отношениях уродливое евразийство, не свидетельствуют о брожении мысли, о попытках переоценки старых догм и о внимательном всматривании в процессы, происходящие в России? Неисправимый догматизм обнаруживают скорее представители старшего поколения русской эмиграции, поскольку они не могут отойти от прежних схем и доктрин, левых и правых. Именно здесь, в этом омертвении и «мумификации», в этом идеологическом артериосклерозе видим мы самую опасную духовную болезнь эмиграции.
Тем, кто за эти 8 лет изо дня в день наблюдал русскую молодёжь, думается, не придёт в голову упрекнуть её в мертвенной застойности. Нет, жизнь в новых условиях, знакомство с европейским укладом жизни, новые профессии, трудовой режим — всё это не прошло даром. Неисправимый обскурантизм есть удел наименее одарённой и наиболее усталой части молодёжи, явление неизбежное всегда и всюду. И он — увы! — поддерживается и питается, главным образом, представителями старшего поколения, теми из них, которые ничего не забыли и ничему не научились.»
Но оптимистические поправки «Руля» не гармонируют с мрачными размышлениями передовицы 24 ноября, — передовица вполне резонно скорбит:
«Нынешние германские процессы подчёркивают в ней одну особенно тревожную черту. Не так давно закончившийся берлинский процесс обнаружил семейную среду — убийство юношей возлюбленного своей молоденькой сестры, — среду невнимательную, распущенную, предоставившую подростков их воле и их участи. Можно было приписать последствия отсутствию семейного авторитета, отсутствию благодетельного семейного тепла и заботливости. Но настоящий эссенский процесс, наоборот, показывает две семьи — школьных преподавателей — в которых, как нарочно, семейный авторитет, воспитательная дисциплина, строгость нравов стояли чрезвычайно высоко.
Может быть, здесь губительной оказалась именно семейная опека? Но опять-таки — эти две семьи представляют явную противоположность: в одной господствуют дисциплина, строгость, суровые требования воздержания; в другой — материнская ласка, любовная помощь юноше в его собственных стремлениях к самообузданию. Жестокая трагедия не пощадила обеих семей. Что же это: авторитет и отсутствие авторитета, опека и беспризорность, суровость и ласка, — ни одна из этих противоположностей не отвела рока от юных жизней.»
Но «Руль» — всё-таки «Руль», и, сокрушаясь о германской молодёжи, он продолжает направлять свою злость и внимание читателей своих на молодёжь Союза Советов, на комсомол. В передовой статье 23 ноября, озаглавленной «Контрреволюционные щенки», он говорит:
«В то время, как в эмиграции поклонники «пассивного эволюционизма» изо всех сил приспособляются к сочинённому ими мирному врастанию населения в советский строй, — в России нарастает весьма активный революционизм. Активность деревни, стихийная, хаотическая и беспощадная, даёт один его элемент; другой создаётся нарастанием заговорщических настроений среди учащейся молодёжи, даже комсомольской; названия носят совсем «эмигрантский» характер, например, «Союз национального возрождения России», хотя имеют чисто «внутреннее» происхождение. «Террористическое ядро», наверное, будет проклято вождём беженского пассивного эволюционизма как расстраивающее все его чертежи.»
Как видите, «Руль» ничего не имел бы и против террора, — очевидно, так надо понимать его иронию по адресу сторонников «беженского пассивного эволюционизма». Иосиф Гессен, Юлий Айхенвальд, Изгоев и прочие — эта «компания» совершенно одичала от злости, от обиды. В передовой от 23 ноября они пишут:
«Мы знаем, конечно, о множестве семейных трагедий, происходящих по всей России, где дети отрекаются от отцов или просто отпадают от них. Но, вместе с тем, кому из нас не приходилось при встречах со старыми знакомыми оттуда и при расспросах об их молодёжи слушать ответ: «Мои-то дети, слава богу, не заражены, их удалось охранить». И идёт эта незаметная работа охраны молодого поколения и передачи ему духовного наследия отцов по всей России.»
