Василий Аксенов - Сюрпризы
Обзор книги Василий Аксенов - Сюрпризы
Василий Аксенов
Сюрпризы
Записи! Достает Л. Соколов. Герка все знает.
Что получится, если ежа женить на змее? Ответ: два метра колючей проволоки.
Ее зовут Людмила Гордон. Ого!
Современный стиль «бибоп» связан с именем головокружительного Чарльза Паркера.
Татьяна, ты роковая женщина.
А ты болван!
Сама дура.
В понедельник комсомольское. С занесением в личное, как пить дать.
Мраморный зал. А0-00-04
Выпивон — Герка, закуску принесут девочки. Музыку притащат медики, дух взаимопонимания внесу я.
Мне тошно.
Констебль и Тернер похожи на импрессионистов, а жили гораздо раньше.
Художники хорошие у англичан, мощные писатели, а композиторы? Не знаю ни одного. Узнать!
Блок писал: чтобы понимать лирику, надо самому быть «немного в этом роде».
Позвонить Соколову насчет записей.
Кирилл, смотаемся в перерыве?
?
На «Плату за страх»?
1
Михаил лежал с ногами на диване и читал свою старую записную книжку, которая неожиданно обнаружилась в ящике письменного стола. Кажется, мама за эти три года не притрагивалась к его бумагам. Михаил шевелил пальцами босых ног и улыбался. Веселое была время. И когда все вместе, и с девушкой, и грусть даже была веселой. Идешь один, тошно тебе, тучи громоздятся на горизонте, и вдруг струя какого-то особенного ветра или запах мокрых листьев на бульваре — и тебе хочется рвануться и побежать-побежать-побежать… И бежишь как бешеный (хорошо, что еще не зажгли фонарей), заскакиваешь в телефонную будку, вынимаешь вот эту записную книжку и, услышав чей-то голос, начинаешь басом читать стихи, а сам смотришь стеклянным взглядом за черный контур Ленинграда и, холодея, чувствуешь, что там море. Сейчас все как-то иначе. Время прошло, прошла юность. Сейчас идет молодость. Зрелая молодость, хе-хе-хе. И вот спустя три года ты садишься к своему старому письменному столу и находишь в нем все так, как было. Стол стоит словн
Михаил отложил записную книжку и обвел глазами комнату. В зеркале, висящем на прежнем месте, отражались голые ступни и раскрытый чемодан. Михаил прилетел в Ленинград несколько часов назад. В ушах его еще стоял грохот и свист невероятной дороги. Самолет Певек-Магадан, самолет Магадан-Хабаровск, самолет Хабаровск-Москва, самолет Москва-Ленинград. Двадцать четыре часа грохота и свиста! Неистовая техника двадцатого века проволокла его через весь континет и сбросила на старый диван, который равнодушно и радушно принял в свое лоно хозяина, маменькина сынка Мишу, стильного малого Майкла, двадцать пятый номер факультетской баскетбольной команды. Словно и не было этих трех лет. Откуда может знать старая рухлядь про эти три года? Старая, дореволюционная, выцветшая, пообтрепанная рухлядь? Давно пора все это выбросить отсюда и заменить современной мебелью. Старые друзья, свидетели нашей жизни! Милые добрые памятники юности!
Зазвонил телефон. Чутко со стороны мамы, даже телефон она оставила здесь. Когда-то Михаил потребовал, чтобы телефон из бывшего кабинета отца был перенесен к нему в комнату. Он объяснил, что телефон необходим ему для «творческих консультаций». Тогда они вдвоем с Кириллом писали киносценарий. И это действительно было очень удобно: не вставая с дивана, он мог трепаться с Кириллом, и с Людкой Гордон, и со всем городом, с кем угодно.
— Алло!
— Старик! — завизжал в трубку Кирилл.
— Это ты, старик? — изумленно спросил Михаил.
— Конечно, старик, это я.
— Боже мой, это ты!
— Ну да, старик.
— Это ты, старик, черт тебя подери!
— Ты не помешался, старик, после перелета? — заботливо спросил Кирилл своим удивительно ребячьим голосом.
— Прости, старик, последнее письмо я получил от тебя с Урала, поэтому я и был поражен сейчас.
— Последнее письмо! — засмеялся Кирилл. — Это было больше года назад, и ты, конечно, не ответил.
— Я ответил. Месяца через три. Ночевали в Усть-Майе, и я настрочил тебе целое послание, шедевр эпистолярного жанра.
— Хорош ответ! Я получил его через полгода в Питере. Ребята с Урала переслали мне его сюда.
— Какого же черта ты не отвечал?
— Как раз собирался ответить, старик.
Они захохотали. Михаил легко представил, как трясется от смеха его толстый друг, обжора и выдумщик. Наконец Кирилл собрался с силами.
— Слушай, старик. Мне вчера Антонина Сергеевна сообщила, что ты везешь свои кости обратно, и я уже все обдумал.
— Ты уже все обдумал! — восхитился Михаил.
