Петр Краснов - Подвиг
— И въ совсѣмъ пустое не хорошо, — бормоталъ онъ, — да надо, чтобы съ вами были порядочные люди.
— Вотъ сюда, князь, — сказалъ онъ, отворяя дверь отдѣленiя, гдѣ сидѣла явно фермерская семья изъ двухъ плотныхъ краснорожихъ мужчинъ, очень толстой, добродушнаго вида женщины и трехъ дѣтей.
— Сюда уже никто къ вамъ не сядетъ въ дорогѣ. Ну, храни васъ Богъ!
Князь еще долго видѣлъ тонкую и узкую фигуру Пиксанова, стоявшаго на платформѣ. Необычно грустнымъ и встревоженнымъ казался полковникъ князю и это еще больше увеличивало муки и угрызенiя совѣсти Ардаганскаго.
XXVII
Надъ Атлантическимъ океаномъ бушевала буря. Она выла въ раздвижныхъ крыльяхъ аэроплана и летчикъ, часто убиралъ ихъ, сокращая площадь и все увеличивая скорость полета. Беззвучно вращался пропеллеръ. Въ кабинѣ было тепло. Мелкiя брызги летѣли на стекла и замерзали на нихъ. Аппаратъ забиралъ вышину. Кипѣнiе волнъ внизу становилось, какъ мутно зеленая шелковая матерiя, покрытая бѣлымъ кружевомъ пѣны. Князь Ардаганскiй вторыя сутки неподвижно сидѣлъ въ креслѣ, отдаваясь мучительнымъ думамъ.
«Подлецъ … предатель»… — бормоталъ онъ иногда и не зналъ къ кому онъ это относитъ, къ себѣ или къ Мишелю Строгову. Мишеля Строгова онъ ненавидѣлъ, какъ только можно ненавидѣть въ девятнадцать лѣтъ, когда имѣешь чистое сердце и никогда и никому еще не пожелалъ зла.
«Подлецъ … негодяй … Его убить мало … И я его убью … Первымъ дѣломъ, какъ прилечу, убью» …
Князь Ардаганскiй отлично сознавалъ, что никогда и никого онъ не убьетъ. Онъ и букашки никакой не могъ уничтожить. Онъ вспоминалъ, какъ въ тихiй теплый вечеръ къ нимъ въ палатку залетѣла голубая блестящая бабочка и какъ онъ ее бережно вынесъ подальше въ поле, чтобы она не опалила крыльевъ о пламя свѣчи лампiона.
«Своими собственными руками задушу … Ахъ! негодяй!.. Или нѣтъ … Это неблагородно … Я ему скажу, я его назову подлецомъ и вызову его на дуэль»..
И сейчасъ же точно видѣлъ передъ собою узкое и плоское лицо Мишеля съ его странными глазами, необычно всегда устремленными куда то вдаль и никогда не смотрящими въ глаза собесѣднику и понималъ, что на дуэль вызвать Мишеля Строгова просто не придется.
Мишель этого не пойметъ. Онъ высмѣетъ и «подлеца» и вызовъ на дуэль. Онъ «выше этого» …
«Ахъ, какая гадость … Побить его просто. Разбить его наглую рожу …»
Передъ нимъ вставала широкая грудная клѣтка тренирующагося борца, громадные бицепсы, которыми такъ любилъ передъ всѣми хвастать Мишель и понималъ князь, что въ такомъ единоборствѣ Мишель накладетъ ему «по первое число» …
«Да и кто виноватъ больше?.. Оиъ или я?.. Кто передалъ письмо? Его надо было вскрыть и посмотрѣть, что тамъ написано и можно ли такое везти въ Европу. Вскрыть и прочитать чужое письмо!.. Чужое письмо!.. Это все равно, что подслушивать у двсрей, что ворoвать … Нѣтъ … Это хуже всякаго воровства».
«Я долженъ все сказать капитану Немо и просить его о самой страшной казни» …
Ужасъ разбиралъ его. Да и зачѣмъ говорить?.. He зналъ ли этотъ полный таинственности человѣкъ все и безъ всякаго покаянiя. Какъ онъ поняль и узналъ Мишеля Строгова. He допустилъ его до посылки въ Россiю. Говорить съ капитаномъ Немо казалось ужаснымъ. Такъ въ мучительномъ горѣнiи совѣсти князь Ардаганскiй не замѣтилъ, какъ наступилъ день и аэропланъ плавно и быстро, точно скользя съ крутой и безконечной горы, снизился и опустился на точку на Россiйскомъ островѣ.
Было нестерпимо жарко. Буря проносившаяся надъ океаномъ не смягчала зноя. Вѣтеръ дулъ точно изъ раскаленной доменной печи. Россiйскiй флагъ игралъ съ вѣтромъ. Веревки далеко отдулись отъ мачты. Вѣтеръ рвалъ и хлопалъ флагомъ.
Ноги дрожали у князя Ардаганскаго, когда онъ поднимался на гору, за скалы базальта, на уступъ, гдѣ стоялъ соломенный баракъ капитана Немо. Дремавшiй на крыльцѣ адъютантъ ротмистръ Шпаковскiй принялъ пакетъ.
— Я бы хотѣлъ и лично видѣть капитана Немо, — нерѣшительно сказалъ Ардаганскiй.
— Хорошо … Я потомъ доложу. Сейчасъ капитанъ у Радiо … Ну, какъ веселились въ Парижѣ?..
— Гдѣ же веселиться? — уныло и вяло сказаль Ардаганскiй, — я едва успѣлъ побывать у всѣхъ, къ кому мнѣ было приказано зайти.