Не станем возражать по поводу «передачи духовного наследия отцов» детям «по всей России». Предоставим слово Е.Д. Кусковой, она недавно поместила в «Последних новостях» статью «Об идейных финтифлюшках» и вот что говорит в этой статье:
«Одно из самых тяжёлых обстоятельств нашей и без того тяжкой жизни — это состояние духа интеллигенции и здешней, зарубежной, и внутрироссийской. Как определить это состояние? Корреспондент «Социалистического вестника» (ном.20) из Москвы поставил диагноз весьма радикальный: нет никакого «состояния духа», — просто померла… «Интеллигенция, — пишет он, — как группа прекратила своё существование. Сохранились ещё отдельные экземпляры, но подавляющая масса превратилась в чиновников, трепещущих перед начальством, не смеющих своё суждение иметь». Итак, «как группа» — померла… Ну, а мы тут существуем как группа или нет? Или также превратились в отдельные экземпляры? Каждый — сам по себе, лейбницевская монада. Каждый экземпляр развивает свою собственную философию, и никто ни с кем и ни с чем не согласен. Корреспондент «Социалистического вестника» не указывает, по каким признакам он диагностировал смерть интеллигенции как группы там, внутри России. Здесь, за рубежом, приходится слышать иногда мнение другое: интеллигенция как группа ещё не умерла. И это, дескать, очень мешает жить другим, к этой группе не принадлежащим.
Недавно такое мнение мне пришлось слышать от писателя из так называемых «молодых». Сидим и беседуем довольно мирно. По здешнему обыкновению, спрашивает: какие новости?
— Новости все печальные. Вы знаете, вчера умер такой-то.
Называю имя крупного в недавнем прошлом общественного деятеля.
— Что? Умер? Так ведь это же счастье!
— Для него, вы хотите сказать?
— Нет, нет! Для нас, конечно, для нас, молодых. Пока старики из этой так называемой «старой интеллигенции» не вымрут дочиста и здесь и там, — ничего не будет! — отчеканил он, зло блестя глазами.
Я даже отодвинулась…»
Движение — вполне естественное. Собеседник Е.Д. Кусковой утверждает, что советская молодёжь тоже заражена ненавистью к своим вождям, и Е.Д. верит ему. Напрасно. Разумеется, «в семье — не без уродов», особенно в том случае, когда семья насчитывает 150 миллионов человек и когда измотанные каторжным трудом, пережившие бесчисленное количество кровавых драм «отцы» деревни полагают, что «пора отдохнуть» с тем и на том, что уже приобретено. Разумеется, есть и дети, — как в деревне, так и в городе, — которые тоже не прочь отдохнуть. Ведь слухи о том, что деревня всё беднеет, — это не правда, а эмигрантская «политика». Правда же в том, что огромное большинство молодёжи хорошо понимает: отдыхать — рано. Для отдыха необходим целый ряд культурных условий: тысячи тракторов, силовые станции, орошение засушливых областей, дорожное строительство и т. д. Понимается молодёжью и то, что индустриализация страны — необходимейшее условие её дальнейшего культурного роста. Если интеллигенты-эмигранты думают, что сотни тысяч популярно-научных брошюр, «Беднота», «Крестьянская газета» и вообще вся масса литературы для деревни не имеет никакого влияния на крестьян, — плохо эмигранты оценивают роль интеллектуальной энергии. А затем эмигранты упускают из «поля своего зрения» некий новый фактор, имеющий колоссальное культурное значение: массовый человек — рабочий и крестьянин — постепенно начинает чувствовать себя хозяином своей страны, начинает гордиться своими успехами в деле строительства нового быта, нового хозяйства, а самое главное — он уже почти понял всепобеждающую силу труда и ему уже не чужд трудовой пафос.
Я понимаю, что эмигранты этому не поверят, — «невыгодно» верить. Но я должен ещё напомнить, что у советской молодёжи есть свои органы печати: кроме «Комсомольской правды», в каждом провинциальном городе издаются комсомольские «Смены», «Резервы» и т. д., есть свой журнал «На литературном посту», и не один этот, что расходятся в сотнях тысяч экземпляров, журналы рабселькоров, военкоров, журналы для женщин, для пионеров, и почти на каждой фабрике, на каждом заводе есть своя маленькая газета. Все эти издания весьма убедительно говорят о том, что большевистская гвардия очень хорошо воспитывает смену себе. В Союзе Советов есть радость жизни и «радость о жизни». А что может вынести эмигрантская молодёжь из газет своих отцов, из газет, начинённых явной ложью, явной клеветой и злостью, из газет, насыщенных пессимизмом, мелкой и злой междоусобной полемикой, — что дают ей эти «выхолощенные» газеты?
