Владимир Одоевский - Русские ночи, или о необходимости новой науки и нового искусства
Обзор книги Владимир Одоевский - Русские ночи, или о необходимости новой науки и нового искусства
Одоевский Владимир
Русские ночи, или о необходимости новой науки и нового искусства
Владимир Федорович Одоевский
Русские ночи, или о необходимости новой науки и нового искусства
Два труда подлежит человеку в
сей жизни: понять то, что существует
и что должно существовать.
ВВЕДЕНИЕ
Рассматривая бытописания народов, друг человечества невольно останавливается на тех странных явлениях, которых не объясняет ни одна история: с беспокойством вопрошает ее, каким образом в течение веков являются народы, процветают, наполняют всю землю своею славою и гибнут без возврата. Этот вопрос, по-видимому, столь обыкновенный, столь давно разрешенный историческими изысканиями, в сущности своей остается доныне без ответа. Политические перевороты не дают достаточного разрешения. Сим переворотам предшествует ослабление нравственных и физических сил народа, и вышеупомянутый вопрос лишь обращается в другой, труднейший: каким образом народ является на поприще жизни, достигает полного развития своих сил, потом слабеет и погибает? Думали разрешить сей вопрос, предполагая род какого-то органического фатализма, предполагая, что всякий народ следует физическим законам растений: рождения, жизни и смерти. Говорили: человек родится, живет и умирает, то же должно быть и с народом, - и даже разделяли историю на два периода: возвышение и падение. Но здесь ошибка, известная в логике под именем заключения от вида к роду, т. е. ето сравнение не имеет никакого основания; в другом отношении оно не полно. Человек собственно не умирает, ибо он возрождается в своих детях; сравните человека, безыменно возрождающегося, с народом, и тогда сравнение ваше будет верно; от воли человека зависит воспрепятствовать продолжению своего рода - не то же ли и с народом, по крайней мере в нравственном смысле. Странно! Фатализм в отношении к одному человеку давно уже вышел из числа философских задач нашего века; один безумец ныне станет утверждать, что человек не имеет свободной воли и что все его действия суть следствия слепой неизменной судьбы, которой он не может и не должен противиться. Отчего же, допуская сравнение одного человека с народом, находят справедливое в отношении к одному человеку ложью в отношении к собранию людей, или народу? Очевидно, что точно так же, как один человек силою своей воли творит добро и зло на земле, продолжает или сокращает свое бытие и сам должен нести ответственность за жизнь свою, так равно бедствия и блаженство всего человечества, его образованность или невежество находятся в самом человечестве, и от него самого зависит избрать ту или другую дорогу. Предполагая существование свободной воли человека вполне неоспоримым и смотря на все исторические происшествия как на следствия хотения самого человечества, предполагая, одним словом, то, что судьба человека зависит от самого человека, судьба народа от самого народа, судьба человечества от самого человечества, мы вправе обратить наш вопрос в следующий: каким образом внутреннее побуждение народа может довести его до погибели? Другими словами: при каких условиях человечество впадает в заблуждение и какие признаки сопутствуют его совращению с истинного, естественного его пути, который есть единственное условие его благоденствия и самого бытия? Такие признаки сопутствуют его прямому естественному шествию?
Но прежде спросим самих себя: какие силы составляют внутреннюю силу общества?
Сии стихии должны соответствовать действиям человека, или иначе его жизни. Мы видим в природе, что тело существует, когда составляющие его стихии не разрушены и боятся стихии разрушения; это общий закон природы. Если мы найдем стихии человечества и условия их разрушения, тогда найдем причины падения и возвышения народов.
Но можем ли мы найти стихии человечества; кто поручится, что их ни больше, ни меньше? В физической стороне природы мы видим нечто подобное. Химики в старину думали, что стихий только 4, {1} теперь их найдено 54; нет сомнения, что со временем число их увеличится (или вернее: уменьшится), но это не мешает химику определять условия, при которых тело должно разрушиться; последуем его примеру: не будем (1 нрзб), что стихий человечества столько, сколько мы знаем, но перед нами бесконечный ряд опытов - вся история человечества постарается вывести из него его стихии. И, во-первых, рассмотрим, чем сопровождается явление, называемое жизнию.
Жизнь человека есть беспрерывное борение: борение с природою, с другими людьми, борение с самим собою. Рассмотрим сии три вида жизни человека.