Слова не шли съ языка. Князю казалось, что и Шпаковскiй все знаетъ и потому такъ и выспрашиваетъ его о Парижѣ.
— А у насъ, князь, вѣрите ли, что то особенное творится. Вотъ всѣ эти пять дней, что васъ не было, полковникъ Ложейниковъ насъ тревогами и ученьями замучилъ … Вѣрите ли вывозили на море щиты изъ ящичныхъ досокъ и обстрѣливали ихъ … Точно десанта какого то боимся … Изъ пушекъ Гочкиса стрѣльбу производили. Ну кто отъищетъ насъ на этомъ Богомъ и людьми забытомъ острову?
Электрическiй звонокъ зазвонилъ на верандѣ. Шпаковскiй вскочилъ съ пакетомъ.
— Такъ и о васъ доложить?.. Но, если, князь, что личное и вообще неважное, можетъ быть, вы повременили бы? Не безпокойте Ричарда Васильевича. Всѣ эти дни онъ что то необычно озабоченъ и, вѣрите ли, даже точно и взволнованъ … Кто бы этому повѣрилъ?..
«Для меня это очень важно», — мелькнуло въ головѣ Ардаганскаго, — «для дѣла?.. Не все ли равно? Это уже кончено. Сплетня гуляетъ по Парижу … По всему мiру … Ее моимъ раскаянiемъ не остановить … Зачѣмъ еще безпокоить этого таинственнаго человѣка, и безъ моего покаянiя все про меня знающаго?».
Князь Ардаганскiй сказалъ и самъ удивился, какъ это спокойно и натурально у него вышло, несмотря на внутреннюю душевную бурю: -
— Да … Конечно … Обо мнѣ ничего не докладывайте. Вернулся благополучно … И все … A то … To мое личное дѣло и имъ теперь не надо безпокоить капитана Немо …
— Стосковались … Изнервничались, какъ и мы всѣ, - быстро сказалъ Шпаковскiй и скрылся за дверьми кабинета капитана Немо.
Князь Ардаганскiй медленно сталъ спускаться съ горы. Вотъ, когда онъ почувствовалъ всю усталость полета и безсонныхъ ночей.
XXVIII
Капитанъ Немо сильно измѣнился за это время. Онъ исхудалъ, пересталъ бриться и холить лицо и обросъ бородою. Длинные, на проборъ, сѣдые волосы его были тщательно расчесаны. Это опять былъ ученый и труженикъ, не успѣвающiй слѣдить за собою, а не тотъ снобирующiй инженеръ, который ковалъ деньги, имѣя одну цѣль — спасенiе Россiи. Въ бѣлой просторной пижамѣ, онъ сидѣлъ у Радiо-аппарата и слушалъ, что съ далекаго сѣвера ему докладывалъ Ранцевъ. Молодымъ, былымъ задоромъ, тѣмъ восторгомъ творчества, какой былъ у Ранцева, когда онъ скакалъ на Императорскiй призъ, когда собирался принимать лихой четвертый эскадронъ, вѣяло отъ словъ Ранцева, и капитану Немо казалось, что онъ видитъ передъ собою открытое лицо своего стариннаго друга, и его честные сѣрые, немигающiе глаза, не опускаясь, смотрятъ на него.
— Шестнадцать пѣхотныхъ дивизiй и четыре кавалерiйскiя бригады закончены формированiемъ. Двѣсти тысячъ человѣкъ призваны подъ Императорскiя знамена. Вооружить поставками Ольсоне мнѣ удалось пока только двѣ дивизiи. Но это меня ни мало не смущаетъ. По мѣрѣ моего продвиженiя красноармейскiя части сдаются и я за ихъ счетъ вооружу остальныя. Съ весною думаю спуститься на желѣзную дорогу и, отгородившись заслономъ съ запада, развить операцiю на югъ и на востокъ, гдѣ обстановка складывается необыкновенно благопрiятно. У меня недостатокъ воздушнаго флота и это можетъ сорвать всѣ мои планы. Территорiя, занятая мною громадна. Обслуживать ее тридцатью аэропланами, имѣющимися въ моемъ распоряженiи, становится невозможно. Несмотря на ихъ превосходство надъ аппаратами большевиковъ, они скоро не будутъ въ состоянiи достаточно охранить мои формированiя, еще неокрѣпшiя и недостаточно вооруженныя. Величина занятаго мною края заботитъ меня. Сотни путей ведутъ въ него, и у меня не хватаетъ газовыхъ заставъ. Необходима присылка, и незамедлительная, всего нашего воздушнаго флота, самого Аранова и профессора Вундерлиха для устройства газовыхъ фабрикъ и аэропланныхъ заводовъ, къ чему всѣ возможности здѣсь есть. Отъ работающихъ въ Россiи знаю, что и тамъ все готово для удара … Насталъ часъ, когда ты долженъ прiѣхать къ намъ и утвердить свою базу у насъ …
Мягкая и добрая улыбка появилась на лицѣ Немо.
«Милый Петрикъ … Какъ узнаю я тебя! Переѣхать къ вамъ … На чемъ? «Гекторъ» до весны стоитъ затертый во льдахъ. У меня тридцать аэроплановъ. Я долженъ отправить на нихъ Аранова и Вундерлиха съ ихъ лабораторiей, препаратами, чертежами и принадлежностями аэроплановъ. Я долженъ отправить возможно большее количество минъ. При этихъ условiяхъ я могу сажать на аэропланы только летчиковъ и механиковъ. Тридцать аэроплановъ поднимутъ всего шестьдесятъ человѣкъ, пятьдесятъ пять должны остаться здѣсь … И, конечно, я останусь съ ними».
