Людмила Богданова - Зеркало
Обзор книги Людмила Богданова - Зеркало
Богданова Людмила
Зеркало
Людмилa Богдaновa
(Нaстaсья Крушининa)
Зеркало
И мир видит себя,
и изумляется себе, и
себя ненавидит.
Книга Кораблей
В утреннем парке плакала девочка. Плакала давно и устало, как охрипший от собственного крика котенок, и оттого тихий плач этот казался еще более безнадежным. И более важным, чем очереди за хлебом и грозящее повышение цен, как важно все искреннее. Девочка сидела на скамейке не первый час, она замерзла и проголодалась, но не уходила. Слезы выкатывались из бледно-голубых глаз, ползли по щекам, падали на колени, едва прикрытые мятым териклоновым платьем. У босоножка оторвался ремешок и был привязан веревочкой. А на скамейке лежали гроздья рябины.
По парку вместе с моросью гулял серебристый туман, девочка ежилась, вздрагивала, когда опадали тронутые желтизной листья. Из тумана возник человек. Подошел по скату горы к одинокой скамейке, присел. Спугнутая девочка отодвинулась к краю. Не поворачиваясь, не делая резких движений, человек произнес:
- Отдай зеркало и возвращайся домой.
- Нет! - сказала она сипло. Вскочила и побежала с горы - голубая бабочка, застигнутая ненастьем, и босоножек, подвязанный веревочкой, мокро шлепал об асфальт.
Девочка сидела на перилах балкона, перевесив ноги в пропасть. Правда, пропасть была ненастоящая, всего в два этажа, да и девочка не боялась высоты. А родители и тетя, которые боялись - были сейчас в другом месте. Девочка рвала вишни прямо с дерева и бросала их в рот. Продолговатые листья были запорошены августовской пылью, а вишни почти черные, с зеркальным блеском, сладкие до обморока, и с каменными косточками внутри.
На балконе росли в ящике лопухастые георгины и при движении небольно ударяли девочку по голому колену, тогда она морщила облупленный нос с веснушками на переносице. Губы, подбородок и правая рука были липкими от сока.
- Туська! - закричал снизу пегий пацан. - Эй, Туська!
Девочка склонила голову с величием королевы.
- Гвардейцы приехали! В "Красном петухе" будут жить. Айда посмотрим!
Туська дернула узким плечиком: вида-али! О каких гвардейцах может идти речь, когда теплая мякоть щекочет губы и солнце пригревает кожу. Тем более кому-кому, а уж Миньке она бы никогда не показала, что заинтересована. Туська аккуратно обгрызла и выплюнула косточку. Та упала точно на Минькино темечко. Пацан отскочил и замахал кулаком:
- Ну, Туська, погоди! Доберусь я до тебя!
Девочка пренебрежительно фыркнула и уплыла в комнату, где сумеречно блестели зеркала и старинная посуда в стеклянной горке. Шторы были задернуты, создавая таинственный полумрак, пахло нафталином, пылью, немного кошками и вообще чем-то таким, чем пахнут очень старые дома. На плюшевом пледе, покрывавшем диван, дрых теткин кот Гематоген. Туська тронула его и уселась, расправляя воображаемые кружева с видом томной и скучающей королевы. Если бы ей не исполнилось двенадцать, отчего она считала себя уже взрослой, и если бы тетка не велела строго-настрого не выходить из квартиры, она была бы уже у "Красного петуха". Не так уж часто в их заштатный городок прибывают гвардейцы.
Туська подумала, чего она лишилась, и вздохнула.
- Видела?!
Туська не поняла, чего от нее хотят, но на всякий случай кивнула.
- Это возмутительно! - тетя сжала сухонькие ручки. Делиться впечатлениями было не в ее обычаях, и внутри Туськи заиграл колючий холодок приключения.
- И магистрат не сказал ни слова против.
- Но гвардейцы...
- При чем тут гвардейцы! - тетка ожесточенно швырнула на колени Туськи газетный листок.
- И в последних новостях будет то же самое.
Но Туська уже углубилась в сообщения.
- Ой, а они правда вредные?
Тетя всплеснула руками и села на Гематогена. Мяв почти заглушил ее дальнейшие слова о шестнадцати поколениях благородных предков, на коих зеркала не оказали ни малейшего зловредного влияния. Туська зевнула.
Когда грузили трельяж, тетя стонала, перевесясь через перила балкона:
- Осторожнее!
- А все одно! - ухмыльнулся надзирающий за погрузкой гвардеец. А шофер мрачно сплюнул сквозь открытое окно и пробормотал нечто не для женских ушей.
Гематоген озабоченно принюхался к пустоте, а тетя, слюня палец, пересчитывала кредитки: "Трельяж, и из ванны круглое, и три пудреницы - и дали всего. Совести у людей нет..." Впрочем, по мнению тети, ее у людей никогда и не было.
- А что, зеркала правда заразные?