Его потребности, не удовлетворимые наукою, ищут ненаходимого в сем мире; сей мир становится для него тесен; ему нужен другой мир, удаленный от грубой грозной природы, мир, в котором вопреки обыкновенному миру природа побеждена, где человек не только властвует над природою, но творит ее по своему образу и подобию, где он царь, а не воин, где он отдыхает, а не борется, - это мир искусства, или поэзии. Искусство нужно обществу как отдых после труда, как успех после битвы - отнимите у человека успех, он ослабнет к битве, отнимите отдых - труд сделается ему невозможным, отнимите поэзию общество разрушится так же, как без науки, но по другой причине, по недостатку нравственного чувства.
Но для победы над природою, для наслаждения своею победою человеку нужно согласие других людей - противоборство сделает недействительными его усилия, что близки первым стихиям, это противоборство делает необходимым существование третьей стихии - Любви; спя любовь не ограничивается одним человеком, но простирается на все человечество.
Но сего мало, человеку, приступающему к науке, предающемуся искусству, любви, нужно верить, что наука, искусство и любовь ему приступны, словом, верить, что он может победить природу, что он может изобразить ее или сотворить ее, что он может любить людей, - словом, верить в свое совершенствование, в свое достоинство. Эта вера есть альфа и омега всех трех стихий человечества, без нее ни одно самое простое действие человека не может начаться - и наоборот, на конце ученых изысканий он находит нечто, чему он должен верить, в восторге вдохновения он находит творца, в общей связи людей видит провидение. Оттого вера врождена человеку, и человек находит ее на всех ступенях совершенствования, особенно на последних.
Совершеннейшее выражение сего чувства веры находится в откровении.
Таковы четыре условия общества, соответствующие по древним понятиям четырем стихиям мира (это были символы, предугадываемые древними). Их ни больше, ни меньше; когда недостает одного, общество (как животный организм заменяет один член другим - кость хрящом и пр., ибо в природе важное явление есть символ другого) заменяет другим, так любовь у римлян заменялась званием римлянина.
В истории первый век до Гомера был развитием лишь одной стихии - науки.
С Гомера до христианства прибавилась к тому поэзия. {2}
С христианства до нашего времени прибавилась любовь, явившаяся прежде всего в мучениках; ныне невольно все действия человека имеют целию обращаться на пользу человечества; это дошло до того, что Бентам {3} нашел любовь к человечеству даже в расчетах своекорыстной пользы.
Теперь начинается заря Веры; оттого видим торжество умозрительное и стремление к христианству.
Всякий прилив новой стихии должен был на первую минуту уничтожать предшедшую стихию, как прилив одной жидкости в другую, и прежняя стихия должна была явиться снова через некоторое время, но уже измененная второю. Оттого в Греции поэзия на время истребила науку, которая явилась впоследствии; римское христианство на время поглотило и науку и искусства, которые явились во времена возрождения наук (около 1500).
В наше время вера должна истребить науки, искусство и любовь, чтобы возродить их в новой форме.
Очевидно, что сии условия могут являться под бесчисленными формами. Их гармония или ослабление того или другого суть действительные признаки здравия или болезни общества. Очевидно также, что во время бытия общества они проходят с ним периоды его рождения, возрастания и упадка. Итак, история обществ есть история их просвещения в том смысле, который мы придаем сему слову.
Таким образом, первый вопрос наш получает вид следующей задачи: при данном состоянии науки, искусства и религиозного чувства найти степень возрастания народа и, наоборот, на данной степени возрастания народа найти состояние его науки, искусства и религиозного чувства.
Но если наука, искусство и религиозное чувство проходят три степени возраста общественного: начала, возрастания и упадка - то спрашивается, какую форму при каждом из сих периодов может иметь каждое из сих условий?
Мы столь мало знаем до сих пор о степени просвещения разных народов, что, дабы вполне ответить на сей вопрос, надобно, может быть, было начать снова все исторические исследования; действительно, подобное рассмотрение внутренних причин упадка и возвышения общества с начала мира в связи с внешними признаками того и другого заняло бы многие томы; в настоящем случае мы только косвенно обратили внимание на сей предмет; со всеми вышеупомянутыми вопросами тесно соединен вопрос, недавно поднятый из схоластической пыли, вопрос прискорбный, но имеющий на стороне много защитников и много фактов более или менее справедливых, а именно: действительно ли просвещение не cпособствует ни нравственности, ни благоденствию человечества? {4} Утвердительный ответ на сей вопрос так оскорбителен для внутреннего чувства человека, что почти никто, сколько мне известно, не рассматривал его хладнокровно, никто даже из противной партии не допускал возможности существования сего вопроса. Но сей вопрос важен - он заключает в себе судьбу мира, ничто в мыслях человечества не является понапрасну - недаром зародилось и сомнение в благе просвещения; долг каждого мыслящего человека положить в общую сумму те наблюдения, которые он сделал по сему предмету.