— Все до мелочей. Собираемся у меня в восемь. Постараюсь, чтобы были все старики, все, кто сейчас в городе. Есть кое-какие сюрпризики для тебя.
— Выкладывай сейчас.
Кирилл немного помолчал.
— Сам увидишь. Итак, сэр, без церемоний, просто в смокинге, ровно в восемь. Тряхнем стариной, а?
После Кирилла позвонил Глеб Поморин. Оказалось, что он уже знает о сборище у Кирилла.
— Я к тебе сейчас приеду, и пойдем вместе, — предложил Михаил.
— Ладно, приезжай. Только я теперь не там живу.
— Где же?
— Ты помнишь адрес Татьяны?
— Танькин дом? Еще бы не помнить. Что? Ты теперь там живешь? Давно? Два года уже? Сын у вас? Черт бы вас побрал, старики!
Михаил повесил трубку и стал надевать ботинки. Он испытывал странное чувство, похожее на ревность, хотя никогда не ухаживал за Танькой и никогда… Нет, однажды на вечеринке он попытался ее обнять, но это было просто так. Ему тогда казалось, что все девчонки в него влюблены. Получил по щеке. Очень был расстроен, а через пять минут целовался с Людой на балконе. А Кирилл стрелял в них из водяного пистолета. В тот вечер все словно с ума посходили. Надо будет отыскать Люду, но это потом.
Михаил оделся очень тщательно (пусть не думают, что на Севере одичал), поговорил с мамой (Ну, конечно, мамочка, до развода мостов обязательно. Правда, я повзрослел и поумнел. Да-да, завтра собирай всех родственников, отдаюсь на растерзание), вышел на улицу, посмотрел, как разъезжаются такси со стоянки, вдохнул всей грудью ленинградский воздух (о да, это ленинградский воздух!) и пошел по проспекту.
«Я люблю этот город, — подумал он, — и пойду по нему пешком».
Идти было как-то странно, он не понимал отчего, а потом догадался: руки не заняты ничем. Он уже отвык ходить со свободными от ноши руками. Он долго шел, пока не вышел на набережную канала, где высился серый Танин дом. Пошел к дому, с удовольствием стуча каблуками по старым каменным плитам, и тут увидел Таню. Она шествовала навстречу и катила перед собой детскую коляску. В коляске стоял и смотрел вперед, как капитан, маленький Поморин. Таня, как и раньше, была очень модно одета. Михаил остановился. Татьяна равнодушно прошла мимо.
— Здорово, мать, — сказал он.
Она вздрогнула и обернулась.
— Мишка!
И бросилась целоваться.
«А раньше-то не разрешала дотронуться», — подумал он, целуя ее.
— Познакомь с Глебовичем, — попросил он.
— Ваня, это дядя Миша, — сказала Таня.
— У-у, — грозно сказал малыш.
— Это он тебя пугает. Он всех незнакомых сначала пугает.
Михаил протянул малышу шоколадку.
— Ты с ума сошел! — закричала Таня. — У него всего три зуба, а ты ему шоколад. — Она посмотрела на этикетку. — Съем сама.
Они сели на гранитную скамейку. Стали есть шоколад и болтать.
— Ну, как живешь?
— А Глеб?
— Учится на заочном, на следующий год кончает. Ты его не узнаешь. Он такой стал… не такой, как был. Еле уговорила его уйти из рабочего общежития. Вот видишь, ты даже не знаешь, что он там жил. Только когда я, — она нарисовала пальцем в воздухе, — только тогда он переехал к нам. Тесно, из-за этого и ругаемся, наверное, — закончила она задумчиво, глядя в сторону.
— Танька, а разве вы с Глебом раньше?..
— Да. Он мне писал стихи.
— Кто тебе не писал стихов? Я тоже писал.
— Ты только издевался надо мной. И в стихах тоже. Ведь у тебя же не было ко мне ничего серьезного. Правда, Мишка? Нет, ты скажи прямо.
— Конечно, не было, — сказал Михаил.
Появился здоровенный, неузнаваемый Глеб. Минуты две Глеб и Михаил хлопали друг друга по спинам и мычали нечленораздельное. Потом вышла Танина мама и увезла Ваню. Малыш помахал Михаилу ручкой. Супруги Поморины покосились на Михаила. Тот изобразил восторг. Он знал, что маленькими надо восторгаться.
— Ты все-таки надел этот галстук? — ядовито спросила Таня у мужа.
— Да, я надел этот, — твердо ответил Глеб и посмотрел на нее.
Второй сюрприз сразил Михаила. Это была Людмила Гордон в очень широкой блузке, которая, однако, уже ничего не могла скрыть. Люда открыла им дверь Кирилловой квартиры и, увидев Михаила, сразу же покраснела. Поморины прошли вперед, а Люда и Михаил с минуту молча смотрели друг на друга, оба красные. Потом Михаил подошел к ней и поцеловал в щеку.
— Видишь, какой я стала уродиной, — сказала Люда.
