Александр Солженицын - Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России)
Те российские евреи, кто смотрели на суть дела без ожесточения, - те видели, что, несмотря на продолжаемые ограничения, несмотря на всё более громкие (но и беспомощные) выпады против евреев в правой общественности, предвоенные годы были для евреев всё благоприятнее и необратимо вели к равноправию.
Всего через несколько лет, уже вышвырнутые в эмиграцию от великой революции, два выдающихся еврея размышляли о предреволюционной России.
Когда-то с трудом выбившийся из бедности через самообразование, лишь в 30 лет получивший аттестат зрелости экстерном, лишь в 35 окончивший университет, активный участник Освободительного движения и последовательный противник сионизма как призрачной идеи - Иосиф Менассиевич Бикерман в свои 55 лет написал: "Вопреки майским [1882] и другим правилам, вопреки черте оседлости и процентной норме, вопреки Кишинёву и Белостоку, я был и чувствовал себя свободным человеком, для которого открыта широкая возможность работать в самых разнообразных областях человеческой деятельности, который мог материально обогащаться и духовно расти, мог бороться за недостающее ему и копить силы для продолжения борьбы. Ограничения... под напором времени и нашим напором всё суживались, и во время войны широкая брешь была пробита в последней твердыне нашего бесправия. Пять или пятнадцать лет должно было бы ещё пройти, пока евреи добились бы полного равенства пред законом, мы могли ждать"67.
Человек совсем других убеждений и жизненного опыта, последовательный сионист, врач (одно время и приват-доцент женевского медицинского факультета), публицист и общественный деятель Даниил Самойлович Пасманик, ровесник Бикермана, в те же годы, из той же эмиграции писал: "При царском режиме евреям жилось куда лучше и, что бы там ни говорили, перед Великой войной материальное и духовное состояние русского еврейства было блестящее. Мы тогда были политически бесправными, но мы могли тогда развивать самую интенсивную деятельность в области национально-духовного строительства, а еврейская традиционная нищета прогрессивно исчезала"68. - "Экономически традиционная нищета нашей массы уменьшалась с каждым днём, уступая место зажиточности и материальной обеспеченности, несмотря даже на бессмысленные изгнания многих десятков тысяч евреев из прифронтовой полосы. Статистика оборота обществ взаимного кредита... лучше всего доказывала экономический прогресс русского еврейства в последнее десятилетие до переворота. То же самое и в культурном отношении. Несмотря на полицейский режим - царство абсолютной свободы в сравнении с нынешним режимом большевистской Чека - еврейские культурные учреждения всех родов и видов процветали. Жизнь била ключом: организации крепли, творчество развивалось и открывались широкие перспективы"69.
За век с лишним под русской короной еврейство выросло из 820 тысяч (с Царством Польским) до свыше 5 миллионов, ещё при том отдав эмиграции более полутора миллионов70, - то есть рост 8-кратный от 1800 до 1914. А за последние девяносто лет рост был в 3 1/2 раза (1 млн. 500 тыс.: 5 млн. 250 тыс.) - тогда как население всей Империи за эти годы (и с приобретением новых областей) выросло в 2 1/2 раза.
Но в это время ограничения ещё оставались и питали в Соединённых Штатах антирусскую пропаганду. Столыпин полагал, что с ней можно будет справиться разъяснением, приглашением американских конгрессменов и корреспондентов посещать Россию. Однако к осени 1911 ситуация обострилась к расторжению 80-летнего устойчивого торгового договора с Америкой. Столыпин не знал ещё, что значит пламенная речь будущего миротворца Вильсона, что значит единодушие американского Конгресса. Но до расторжения того договора он не дожил.
Столыпин, давший своё направление, свет и имя предвоенному десятилетию России, - весной 1911, при озлоблении и кадетского крыла и крайне правых, растоптанный законодателями обоих крыльев за закон о западном земстве, - был в сентябре 1911 убит.
Первый русский премьер, честно поставивший и вопреки Государю выполнявший задачу еврейского равноправия, погиб - по насмешке ли Истории? - от руки еврея.
Судьба средней линии.
Да ведь убивать Столыпина пытались семижды, и целые революционные группы разного состава - и всё не удавалось. А тут - гениально справился одиночка.
