Татьяна Жарикова - Петропавловская крепость
Жду всего спокойно. Слова Спасителя, на кресте умирающего, раздаются в ушах моих и спокойствие предсмертное нисходит в мою душу".
8
Когда на следующий день Петрашевского повели на допрос, он решил, что послание его прочитано, и готовился вести по нему разговор, вспоминал, что писал в горячке, старался предугадать вопросы, искать ответы, но, войдя в комнату, где располагалась комиссия, увидел на столе перед штатским следователем на бумаге куски окраски и растерялся.
- Вы по-прежнему намерены молчать? - строго спросил князь Гагарин, но за строгостью его чувствовалось торжество победителя.
- Я готов отвечать.
- Тогда скажите нам, говорит ли Вам что-нибудь это? - обвел князь рукой куски окраски с нацарапанными на них словами.
- Говорит.
- Это Вы писали? - поднял лоскут генерал Дубельт и показал Петрашевскому.
- Я.
- С какой целью?
- Хотел предостеречь других арестованных в отношении моей личности.
- Чем Вы писали?
- Зубом вентилятора... Отломил и царапал.
- Итак, Вы сознаетесь в том, что пытались вступить в сговор с Вашими соучастниками преступления путем переписки на окраске?
- Нет, - быстро ответил Михаил Васильевич, а потом заговорил медленно, обдумывая каждое слово. - Писанное мной на окраске комнаты ни в какое доказательство принято быть не может. Это было только выражение моих мыслей, и как на основании статьи Уголовного судопроизводства: "Содержащиеся под стражей до объяснения приговора акты совершать могут", ясно показывает, что выражать мысли можно. Но я сознаюсь в порче казенного имущества во время моего пребывания под стражей. - Петрашевский взглянул на писаря быстро записывающего его ответ и медленно продиктовал, - а именно отколке квадратной четверти окраски и вырыватии зуба вентилятора. За порчу окраски комнаты следует на мой счет ту стену, от которой она отбита, перетереть и перекрасить, ровно, как и вентилятор исправить. Чтоб так было поступлено, того требуют законы справедливости и нравственности - так желаю и я, ибо ничего незаконного, несправедливого и безнравственного никогда не желал.
- Понятно... Расскажите, когда, где и каким образом Вы познакомились с Черносвитовым? - вкрадчиво спросил генерал Дубельт.
Петрашевский вздрогнул при имени Черносвитова, метнул взгляд в сторону Дубельта и машинально повторил, почти воскликнул:
- Черносвитова?
Дубельт кивнул.
"Значит Черносвитов?" Вспомнилось широкое, скуластое лицо Черносвитова, с монгольскими глазами, с подкрученными вверх усами. Верно угадал Достоевский. А он не верил, что Черносвитов провокатор. Вот зачем тот вынюхивал о тайном обществе, планы бунта предлагал. Все им известно. Не надо скрывать ничего о Черносвитове.
- Черносвитова привез ко мне в одну из пятниц Петр Латкин, купеческий сын...
- Что за человек Черносвитов? Каким он Вам показался? Не чувствовали ли Вы в нем желания бунта? - спросил на этот раз князь Гагарин.
- С полным чистосердечием могу сказать: Черносвитов желал возмущения народного и не скрывал этого.
- Нам известно, что в одну из пятниц, по уходе гостей, Черносвитов, оставшись наедине с Вами и Спешневым, между прочим, говорил, что не может быть, что в России нет тайного общества, доказывая это пожарами в 1848 году и происшествиями в низовых губерниях. Так ли это?
- Подтверждаю... Сказано это было Черносвитовым.
- Когда он Вас со Спешневым пригласил к себе,и Вы отправились к нему, по дороге Спешнев говорил, что он будет выказывать Черносвитову себя главою целой партии. Объясните эти слова Спешнева и расскажите, что происходило у Черносвитова и в чем состояли Ваши разговоры?
- Когда мы шли к Черносвитову, я спросил у Спешнева, неизвестно ли что хочет им объявить Черносвитов. Он ответил, что разговор пойдет о серъезном деле, и сказал мне, что для важности он хочет объявить себя главою партии коммунистов, а что я пусть буду чем есть, то есть человеком, желающим мирной реформы и усовершенствования общественного. Целью же своей он полагает бунт крестьян. Я поражен был этим и сказал, что незачем это делать, и был вообще этим рассержен...
- Нам известно, что когда Вы пришли к Черносвитову, то он, усадив Вас на диван и сам сев против Вас, сказал: "Ну вот, господа, теперь дело надо вести начистоту". Тогда Вы отозвались: "Ну да". И Черносвитов изложил план восстания, говоря, что сначала надо, чтоб вспыхнуло возмущение Восточной Сибири. Туда пошлют корпус, но едва он перейдет Урал, как встанет Урал и посланный корпус весь в Сибири останется, что с четырехстами тысячами заводских можно кинуться на низовые губерниии на землю Донских казаков, что на потушение этого потребуются все войска, а если к этому будет восстание в Петербурге и Москве, так все и кончено. Был ли такой разговор?
