Белла Улановская - Сила топонимики
Обзор книги Белла Улановская - Сила топонимики
Улановская Белла
Сила топонимики
Белла Улановская
Сила топонимики
Рассказ
Я хочу говорить о том, из каких трещин растут березы, но из каких развалин они никогда не вырастут. Влетит зерно, зароется в снег, покемарит до положенного срока, разбухнет, лопнет, предпримет штыковые атаки в направлении подходящей моховой подушки, а там и листвой укрылось, теперь не достанешь, не выдерешь, высоко сижу, далеко гляжу, мои камни, мои стены.
Ферма. Стоит на краю тверского села Котлован. Под крышей выведено двухметровыми буквами из красного кирпича: Грозный. Строили в конце шестидесятых (а, скажут вам местные жители, были тут шабашники из Чечни, у них семьи, говорят, большие, работы всем не хватает, живут бедно, вот соберутся родственники в бригаду и отправляются к нам). В начале каждой зимы между селом и райцентром начинался трезвон: Ферма Грозный не готова к зиме! Хватит ли сена? Не хватало всегда. И вдруг, на исходе зимы - всё! Забирайте коров по домам. Вышли все. Даже дед, не встававший всю зиму, тянул за собой чуть живую коровенку. Она упиралась. - Ишь, обратно в колхоз хочет! - Предстояло избавиться от колхозных привычек, были случаи, находили хозяева свою собственность на пустой ферме.
Старинное мужское имя Ваха означает - живи, Леча - сокол, Алхазур - птица, Мансур означает - победитель.
Село Алоль Псковской области. Позднее утро.
Перед конторой много техники. На крыльце народ. Ждут директора.
- А вы знаете, что парторг Пузыня сегодня в мастерских выдал! Я, говорит, наконец понял, почему городские у нас не задерживаются. Они привыкли на работу проходить по турникету. Надо и у нас такую штуку устроить.
- Еще бы!- подхватили с серьезным видом шофера и трактористы. - Перед стогом, например. А еще лучше на скотном. В Алешнюгах есть бык. Сильно не любит плохо одетых. Вот его вахтером и поставить.
Строители чеченцы из хозрасчетной бригады ждали окончательного расчета за построенный дом. Их бригадир Мохьмад уже не раз ходил в контору.
- Две тысячи уже в банке, - говорил ему директор, - скоро получите.
- У нас ни копейки нету, - отвечал Мохьмад.
- Все равно вы хлынничаете. Делали бы второй дом.
- Кушать надо, Анатолий Иванович!
- Тогда ходи в малину, Магомед, - сказал директор.
Тут была одна бабенка, маленькая, дохленькая, а тягучая. Она однажды подсчитала: двадцать первый председатель на моем веку. Вы сегодня побыли и уедете, а я тут с четырнадцати лет карабкаюсь.
- Иваныч, дай хоть уголка покосить...
А между тем шла накачка бригадирам.
- Позволку не давай такую, у тебя все самовольничают, себе накосили, как кроты, - говорит он одному.
- Когда убирать приступишь хлеб? - спрашивает он другого.
Все смеются.
- Когда агроном скажет!
- Убирать ты не готов, а хлеб у тебя молотят. Девять поросят с маткой да два кабана. Пожуют, пожуют и выплюнут твой ячмень. Ведь у тебя там заповедник, стрелять их нельзя, нужно или караулить ячмень, или убирать его.
Осторожно притворив за собой дверь, на пороге стоит молодая женщина с кожаной модной сумкой. Пышные рыжие волосы подобраны в строгую прическу.
- Что, Маргарита?
- Не могу с ним жить.
- Что случилось?
- Кто-то ему подал бутылку коньяка и спирта.
- Зачем, Маргарита, сразу уезжать? Поживи отдельно от мужа. Мы тебе отдельную квартиру дадим. Иди, бери ключи. Поработаешь в столовой.
Маргарита ушла. Она была похожа на трудолюбивую, добропорядочную аспирантку; вялая ее жалоба больше походила на то, как если бы эта не очень удачливая девица пришла в деканат и стала бы ныть, что ей не выдали какую-то книгу и что ее научный руководитель не дает ей заниматься какой-то темой. Все, мол, бросаю я эту бодягу, и не нужна мне ваша наука, отдайте мои документы. Покорно отправилась Маргарита за ключами от отдельной от мужа квартиры.
Неплохо. Расскажешь кому - не поверят. Ночью ссора, утром квартира.
Утренняя жизнь в кабинете директора шла своим чередом.
- Конюха забрали, в Пустошке, пьяного, - сообщает бригадир, - кони без присмотра.
- А ты выгородку сделай.
- Они сдохнут там за это время. Всю конюшню с голоду изгрызли.
Говорили, что надо вычистить все пожни, все естественные сенокосы: вон в Ключках некошено, все печины обкосить, сграбить косогоры, где прессы не берут.