Ещё юный, несозревший ум, сам Богров не мог охватить в целом государственного значения Столыпина. Но с детства видел повседневные и унизительные стороны политического неравноправия, и был нажжён, от семьи, от своего круга, да и сам, - в ненависти к царской власти. И, очевидно, в тех киевских еврейских кругах, казалось бы столь идеологически подвижных, не возникло смягчения к Столыпину за его попытки снять антиеврейские ограничения, - а у кого, из более состоятельных, и возникло, то перевешено было памятью его энергичного подавления революции 1905-06 и раздражением за его усилия по "национализации русского кредита", открытое соперничество с частными капиталами. В кругах киевского (и петербургского, где зреющий убийца тоже побывал) еврейства действовало то всерадикальное Поле, в котором молодой Богров счёл себя вправе и даже обязанным - убить Столыпина.
Столь сильно было Поле, что позволило такое соединение: капиталист Богров-отец возвысился, благоденствует при этом государственном строе, Богров-сын идёт на разрушение этого строя, - и отец, после выстрела, публично выражает гордость за такого сына. Оказалось, что не совсем уж одиночкой был Богров: ему тихо аплодировали в тех состоятельных кругах, которые раньше оставались безоговорочно верными строю.
А этот выстрел, которым было подсечено выздоровление России, мог же быть совершён и в самого царя. Но убить царя Богров счёл невозможным: потому (по его словам), что "это могло бы навлечь на евреев гонения", "вызвать стеснения их прав". При убийстве же всего лишь премьер-министра, он предвидел правильно, такого не произойдёт. Но он думал - и горько ошибся - что это благоприятно послужит судьбе российского еврейства.
И тот же М. Меньшиков, сперва упрекнув Столыпина за уступки евреям, скорбит над ним: нашего великого государственного человека, нашего лучшего правителя за полтора столетия - убили! - и убийцей оказался еврей? и не постеснялся? да как посмел он стрелять в премьер-министра России?! "Киевский зловещий выстрел... должен быть принят как сигнал к тревоге, к большой тревоге... не надо мести, но нужен наконец отпор"71.
И что же произошло в те дни в "черносотенном Киеве", населённом множеством евреев? Среди киевских евреев в первые же часы после убийства возникла массовая паника, началось движение покидать город. Да "ужас объял еврейское население не только Киева, но и других самых отдалённых местностей черты оседлости и внутренней России"72. Клуб русских националистов хотел собирать подписи о выселении всех евреев из Киева (хотел, но не собирал). Не произошло и малейшей попытки погрома. Председатель молодёжного "Двуглавого орла" Галкин призвал разгромить киевское Охранное отделение, проморгавшее убийство, и бить евреев, - его обуздали тотчас. Вступивший в премьер-министры Коковцов срочно вызвал в город казачьи полки (все войска были на манёврах, далеко за городом) и разослал всем губернаторам энергичную телеграмму: предупреждать погромы всеми мерами, вплоть до оружия. Войска были стянуты в размере, в каком не стягивали и против революции. (Слиозберг: если бы в сентябре 1911 вспыхнули погромы, "Киев был бы свидетелем резни, не уступавшей место ужасам времён Хмельницкого"73.)
И погрома не произошло нигде в России, ни единого, ни малейшего. (Хотя мы часто, густо читаем, что царская власть всегда только мечтала и искала, как устроить еврейский погром.)
Разумеется, предотвращение беспорядков входит в прямую обязанность государства, и при успешном выполнении её - неуместно ждать похвалы. Но при таком сотрясательном событии-поводе - убийство главы правительства! избежание погромов, ожидавшихся панически, могло быть отмечено, хотя бы вскользь. Но нет, - такой интонации - никто не слышал, о том - никто не упоминает.
И, во что даже трудно поверить, киевская еврейская община не выступила с осуждением или сторонним сожалением по поводу этого убийства. Наоборот. После казни Богрова многие студенты-евреи и курсистки вызывающе нарядились в траур.
И русские это тогда замечали. Сейчас опубликовано, что В. Розанов в декабре 1912 написал: "После [убийства] Столыпина у меня как-то всё оборвалось к ним [евреям:] посмел ли бы русский убить Ротшильда и вообще "великого из ихних""74.
При взгляде же историческом, приходят две весомые мысли, что ошибочно было бы поступок Богрова списывать на то, что, мол, "это действовали силы интернационализма". Первая и главная: это было не так. Не только его брат в своей книге75, но и разные нейтральные источники указывают, что расчёт помочь судьбе еврейства - у него был. Вторая же: что взяться за неудобное в истории, обдумать его и сожалеть - ответственно, а отрекаться и отмываться от него мелко.