Разговор этот происходил не у Черносвитова, а в кабинете Петрашевского. Он его хорошо помнил. Состоялся он после чтения Достоевским переписки Белинского с Гоголем. Тогда Черносвитов сказал ему:
- В числе Ваших знакомых есть человек с теплой душой - Спешнев. Давайте потолкуем... Пригласите Спешнева в кабинет.
Петрашевский согласился. Со Спешневым он знаком много лет, еще с Царскосельского лицея, где они вместе учились, но потом Спешнев длительное время жил за границей.
В кабинете расположились кто в кресле, кто на диване. Первым заговорил Черносвитов. Трость свою он поставил меж колен и положил на ручку обе руки.
- Господа, - сказал он, - теперь дело надо вести начистоту! Вскоре я возвращаюсь в Сибирь. По моим наблюдениям в Петербурге не может не быть тайного общества. Я в Сибири в этом направлении предпринимал кое-какие действия, но опыта мало, да и действия свои хотелось согласовать.
- Ну да, - кивнул Петрашевский и взглянул на Спешнева.
- У меня есть некоторый план действий, - продолжал Черносвитов. - Но прежде мне хотелось узнать Ваш.
- У нас плана пока нет, - поспешно ответил Спешнев.
- Я понимаю, господа, что у Вас мало оснований доверять мне. Но у меня совсем мало времени. В нашем случае от осторожности дело может только проиграть.
- Я уже сегодня говорил, -ответил Петрашевский, - каким образом нужно действовать! Нужно готовить общество к переменам, показывать истинное положение. Пропаганда, пропаганда - вот что должно стать основным действием для нас.
- Я считаю, что есть два пути действия: пропаганда и восстание, заговорил Спешнев.- У нас будет больше шансов, если возмем обе дороги. Для этого нужно учредить один центральный комитет, занятие которого будет в создании частных: комитета товарищества, комитета для устройства школ пропаганды, коммунистического комитета, либерального и комитета тайного общества на восстание... Вы правы, - взглянул Спешнев на Черносвитова, все мы должны объединиться! Вместе мы сила!
- Я фурьерист, - поддержал его Петрашевский, - и уже поэтому знаю пользу всяких ассоциаций.
- Мы, коммунисты, считаем, - сказал Спешнев, - что восстание - это единственный путь. Как должна начаться будущая революция в России. Без революции государства не может быть.
- А какие и где Вы видите способы к восстанию? - спросил Черносвитов.
- Многое зависит от случая. На Волыни сейчас неспокойно...
- Восстания надо ожидать не на Волыни, - произнес Черносвитов. - Там войск много. На Пермских заводах четыреста тысяч рабочих и оружие под рукой, а войска разбросаны.
- Да, если Урал подкопать, черни не удержишь!
- Мой план действий таков, - продолжал Черносвитов. - Вначале необходимо организовать возмущение в Восточной Сибири. Там недовольных много. Подавлять возмущение пошлют часть Оренбургского корпуса, а в это время поднимутся рабочие горных заводов Урала, каторжники. Ослабленный Оренбургский корпус слишком растянут, чтобы быстро подавить восстание. Четыреста тысяч заводских двинутся на Волгу и Дон. Вот тогда-то и нужно поднимать Волынь, Польшу, где еще свежи недавние волнения. И следом за этим переворот в Петербурге и Москве...
- Был ли такой разговор? - переспросил Дубельт.
- Слова Черносвитова подтверждаю... Но прошу учесть, что это были только слова. Никаких действий никто не предпринимал и предпринимать не собирался.
- Значит, никто ничего предпринимать не собирался? - улыбаясь добродушно, вновь своим вкрадчивым голосом переспросил Дубельт.
- Да.
- Взгляните, пожайлуста, на этот документ, - Дубельт протянул лист исписанный мелким почерком Спешнева.
Петрашевский стал читать про себя: "Я, нижеподписавшийся, добровольно: в здравом размышлении и по собственному желанию поступаю в Русское общество и беру на себя следующие обязанности, которые в точности исполнять буду:
1. Когда Распорядительный комитет общества, сообразив силы общества, обстоятельства и представляющийся случай, решит, что настало время бунта, то я обязываяюсь, не щадя себя, принимать полное и открытое участие в восстании и драке, т. е. что по извещению от комитета обязываюсь быть в назначенный день, в назначенный час в назначенном мне месте, обязываюсь явиться туда и там, вооружившись огнестрельным или холодным оружием, принять участие в драке и как только могу споспешествовать успеху восстания.
