Александр Грановский - Двойник полуночника
А что касается фамилии... Он и сам когда-то хотел знать свою фамилию, но в том-то и закавыка, что этого не знала даже его родная мать. Ведь фамилия Джугашвили - словно бурка с чужого плеча, которая до поры до времени укрывала Его от холода и ветра, и которую он сбросил при первом же удобном случае. И если раньше ему казалось, что фамилия - всего лишь слово, случайное слово в ряду таких же случайных слов, то теперь, на исходе жизни, ему будто приоткрылась истина, в которой все было связано со всем и имело свой, пусть и не сразу понятный кому-то смысл. Из, казалось бы, ничего не значащих букв сами выстраивались слова, из слов - ряды замысловатых фраз и предложений, каждое из которых могло оказаться судьбой... Судьбой человека или всей страны.
Была во всем этом какая-то магия, непостижимая и прекрасная, которая делала его и властелином мира... и рабом. Все зависело от ничтожного росчерка пера, и та фамилия, которую он составил себе из случайно-неслучайных букв, незаметно стала символом страны, а символы обладают, порой, страшной силой...
Он знал и изучал символику Востока. Он был великим мистиком и неспроста, конечно, украсил башни Кремля пятиконечной звездой, которая считалась символом жизни и ключом к бессмертию. Никто и никогда не сможет разрушить Русскую империю, пока не уничтожит звезду. Случайностей не бывает. Еще древние знали, что имя - это код, это энергия сущности, это Слово, вибрация высших сфер, влияющая на формы и на исток. Зная имя, человек получает власть даже над областью сверхъестественного. Имена богов запретны или открыты немногим. "Да святится имя твое". Вот почему и его мать до конца дней своих свято хранила свою (и его) тайну, чтобы заключенная в ней энергия вознесла его, маленького мальчика из горного села, на вершину жизни... И смерти. Потому что нигде так остро не чувствуешь дыхание смерти, как на вершине. На этом крохотном пятачке свободы, когда выше уже только один Бог, а по краям - зияющая бездна ночи...
- Фамилия!.. - не выдержав паузы, взвизгнул офицер.
Казалось, еще секунда и вцепится в его, Coco, лицо... Но так же быстро выдохся, иссяк. Обессиленно откинулся назад. Даже закрыл глаза, словно хотел показать, что не может его больше видеть. Тут же сбоку подлетел милиционер, заученным движением сбил его на пол. Видно, дальше хотел отделать ногами, но что-то в последний момент его остановило. Хлопнула дверь, послышались шаги, и прямо перед ним, Coco, остановились до блеска начищенные сапоги. Отрывистые фразы, слова, смысла которых он не понимал, но всеми силами пытался встать, сперва на четвереньки... на колени... Будто от того, насколько ему удастся справиться с этой задачей, будет зависеть и все остальное... И уже поднимая голову, все-таки успел увидеть главное - того, кто выходил. Это был Надорая - начальник личной гвардии Берии, преданный, как собака, Надорая, преданный и ради своего хозяина готовый на все. И только сейчас, сквозь оглушенность и шум в ушах, до него, Coco, начал доходить не совсем еще до конца понятный смысл услышанного:
"Во исполнение приказа Х задерживать всех подозрительных и до особого распоряжения не выпускать..."
- Увести! - даже с каким-то сожалением процедил человек в штатском.
- Руки! - прикрикнул милиционер, добавляя кулаком в спину.
И снова в который раз до боли знакомое: (все это уже было) и это хриплое "увести", и унтер... милиционер с его неизменным "руки", и этот в меру рассчитанный толчок в спину, и не просто в спину, а в точно отведенное место, где боль еще не была болью, а как бы предупреждением. И сейчас он мог бы, наверное, предсказать, что последует в дальнейшем. Но что-то из происходящего или произошедшего было уже нарушено, и только когда уже проходил по узкому коридору в камеру, он с запоздалым удивлением припомнил главное: его не обыскали! Не сочли нужным обыскать. Словно он для них уже перестал существовать.
17.
БЕРИЯ
Это была не просто тишина, а осязаемая плоть времени, у которой не бывает ни начала, ни конца. Не хотелось ни двигаться, ни думать, ни принимать решения.
В какой-то миг он почувствовал себя оторванным от всего мира навсегда, но, видно, здесь, глубоко под землей, в этом недосягаемом для смерти бункере (построенном для высшего руководства на случай ядерной войны) и сами чувства становятся другими. Время словно начинает разматываться вспять до какой-то одному ему (времени) известной точки, дальше которой будущее становится прошлым. И можно наблюдать за этим прошлым, не вмешиваясь и не существуя.