- Нужно искать еще пятьсот тонн сена. А рабочим с больницы выписывайте наряд каждый вечер! Вы что же, считаете, что если на принудительном лечении от алкоголизма, то они рабы? А в сараях чтоб были навешаны двери, закрывайте, а то растащат сено, отдыхать туда молодежь пойдет, хорошие двери Магомед сделал...
Снова появляется рыжая Маргарита.
- Не дает вещи, - сообщает она. - Что я буду мучиться? Он ходит разъяренный.
- Мы и не таких усмиряли.
- Не тянутся туда ноги, в столовую. И так и сяк прикину. Увольняйте.
- А ты кто по специальности?
- Агроном.
- Иди в гостиницу, отдыхай. Раз агроном, мы тебе работу найдем.
В совхозной гостинице, а на самом деле обыкновенной общаге, обитали степенные алкоголики. Там жил Леша по прозвищу Камикадзе, юный друг, умудрился два трактора разбить за полгода.
Любил вечерком врубить "Таганку" лишенный водительских прав Гена, вздыхая о прошлых днях.
- Когда я в лесопункте работал, - рассказывал он, - заезжаешь в лес, так на каждом пеньке зайчик бутылочку ставил. Когда у меня колеса крутились, я без бутылки не сидел. Приходит дед, просит привезти дрова, сынок, говорит, озолочу. Давай сюда твою накладную, говорю. А у меня пять-шесть накладных в кармане, как карты. Всем дрова нужны. Отходы с пилорамы, хорошие отходы. "Откинь отходов, Галя! У бати дров нету. Батя без дров". Двадцать годов я отъездил на машине, а теперь все, не надо было закладывать.
Жил в общаге и неприкаянный ненец Поликарп Хатанзейский, какие бури занесли его в наш ковчег, к которому вдруг прибьется и рыжая Маргарита. Три дня пропадала она у Поликарпа, скрываясь от мужа. Он узнал, где она, целый день сидел на лавочке возле нашего алольского отеля, среди жасмина и желтой акации (деревянное двухэтажное здание тридцатых годов, бывшая школа), потом примирение произошло, и они вместе уехали, покинули совхоз. Покинул общагу и бывший шофер, что-то стал он редко появляться, я, говорит, подженился.
Сорок четыре деревни входят в откормочный совхоз Алольский, который растянулся на сорок километров. Земли много - людей мало.
Почему бы не поговорить о диалектах.
Об ачхой-мартановском говоре, о речи надтеречных чеченцев...
А приходилось ли вам когда-нибудь прислушаться к русскому языку чеченцев?
Тогда вы, наверное, заметили, что говорят они почти как на родном, чем сильно отличаются от своих кавказских соседей.
Поколение сосланных, потом поколение плотников Нечерноземья, затем поколение беженцев - неисчерпаемые возможности совершенствования русского языка. Толковый словарь живого великорусского языка составлен в фильтрационном лагере доктором Д.
- Учи язык, - говорил мне дед Каменков из Алольского, бывший узник Маутхаузена и Эбензее.
- Raus, raus, рус, выходи.
- Живо! На выход! Ботинки тебе? Босиком, падла, пойдешь.
До этого беснующегося командирского рева еще несколько часов. Пусть солдаты немного поспят. Декабрь 1994-го, купейный вагон скорого поезда Нижний Новгород - Санкт-Петербург. Едут танкисты.
Нас, обыкновенных пассажиров, в вагоне всего несколько человек. (На вокзале в Нижнем билетов не было, кассирша не могла понять, в чем дело, обычно в это время года поезда отправляются почти пустые.)
Военные - все в одинаковых, особого покроя форменных брюках и в нижних байковых рубахах, вполне домашних, но не белых, а какого-то дикого светло-защитного цвета, беспрестанно сновали по вагону, собирались то в одном, то в другом купе.
В коридоре, спиной к окну, почти перегородив проход, маячил какой-то зёма.
- П...к! - вдруг завопил он; я как раз проходила мимо него, кажется, даже сказала "извините"; восхищенный возглас был обращен к кому-то из приятелей, появившихся в дверях. Парнюга контролировал появление спиртного из вагона-ресторана.
После двух часов ночи коридор опустел, все реже хлопали двери. Последними прошла группа офицеров. Один из них сказал, в продолжение разговора обращаясь к товарищу:
- Не понимаю! Мы зачем туда едем! Дудаева ловить?
Красивый парень. Светло-карие глаза, мягкий взгляд, чистое лицо, открытая сильная шея.
Все смолкло. Стояла глухая ночь.
Я вышла в коридор.
За окном тянулись сплошные леса. Иногда редкий фонарь освещал какой-то глухой переезд. Вдоль полотна бежала пулеметной лентой нескончаемая тень нашего вагона. Проносились какие-то незнакомые станции. Все было глухо и безжизненно. Из темных ельников иногда проступала занесенная снегом крыша какой-то сторожки или забытый стожок сена, облепленный снегом с одного бока, с покосившейся жердью в центре. Мне иногда казалось, что я различаю цепочку лисьего, а то и волчьего следа.
