Николай Чернышевский - Что делать?
Что еще? Швейные, продолжая сживаться, продолжают существовать; их теперь уже три; Катерина Васильевна давно устроила свою, теперь много заменяет Веру Павловну в ее швейной, а скоро и вовсе должна будет заменить, потому что в нынешнем году Вера Павловна — простите ее — действительно будет держать экзамен на медика, и тогда ей уж вовсе некогда будет заниматься швейною. «Жаль, что нет возможности развиваться этим швейным: как они стали бы развиваться», — говорит иногда Вера Павловна. Катерина Васильевна ничего не отвечает на это, только в глазах ее сверкает злое выражение. «Какая ты горячая, Катя; ты хуже меня, — говорит Вера Павловна. — А хорошо, что у твоего отца все-таки что-нибудь есть; это очень хорошо». — «Да, Верочка, это хорошо; все-таки спокойнее за сына» (следовательно, у нее есть сын). — «Впрочем, Катя, ты меня заставила не знаю о чем думать. Мы проживем тихо и спокойно». Катерина Васильевна молчит. «Да, Катя, ну, для меня скажи: да…» Катерина Васильевна смеется. «Это не зависит от моего «да» или «нет», а потому в удовольствие тебе скажу: да, мы проживем спокойно».
И в самом деле они все живут спокойно. Живут ладно и дружно, и тихо и шумно, и весело и дельно. Но из этого еще не следует, чтобы мой рассказ о них был кончен, нет. Они все четверо еще люди молодые, деятельные; и если их жизнь устроилась ладно и дружно, хорошо и прочно, то от этого она нимало не перестала быть интересною, далеко нет, и я еще имею рассказать о них много, и ручаюсь, что продолжение моего рассказа о них будет гораздо любопытнее того, что я рассказывал о них до сих пор.
XXIII
Они живут весело и дружно, работают и отдыхают, и наслаждаются жизнью, и смотрят на будущее если не без забот, то с твердою и совершенно основательной уверенностью, что чем дальше, тем лучше будет. Так прошло у них время третьего года и прошлого года, так идет у них и нынешний год, и зима нынешнего года уж почти проходила, снег начинал таять, и Вера Павловна спрашивала: «Да будет ли еще хоть один морозный день, чтобы хоть еще раз устроить зимний пикник?» — и никто не мог отвечать на ее вопрос, только день проходил за днем, все с оттепелью, и с каждым днем вероятность зимнего пикника уменьшалась. Но вот, наконец! когда уж была потеряна надежда, выпал снег, совершенно зимний, и не с оттепелью, а с хорошеньким, легким морозом; небо светлое, вечер будет отличный — пикник! пикник! наскоро, собирать других некогда, — маленький, без приглашений.
Вечером покатились двое саней. Одни сани катились с болтовней и шутками; но другие сани были уж из рук вон: только выехали за город, запели во весь голос, и что запели!
……………..
Выходила молода
За новые ворота,
За новые, кленовые,
За решетчатые:
— Родной батюшка грозен
И немилостив ко мне:
Не велит поздно гулять,
С холостым парнем играть.
Я не слушаю отца,
Распотешу молодца…
……………
Нечего сказать, отыскали песню! Да это ли только? то едут шагом, отстают на четверть версты и вдруг пускаются вскачь, обгоняют с криком и гиканьем, и когда обгоняют, бросают снежками в веселые, но небуйные сани. Небуйные сани после двух-трех таких обид решились защищаться. Пропустивши вперед буйные сани, нахватали сами пригоршни молодого снега, осторожно нахватали, так что буйные сани не заметили. Вот буйные сани опять поехали шагом, отстали, а небуйные сани едут коварно, не показали, обгоняя, никакого вида, что запаслись оружием; вот буйные сани опять несутся на них с гвалтом и гиканьем, небуйные сани приготовились дать отличный отпор сюрпризом, но что это? буйные сани берут вправо, через канаву, — им все нипочем, — проносятся мимо в пяти саженях: «Да, это она догадалась, схватила вожжи сама, стоит и правит», — говорят небуйные сани, — «нет, нет, догоним! отомстим!» Отчаянная скачка. Догонят или не догонят? «Догоним!» — с восторгом говорят небуйные сани, — «нет», — с отчаянием говорят они, — «догоним», — с новым восторгом. «Догонят!» — с отчаянием говорят буйные сани, — «не догонят!» — с восторгом говорят они. — Догонят или не догонят?
На небуйных санях сидели Кирсановы и Бьюмонты; на буйных — четыре человека молодежи и одна дама, и от нее-то все буйство буйных саней.
— Здравствуйте, mesdames и messieurs, мы очень, очень рады снова видеть вас, — говорит она с площадки заводского подъезда. — Господа, помогите же дамам выйти из саней, — прибавляет она, обращаясь к своим спутникам.