А где-то там, высоко на поверхности, все так же будут продолжать цвести цветы и томительно жужжать пчелы, будет поблескивать гладь реки и сиять солнце, или нечаянно сорвется ветерок, сил которого не хватит даже на то, чтобы шевельнуть траву, но он принесет первый запах дождя, и вот уже робкие капли то там, то сям украдкой шевельнут лист, как бы предупреждая... И застучит, зазвенит, заструится дождь под грозовые перекаты грома где-то пока еще далеко, но тревожно...
Из него получился бы замечательный писатель. Уж кто как не он смог бы поведать человечеству такое, что померкли бы самые буйные фантазии потомков. А своим эпиграфом он сделал бы когда-то в шутку оброненное Сталиным: "Здесь покоится человек, который слишком много знал, чтобы жить долго".
И странное предощущение беды, которое каким-то образом сумело просочиться даже сюда, под стометровую толщину земли и бетона...
Возможно, в эти самые минуты там, наверху, решается его судьба, а значит, и судьба целого легиона преданных ему людей, которые ради него, Берии, готовы на все. Легкое нажатие кнопки - и вступает в действие программа "Карфаген". Серия взрывов в Москве, хаос, паника, огонь, дым, миллионы людей, ищущих спасения сами не зная от чего. Вот он - конец света... война?.. ядерный удар?..
И лишь один человек знает, что происходит и зачем, но он к тому времени далеко, а точнее глубоко... Уже взорвана главная штольня и две запасных. Этот бункер строился тридцать лет. Примерно столько же понадобится, чтобы пробиться в главную штольню, которая всего лишь ложный ход. А сколько еще неожиданностей подстерегает на пути! И когда всем уже покажется, что они у цели... Но это еще одна неожиданность и, конечно, не последняя. Строительство велось по проектам древних пирамид. И когда к нему в конце концов доберутся, это просто потеряет всякий смысл...
На хромированном пульте настороженно вспыхнул красный огонек.
- Объект прибыл, - голосом полковника Саркисова отозвался невидимый динамик.
- Хорошо, выезжаю. Без меня ничего не предпринимать, - проговорил быстро и хлестко то, что и надо было проговорить, слова словно автоматически включали его в действие, которое уже давно вышло из-под контроля и развивалось без его участия.
Он даже подумал, а вдруг ловушка, Саркисов его предал и сейчас выманивает наверх... Как паука выманивает, чтобы десятками сапог тут же на месте забить и втоптать в грязь, а на подошвах у них такие маленькие кованные подковки с кабалистическими знаками "Гулаг", а потом с брезгливым выражением столкнуть бесформенное тело в штольню, и затаив дыхание, считать: раз... два... три... тринадцать... до бесконечности считать, пока где-то в отдаленной глубине не послышится скорбный плеск. Это подземная река Стикс, она принесет его в царство мертвых, которое (как он собственно и предполагал) в сущности почти ничем не отличается от царства живых. Только вместо пресловутого "Гулаг" всюду его зеркальное отображение - "Галуг", а вместо леденящей фамилии - Берия - что-то непристойно похабное: "Я-ир-еб..." В любом случае, ампула с ядом у него, как всегда, с собой (под коронкой зуба), и он, скорее всего, успеет умереть раньше...
Еще попробовал представить не менее похабную физиономию полковника Саркисова, своего адьютанта и родственника, его немигающе черные глаза, от взгляда которых некоторые женщины впадают в оцепенение и становятся готовы на все... Но не смог. Словно мешала разделяющая толща земли. Мешала и успокаивала, давила и возвращала уверенность, и снова он мысленно возвращался к своему плану, единственно о чем, может быть, и сожалея - что никто никогда так и не узнает всей пленительной красоты замысла.
Последние мысли последней ночи, которая выжала его как лимон. Руки были холодными и липкими. Струйка пота между лопатками скользнула вниз. Тонкая ткань рубашки прилипла к телу, а главное - запах... До чего все-таки у него вонючий пот, от нервов, наверное, такой вонючий и чужой, а "старик" реагирует на запахи, как собака; еще чего доброго что-нибудь заподозрит...
Сквозь неприметную дверь в стене прошел в комнату с бассейном, быстро разделся, с омерзением отбросив от себя несвежее белье. Грузно, как баба, плюхнулся в воду. В зеркальном дне отразилось немного искаженное и оттого незнакомо волнующее тело, и он сразу вспомнил что-то очень важное, что все это время откладывал как бы на потом, а сейчас вспомнил... И первая волна желания скользнула к животу и ногам... Но несколько коротких взмахов - и снова он один, но уже другой... Он еще и сам не знал, какой именно, но другой... Ни один человек не знает себя до конца, до пределов запретных возможностей, а ему только предстоит узнать, и "быть или не быть" спросит сама жизнь.
