Александр Туркин - Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2
МРАК
Рассказ первоначально опубликован в журнале "Русская мысль", 1895, № 12. Печатается по изданию: А. Погорелов "Мрак" и "Перед грозой", (из жизни Приуралья). Изд. С. Дороватовского в А. Чарушникова. М. 1900.
Стр. 7 Кричная фабрика — цех на старом уральском заводе, где горячей ковкой под водяными молотами из чугуна получали железо.
Стр. 8 Сохранная казна — банковское учреждение (народн.)
Стр. 17 Штоф — старая мера жидкостей, 1/10 ведра, то есть около 1,2 литра.
Стр. 33. судить с кондачка — судить легкомысленно, не имея оснований.
Аликаев камень
I
Солнце садилось за горы. Последние багряные лучи его медленно угасали на кресте видневшейся из-за леса колокольни. Над прудом поднимался тонкий и прозрачный, как дымка, туман. Луга потемнели. Сосновый бор, незадолго перед тем сверкавший яркими красками, потух, потускнел, стал как будто меньше и ниже, казался нахмуренным и печальным.
Павел Петрович Агатов, отставной заводский лесничий и местный историк, собиратель старинных грамот и рукописей, сидел за письменным столом на своей "заимке" и через раскрытое окно наблюдал, как постепенно менялись краски в саду и все тускнело кругом. С дальнего конца сада доносились веселые детские голоса. Со двора слышалось мелодическое треньканье балалайки. Из-за цветочной клумбы виднелась красивая русая головка — это взрослая племянница Павла Петровича, Катя, дочь его покойной сестры, лежа в траве, читала книгу.
Агатов только что окончил докладную записку о нуждах уральской горной промышленности, составленную им по поручению управляющего Бардымскими заводами Конюхова, и, чрезвычайно довольный своей работой, улыбался и весело потирал руки.
"Тонко подведено, — размышлял он, вглядываясь в порозовевшее небо, — стройно, логично, комар носа не подточит… Историческое освещение дает широту, перспективу… И анекдотцы-то кстати пришлись… Концы с концами сведены, одно само собой вытекает из другого. И тон благородный… главное, благородный тон… Да-с, старик Агатов еще постоит за себя, не совсем еще вышел в тираж погашения… В нем заискивают, да-с… сам управляющий приезжал — это что-нибудь значит!.. Самолично просил, даже выражал комплименты: "у вас, говорит, имя, опытность, знание местных условий и литературный навык…" Вот как!.. А то фу-ты ну-ты, полное невнимание, точно перед пустым местом… мертвый-де, отживший человек… Ха-ха! А на поверку выходит, что еще жив курилка… Да-с!.."
— Катя! — закричал он в окно. — Конец, и богу слава! Поставил последнюю точку.
Катя подняла голову, обнаружив тонкое, красивое лицо, с большими черными глазами.
— Не хочешь ли, прочту, а?
— Нет, — отвечала Катя, с детской суровостью сдвигая брови, — я не одобряю ваших намерений, поэтому и слушать не хочу.
— Ну, ну!.. Еще бы!.. Ведь вы — народники или как вас там… Матушка моя! Я сам за народ, только с другой точки зрения… Вы-то уж бог знает куда заноситесь… неосуществимо-с.
— То есть, кто мы?
— Ну, вообще современная молодежь… народники там и прочее…
— Вы ошибаетесь, дядя: мы не народники.
— Господь вас разберет!.. Если хочешь, душа моя, я тоже народник и даже сортом повыше… Из народа вышел, из крепостных, и знаю, что ему нужно… А нужна ему прежде всего хорошая палка, ежовые рукавицы… Вот!.. Поверь, что он сам это отлично понимает, — поговори-ка с ним… и жаждет палки, которую от него отняли, жаждет!.. Так-то, мать моя.
— Перестаньте, дядя!.. Хоть вы и шутите, а все-таки неприятно… А уж эта записка ваша… я не знаю… не могу понять, не могу вообразить…
— Чего, собственно, душа моя?
— Как могли вы взять на себя такое поручение, и притом добровольно, из любви к искусству!.. Эдакую… извините… я не знаю… эдакую подлость!..
— Милая моя, я старый человек.
— Что ж, дядя… я серьезно говорю. Сочинить заведомо фальшивую, облыжную записку! И для кого? Для заводовладельцев. Для чего? Чтобы обездолить и без того обездоленных! Чтобы выудить из казны в пользу хищничества еще несколько миллионных подачек! И ведь все это из народных средств — не забывайте!..
— Вздор, вздор!.. Вздор городишь!.. Эк тебя подмывает!..
— Нет, не вздор. И без тебя все к их услугам, сверху донизу… А кто мужикам записку напишет? Ах, дядя, дядя! Вот если бы ты помог мужикам!..
