Глеб Успенский - Том 3. Новые времена, новые заботы
Рассказ «Не воскрес» привлек к себе пристальное внимание В. И. Ленина. В числе выписок из книг и газет, собранных Лениным в сентябре-октябре 1914 года для неосуществленной брошюры «Европейская война и европейский социализм», сохранилась выписка из рассказа «Не воскрес», сделанная по указанию Ленина Н. К. Крупской, с заголовком рукою Ленина («Война за свинину (Успенский)») со слов: «После этой войны я только их и считаю настоящими героями» (стр. 206) до слов: «Действительно выходило, как будто из-за свинины вышло все дело» (стр. 207; Ленинский сборник, т. XIV, М.-Л., 1930, стр. 38–39). Эту выписку Ленин намеревался использовать в задуманной им брошюре, посвященной анализу империалистического характера первой мировой войны.
Кафана (сербск.) — кофейня, кафе.
Это именно необыкновенные люди! — «Необыкновенными людьми», «настоящими героями» Долбежников здесь и ниже называет русских революционеров-народников. Успенский имел в виду, в частности, П. Л. Лаврова, который в своем зарубежном нелегальном органе, газете «Вперед», выступил с разоблачением истинных целей самодержавия в славянском вопросе. Лавров указал, что царизм поддерживает династические интересы сербских князей, а не интересы сербского народа. Из каждой капли крови, льющейся на войне, писал Лавров, «пытаются извлечь себе выгоды политические партии или финансисты разных стран» («Вперед», 1876, № 42 от 1 октября, стр. 595–596). Эту статью Лаврова К. Маркс охарактеризовал как «акт большого морального мужества» («Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями», 2-е изд., 1951, стр. 217).
…принимаюсь за чтение… Гуака. — «Гуак, или Непреоборимая верность. Рыцарская повесть» — одна из распространенных лубочных книг.
Землин — город на правом берегу Дуная, при впадении реки Савы, против Белграда.
…спавшими богатырями францыль-венецианами. — Францыль Венциан — герой лубочной книги «История о храбром рыцаре Францыле Венциане и о прекрасной королевне Ренцывене».
Голодная смерть*
Впервые напечатано в «Отечественных записках», 1877, № 6. Тема рассказа — пробуждение в забитом и запуганном крестьянском мальчике-самоучке сознания несправедливости существующего порядка вещей и желания помочь народу — тесно связана с одной из основных идей цикла — о зарождении мысли в массах под влиянием «новых времен».
В 1873 году Успенский, изучив дневники и письма писателя-демократа Ф. М. Решетникова, написал биографический очерк о нем. Тяжелая жизнь Решетникова, сына почтальона, сироты, упорным трудом пробившего себе дорогу в литературу и посвятившего свою деятельность борьбе за народное благо, дала Успенскому материал для настоящего рассказа, героя которого Успенский назвал именем автора «Подлиповцев».
Говоря в рассказе о чтении героем книг, которыми в 60-е годы интересовалась «вся грамотная Россия» (то есть произведений Чернышевского, Добролюбова, Некрасова), Успенский подчеркивает влияние революционно-демократической литературы 60-х годов на умственное пробуждение людей из народа.
Стр. 226. …пришел квартальный и сказал: «можно!» — Стремясь использовать борьбу славян Балканского полуострова за освобождение в своих политических интересах, в частности желая отвлечь внимание демократических слоев от положения внутри страны, царское правительство разрешило в 1876 году деятельность славянского благотворительного комитета, собиравшего средства в пользу балканских славян.
Горбуновский рассказ. — Имеются в виду юмористические рассказы и сценки И. Ф. Горбунова (1831–1895) из народного быта.
Ливадия — название увеселительного заведения в Петербурге.
Подвести под сикурс — подвести под удар, под неприятность.
Три письма*
Впервые напечатано в «Отечественных записках», 1878, № 3 и № 4, с подзаголовком «Из воспоминаний Долбежникова (см. „Не воскрес“)».