Скорее, скорее в комнаты! мороз нарумянил всех!
— Здравствуйте, старикашка! Да он у вас вовсе еще не старик! Катерина Васильевна, что это вы наговорили мне про него, будто он старик? он еще будет волочиться за мною. Будете, милый старикашка? — говорит дама буйных саней.
— Буду, — говорит Полозов, уже очарованный тем, что она ласково погладила его седые бакенбарды.
— Дети, позволяете ему волочиться за мною?
— Позволяем, — говорит один из молодежи.
— Нет, нет! — говорят трое других.
Но что ж это дама буйных саней вся в черном? Траур это или каприз?
— Однако я устала, — говорит она и бросается на турецкий диван, идущий во всю длину одной стены зала. — Дети, больше подушек! да не мне одной! и другие дамы, я думаю, устали.
— Да, вы и нас измучили, — говорит Катерина Васильевна.
— Как меня разбила скачка за вами по ухабам! — говорит Вера Павловна.
— Хорошо, что до завода оставалась только одна верста! — говорит Катерина Васильевна.
Обе опускаются на диван и подушки в изнеможении.
— Вы недогадливы! да вы, верно, мало ездили вскачь? Вы бы встали, как я; тогда ухабы — ничего.
— Даже и мы порядочно устали, — говорит за себя и за Бьюмонта Кирсанов. Они садятся подле своих жен. Кирсанов обнял Веру Павловну; Бьюмонт взял руку Катерины Васильевны. Идиллическая картина. Приятно видеть счастливые браки. Но по лицу дамы в трауре пробежала тень, на один миг, так что никто не заметил, кроме одного из ее молодых спутников; он отошел к окну и стал всматриваться в арабески, слегка набросанные морозом на стекле.
— Mesdames, ваши истории очень любопытны, но я ничего хорошенько не слышала, знаю только, что они и трогательны и забавны, и кончаются счастливо, я люблю это. А где же старикашка?
— Он хозяйничает, приготовляет закуску; это его всегда занимает, — сказала Катерина Васильевна.
— Ну, бог с ним в таком случае. Расскажите же, пожалуйста. Только коротко; я люблю, чтобы рассказывали коротко.
— Я буду рассказывать очень коротко, — сказала Вера Павловна, — начинается с меня; когда дойдет очередь до других, пусть они рассказывают. Но я предупреждаю вас, в конце моей истории есть секреты.
— Что ж, тогда мы прогоним этих господ. Или не прогнать ли их теперь же?
— Нет, теперь они могут слушать.
Вера Павловна начала свою историю.
……………………………
— Ха, ха, ха! Эта милая Жюли! Я ее очень люблю! И бросается на колена, и бранится, и держит себя без всякого приличия! Милая!
……………………………
— Браво, Вера Павловна! «брошусь в окно!» — браво, господа! — Дама в трауре захлопала в ладоши. По этой команде молодежь оглушительно зааплодировала и закричала «браво» и «ура».
……………………………
— Что с вами? Что с вами? — с испугом сказала Катерина Васильевна через две-три минуты.
— Нет, ничего, это так; дайте воды, не беспокойтесь, Мосолов уже несет. Благодарю, Мосолов, — она взяла воду, принесенную тем молодым ее спутником, который прежде отходил к окну, — видите, как я его выучила, все вперед знает. Теперь совершенно прошло. Продолжайте, пожалуйста; я слушаю.
— Нет, я устала, — сказала она минут через пять, спокойно вставая с дивана. — Мне надобно отдохнуть, уснуть час-полтора. Видите, я без церемонии, ухожу. Пойдем же, Мосолов, искать старикашку, он нас уложит.
— Позвольте, отчего ж мне не заняться этим? — сказала Катерина Васильевна.
— Стоит ли беспокоиться?
— Вы нас покидаете? — сказал один из молодежи, принимая трагическую позу. — Если бы мы предвидели это, мы взяли бы с собой кинжалы. А теперь нам нечем заколоться.
— Подадут закуску, заколемся вилками! — с восторгом неожиданного спасения произнес другой.
— О нет, я не хочу, чтобы преждевременно погибала надежда отечества, — с такою же торжественностью произнесла дама в трауре, — утешьтесь, дети мои. Мосолов, подушку, которая поменьше, на стол!
Мосолов положил подушку на стол. Дама в трауре стала у стола в величественной позе и медленно опустила руку на подушку.
Молодежь приложилась к руке.
Катерина Васильевна пошла укладывать уставшую гостью.
— Бедная! — проговорили в один голос, когда они ушли из зала, все трое остальные, бывшие в небуйных санях.