— Матушка моя, я старый служака, я тридцать пять лет его сиятельству прослужил, понимаешь ты это или нет? От него жить пошел, — как же мне идти против его сиятельства?.. Вздор, вздор!.. Да и вообще вздор!.. Ты не понимаешь главного, не понимаешь того, что заводы и население — одна душа и одно тело, что они связаны общими интересами… Да-с, вот чего ты не хочешь понять, потому что у вас ум за разум зашел… Вы смотрите на журавля в небе и не видите синицы в руках, а журавль-то еще бог его знает… в облаках он, душа моя, в облаках!.. в том-то и дело-с…
— Это какая же синица?
— А такая! И диви бы только вы, лоботрясы, но ведь и мастеровые такое же дурачье!.. Подкапываются под заводы, рубят тот сук, на котором сами сидят! Что может быть глупее этого?.. Хоть лоб разбей — не понимаю!.. И ничему не верят! Ничего не хотят знать!..
— Еще бы, когда их целые десятки лет обманывали!.. Они не верят, потому что вы все лжете…
— Эк тебя разбирает!.. Перекрестись, мать моя… о чем ты?..
— Да, лжете направо и налево… И вы, дядя, лгали и лжете… да, вы, вы… разве это неправда?
— Нет-с, неправда. Комбинировать факты, давать им то или иное освещение — разве это ложь?
— Но для чего? Чтобы скрыть истину, запрятать ее подальше, напустить туману, ввести в заблуждение?
— Мать моя! Что есть истина? Какая, где она, для кого, для чего?.. Хе-хе!.. мы знаем только человеческие заблуждения и человеческие аппетиты… Истина! Она всегда имеет две стороны…
— Если так, то о чем же нам говорить? Не о чем.
— А я и не навязываюсь, душа моя, как тебе угодно… Мне, видишь ли, не в чем оправдываться…
— Однако вы сами начали разговор.
— Я предложил только прочесть записку — больше ничего.
— А я ответила, что не желаю.
Катя сердито уткнулась в книгу. Агатов, слегка надувшись, умолк, собрал свои бумаги, исписанные мелким, бисерным почерком, и вышел на террасу.
— К нам кто-то едет, — сказал он, увидев скачущего по дороге всадника.
— Где? — спросила Катя, отрываясь от книги.
— Посмотри.
Катя, поднявшись на цыпочки, заглянула через плетень.
— Это Петя, — сказала она равнодушно.
— О… в самом деле? — обрадовался Павел Петрович и в знак приветствия махнул платком.
Петя, шестнадцатилетний мальчик, подняв высоко над головой свою гимназическую фуражку, сломя голову проскакал мимо изгороди. Через минуту он был в саду.
— Катя, собирайся! — еще издали закричал он: — скорее!
— Куда? В чем дело? — остановил его Павел Петрович. — Чаю не хочешь ли?
— Ах, какой чай! Что вы, дядя!.. Катя, пожалуйста, поскорее!..
— Да что скорее-то? Скажи, сделай милость.
— Ах, дядя, вы, ей-богу, всегда… Во-первых, Катя пусть собирается… Во-вторых, едем на Аликаев камень — вот и все!.. Но только, пожалуйста, там ждут… поехали прямой дорогой…
— Кто? Когда? Зачем? Не захлебывайся, объясни толком.
— Чего ж еще объяснять? Ведь я сказал: на Аликаев камень… Ах, господи, но ведь там ждут! И самое интересное мы пропустим… Вот вы, дядя, всегда, ей-богу.
Павел Петрович захохотал.
— Ладно, — сказал он, — я буду допрашивать тебя по пунктам. Ты говоришь — на Аликаев камень, зачем?
— Как зачем?.. Странное дело!.. Так просто… странное дело!..
— Ну, однако?
— Да что, ей-богу… ну, для прогулки… для развлечения…
— Так-с. С кем?
— Со мной.
— С тобой? Но какого черта вы там будете делать, ночью-то?
— Ну, ей-богу!.. Да ведь я же говорил, что там ждут. Целое общество: папа, мама, Анна Ивановна, Софья Петровна… Надя, Митя… Иван Петрович… человек тридцать… Там и ночуем… огни зажжем… пушку увезли… песни будем петь… Мне еще утром велели съездить за Катей, да я опоздал…
— Ну, глупости и больше ничего!
— Что глупости?
— А то, что, на ночь глядя, ехать за десять верст… лес, глушь… Работнику недосуг, а ты дороги не знаешь.
— Я не знаю? Отлично знаю: ехать прямо, потом направо, потом…
— Ну, ладно. Катю я не отпускаю — поезжай один.
Петя вытаращил глаза и, заикаясь, с запальчивостью заговорил:
— Ну, это ерунда, это глупости!.. Вы всегда так, вы просто деспот, эгоист… и, наконец, там ждут… и, наконец, это я не знаю что… Это, наконец, ерунда…
— Чудак! Да ты спроси Катю, поедет ли она… к обманщикам и эксплоататорам народа…
— Не все обманщики, — улыбнувшись, отвечала Катя, — там будут и честные люди…
— Например?
— Например, Иван Петрович Светлицын, Николай Кленовский и многие другие.
— Не знаю-с… может быть… Может быть, пока они и честные люди… до поры до времени… Впрочем, твое дело.