- Дура!
Антошка крикнул так неожиданно зло, что не привыкшая к подобному обращению Туська заплакала. Нет, ей вовсе не хотелось плакать, но слезы как-то сами собой набухли в бледно-голубых глазах и вспрыгнули на ресницы. Губы задрожали.
- Если хочешь... если хочешь... у меня есть зеркало!..
- Дура! - поспешно и как-то испуганно прошипел Антошка. - Выброси. А лучше утопи. Весь дом за тебя посадят.
И тогда Туська с кулаками кинулась на него, крича:
- Я думала, ты человек!.. А ты трус! Трус! Верни мою шпагу, слышишь?
Антошка пожал плечами.
Через два часа Минька позвонил в двери и робко сунул ей шпагу. Туська среагировала на это гораздо спокойнее, чем сама ожидала, затолкала шпагу в щель за клавесином и постаралась о ней забыть. Потом сняла с книжной полки фотографию, где они были с Антошкой и улыбались, аккуратно вырезала себя, а остальное изорвала в клочки, бросила в унитаз и спустила воду. А себя поставила на прежнее место. Тетка заругает. Ну и пусть! Надо было решить, куда спрятать зеркало.
Прежде, чем сунуть зеркало в щель между гаражами, Туська не удержалась, чтобы не полюбоваться им на прощание: старинное, Юр-Тогосской работы, на длинной ручке, в обрамлении серебряных веточек, - оно пускало круглые солнечные зайчики и отражало небо. Все казалось таинственно-волшебным в круглой глубине - и прозаичные ржавые стены гаражей, и облака, и по-августовски пышные заросли лопухов и полыни. Заигравшись, Туська едва не подскочила от оклика. Минька стоял, до колен утопая в зелени, испуганно таращился на нее. Туська быстро сунула зеркальце за пазуху:
- Ты ничего не видел.
- Туська... - он набрал дыхания. - Тетку твою...
Она, не дослушав, бросилась к дому. Двое в форме удерживали тетку, а та цеплялась за перила балкона и кричала:
- Настя! Настенька! Беги!
Поспешно захлопывались открытые по случаю жары окна.
- Это он, - подумала Туська. - Это он, предатель! - и бессильно погрозила кулаком спрятавшемуся за кронами высоких тополей дому. Хотелось плакать и очень хотелось есть. Туська с тоской вспомнила о теткиных борщах, которые так презирала, и сглотнула слюну. Побренчала в кармашке мелочью. Хватит на пирожок. И на переговорный пункт.
Ей повезло: никто не стал особо приглядываться, и автомат оказался исправным, сработал с первого раза, но услышав в трубке знакомое "Але!", Туська разрыдалась.
- Ника! Что там? Что там такое?! - басовито вмешался отец и, похоже, забрал у мамы трубку. - Ничего не слышно.
В мембрану подули и постучали:
- Анастасия, это твои фокусы? Анастасия!
Туська так ничего и не сказала, потому что какой-то парень стал пристально всматриваться в нее через стекло. Аккуратно повесила трубку на рычаг, вытерла слезы. Что делать?
Сельма, подумала она. Хорошо, если Сельма в городе. Парень утратил к Туське всякий интерес, но и она забыла про него, едва оказавшись на улице. Влезла в полупустой троллейбус, прикорнула на пыльном теплом сиденье. Сельма вела у них эстрахорнский, а еще театр, и походы - все-все-все. И не надевала на себя "маску стервы", как выражается психологица. К ней можно было прийти с любым, она понимала.
Туська едва не прозевала остановку, выпрыгнула в последний момент, подумала, что это плохо, ее могли заприметить, но потом решила, что все слишком сонные от жары, чтобы обращать на кого-то внимание. Прижала руку к животу, который холодило зеркальце, и ей стало спокойнее.
Сельма открыла, сказала обычным голосом:
- Настя? Очень хорошо. Проходи.
Но в глубине длинных глаз поселилось удивление.
- Я обедаю. Будешь?
Туська быстро закивала.
Смывая с рук земляничную пену и вытирая их розовым махровым полотенцем, она изумлялась, что ничто не изменилось, что все та же ласковая и покойная жизнь вокруг и отчего же ей хочется спрятаться, забиться в угол, и те двое в форме, оторвавшие тетку от перил, а Гематоген... Минька его покормит, или забудет, он ненадежный, этот Минька...
- Сельма, тетю арестовали!
Она рассказывала, глотая слезы и путаясь в словах, а Сельма слушала, знакомо подпирая рукой подбородок, и в ее глазах виделись Туське внимание и сочувствие.
Туська кончила и замолчала. Сельма положила ей руку на плечо, и Туська стерпела - Сельме позволялось многое. А больше всего хотелось уткнуться в горошковый халатик и, чувствуя себя под защитой, заплакать. И оттого слова Сельмы были, как удар.
- По-моему, ты должна отдать зеркало.