В рассказе (в лице рассказчика и его друга) противопоставлены два типа интеллигентов-разночинцев 70-х годов. Если рассказчик, переживший в молодости под влиянием революционного возбуждения «61 и 62 года» период увлечения передовыми идеями, кончил службой в провинциальном банке, то его друг (названный в рассказе «иностранцем») сделал живое, конкретное дело для людей, пожертвовал собой для того, чтобы возродить к нормальной, трудовой жизни трех брошенных на произвол судьбы детей. Сравнивая между собой жизненный путь обоих героев, Успенский отдает предпочтение «иностранцу», так как жизнь его — в отличие от жизни его друга — принесла реальные положительные плоды. Но вместе с тем путь, избранный «иностранцем», также не удовлетворяет писателя. Призывая интеллигенцию к служению народу, Успенский требует от нее не стихийных, разрозненных действий, а борьбы за общий подъем жизни и благосостояния народных масс, освещенной сознательной общественной программой. Скептическое освещение писателем практических результатов «подвига» «иностранца» в конце очерка отражает критическое отношение Успенского к проповедовавшимся П.Л. Лавровым методам медленного, постепенного прогресса.
Прототипом «иностранца», как указал В. Г. Короленко, явился товарищ Успенского по тульской гимназии Н. Е. Битмит (1842–1886), сын обрусевшего англичанина. Его воспитанниками были дети разорившегося оренбургского помещика Качки. В конце 1870-х годов Битмит сблизился с революционно-народническими кругами, был арестован и выслан за границу. В. Г. Короленко, который в молодые годы был знаком с воспитанниками Битмита, писал о них, что это были «молодые люди, производившие очень приятное впечатление. Оба были хорошими рабочими-слесарями» (В. Г. Короленко. История моего современника, кн. 2. Гослитиздат, М., 1935, стр. 302–306).
В изображении семьи рассказчика и его юношеских стремлений нашли отражение воспоминания самого писателя о своей семье и своих настроениях в начале 60-х годов.
Живодерка — улица в Москве.
«Полицейские ведомости» — газета «Ведомости московской городской полиции», в которой печатались объявления.
И тут же шла речь о «подводных камнях» — намек на роман М. В. Авдеева «Подводный камень» (1860), героиня которого, по выражению Щедрина, «не ищет никакой другой свободы, кроме свободы любви».
Вефур — парижский ресторатор.
Из контуар (франц. comptoir) — из конторы.
О-буа (франц. aux bois) — в лес. Здесь имеется в виду Булонский лес, см. прим. к стр. 38.
Гарсон (франц. garcon) — мальчик, слуга в ресторане.
Больная совесть*
Впервые напечатано в «Отечественных записках», 1873, № 2 и № 4, в качестве начала непродолженной впоследствии серии «Очерки, рассказы, наблюдения и другого рода отрывки из одних записок».
В очерке отразились впечатления, вызванные первой поездкой Успенского за границу в 1872 году. Успенский поехал за границу как корреспондент «Отечественных записок», для которых он собирался написать в результате поездки серию «Парижских записок». Эта серия, однако, не была осуществлена.
Свои заграничные впечатления Успенский изложил в ряде писем к жене от апреля — июня 1872 года. В этих письмах намечены, а иногда и развернуты более широко те же картины западноевропейской жизни, что и в настоящем очерке, в котором Успенский подвел итоги своим раздумьям, вызванным поездкой.
Успенский выехал за границу вскоре после окончания франко-прусской войны и разгрома Парижской Коммуны. В Германии он наблюдал разгул торжествующей военщины после провозглашения германской империи, в Бельгии — нищету рабочих каменноугольных районов, в Париже писатель оказался свидетелем чудовищной расправы победившей буржуазии над участниками Коммуны и французскими рабочими. Все эти впечатления дали писателю материал для той параллели между западноевропейской буржуазной действительностью и русской жизнью пореформенной поры, которая составляет основную тему очерка.
На Западе Успенский увидел большую, чем в России, обнаженность классовых противоречий, ясное сознание рабочим классом и буржуазией противоположности своих классовых интересов. В России классовые противоречия в 70-х годах еще не выступали с такой же ясностью, как на Западе, в условиях победившего и упрочившегося капитализма. В то время как европейский рабочий эпохи Парижской Коммуны, по выражению писателя, уже знал, «кто его согнул», и это заставляло буржуазию в борьбе с пролетариатом открыто защищать свое классовое господство, в России народ еще не обладал ясным сознанием причин своего порабощения и путей выхода из него, а господствующие классы прикрывали свою хищническую практику «общечеловеческими» фразами. Противоречивость русской общественной жизни порождала то моральное состояние, характерное для различных слоев русского общества, и прежде всего для интеллигенции, которое писатель назвал «больной совестью», — ощущение несправедливости существующего порядка вещей, приводившее, однако, лишь к болезненному самоанализу, к внутреннему разладу и колебаниям, а не к действиям, освещенным сознательной передовой мыслью.
