Владимир Одоевский - Русские письма
Обзор книги Владимир Одоевский - Русские письма
Одоевский Владимир
Русские письма
Владимир Федорович Одоевский
Русские письма
До меня дошло, что Вы интересовались узнать, {1} что сделалось с Фаустом, этим мистическим скептиком или, если угодно, скептическим мистиком "Русских ночей". Спешу известить Вас, что Фауст умер; он был необходимое, переходное явление, перебывавшее во всяком мыслящем организме, и, как всякое переходное явление, достигнув крайних пределов своего развития, должно было уничтожиться и уступить место другому - может быть, также переходному, что будет до тех пор, пока условия общей жизни не сделаются столь же доступными и ясными, как условия математические вообще, или механические астрономические теоремы; пока вопросы жизни не сделаются столь же определенными, как вопросы математические, и в совокупном житии организмов, попросту в обществе, так же не будет места произволу и сомнению, как в том, равен ли квадрат гипотенузы квадрату двух катетов.
В Фаусте замечалось борение двух стремлений, которыми определяется характер нашего времени. Недовольный шаткостью всех существующих теорий, он стремился трезвым наблюдением пополнить пробелы в науке жизни, но, поражаемый скупостью запаса наших наблюдений, по гордости, свойственной человеку, увлекался заманчивою надеждою пополнить недостатки наблюдений современных теми выводами, которые рассеяны в разных писаниях со времен Гомера и Платона. Смелость и решительность некоторых древних выводов заставляла Фауста предполагать, что они действительно плоды положительных, но потерявшихся наблюдений, и ему показалось не невозможным открыть следы их, как открывают следы древней жизни на улицах Геркуланума и Помпеи. {2} Он был похож на астронома, который, желая определить орбиту кометы, ввел в свои вычисления цифры, добытые его предшественниками, положившись на их вероятность. Дальнейшие работы показали, что одни из этих цифр сомнительны, другие вовсе не верны, третьи вовсе не вычислены. Оттого одни видели в нем отъявленного аналиста, другие - мистика. Мир праху благонамеренного человека, он был ни тем, ни другим. Если иногда он и устранялся от положительного и единственно верного пути для человеческой науки, то это не мешало ему провидеть до некоторой степени будущие ее фазы. Но боясь соблазна, он настаивал о необходимости читать буквы природы прежде чтения букв человека и даже утверждать, что буквы природы явственнее и вернее; не усумнился напасть на фантасмагорию современных экономистов, видел в естественных науках необходимое, безусловное основание всех последующих выводов во всех отраслях человеческих знаний, не упустил из виду, что человеческое общество есть такой же организм, как все организмы, только более многосложный, и что сей организм требует того же пути для положительных наблюдений, как и всякий другой организм, обратил внимание и на условия того организма, который поныне остается нетронутым, - на условия знания человеческого и на язык, выражающий сие знание. Сие последнее наблюдение должно было послужить переходом к новому воззрению на человека и природу.
Постараюсь продолжить его работы по сему новому пути.
----
Время фантазии прошло; дорого заплатили мы ей за нашу к ней доверенность; чей ум, упрямый до бестолковости и нелепости, не признает, что другую картину представляют положительные знания, спасающие нас от болезней, предохраняющие наши здания от громовых ударов, сближающие расстояния, утишающие при операциях, - словом, образовавшие всю нашу настоящую жизнь? Каким путем положительная наука дошла до знания ближайших результатов? Путем опытов и наблюдений. Вот истинное поприще деятельности человека. Знать первый его Долг; действовать сообразно знанию - второй долг его.
Но знание ошибается? Отчего? Стоит исследовать. Для сего первый предмет орудия знания, второй - процесс самого знания. Здесь главная задача философии, все остальное - мечта. Три орудия: прямое наблюдение; повторение сего наблюдения, или опыт; сравнение наблюдения с предшествующим, или то, что называется законом явления. Изучить явление - дело науки, или изучения. Изучить способы самого изучения - дело теории, или так называемой философии.
Прямое наблюдение всегда возможно; опыт - не всегда; сопряжение сделанного наблюдения с прежним вводит человека в теорию, т. е. указывает ему, какие наблюдения еще требуются для выведения знания, или решения, что наблюдений, сделанных по какому-либо предмету, недостаточно для начертания закона его существования.
Наблюдение есть поверка теории; если это противоречит выведенному закону, - закон заподозрен без милосердия.
Есть законы, которых общность и непреклонность очевидна без дальнейшего доказательства; 2X24 - нет силы, которая могла бы помешать сему явлению, т. е. сделать исключение из общего закона. Но то же замечается и в других сферах: а+b а+b; кислота определяется щелочью и наоборот; известь с серною кислотою образует гипс; хлороформ останавливает страдание; свет светит; тяжесть тяготеет; хинин останавливает лихорадку; человек думает - все эти явления следствие непременного закона. Иногда в многосложных сопряжениях явлений мы приписываем часть их случаю; так старинные физики приписывали феномены поднятия воды на 32 ф отвращением природы от пустоты. Так старинные химики к химическим явлениям приписывали и магические и наоборот; в старые годы хлороформ мог бы образовать секту фанатиков. Но иное происходит, когда человек проник в следственную непроизвольную связь явлений, - при каждом проникновении исчезает, как днем, произвольная случайность.
Есть в математике задачи неразрешимые или разрешимые только приблизительно, т. е. в коих допускается известная степень ошибки (например, отношение круга к диаметру). Такие же задачи есть во всех сферах человеческого мышления. Гнаться за разрешением неразрешимого - то же, что гнаться за квадратурою крута.
Гипотеза может быть дозволена, но когда наблюдение показало настоящие границы гипотезы, тогда переступать их - нелепость. Так, глаз,, опущенный в микроскоп, не вдруг находит настоящую точку наблюдения, Но блуждает по полю объективного стекла, но когда он уверился, что он заблуждается, когда он нашел предмет своего наблюдения, то смотреть, около его было бы безумием. {* Всегда надобно раскрыть руку больше величины того предмета, который хочешь захватить.}
Математика также начинает с гипотезы, не подтвержденной чувством, например с идеи равенства, но эта идея поверяется всеми феноменами математическими, равно доступными и чувственному и духовному воззрению.
Материалист говорит: {3} нет психологии, нет идей - есть одни феномены, т. е. только то, что мы можем ощутить чувственно. (Самое положение материалистов, что нет идей, - есть уже идея, безусловно ими понятая). Потом он говорит: 2X2 4; следственно, 4-2 2. Но откуда взялось это следственно; если все возможное для человеческого мышления суть феномены, тогда: 2X24 и 4-2 2 суть также феномены; но не забудьте, что 4-2 2 потому только, что 2X2 4; если бы 2X2 не было равно 4. то феномен 4-22 не мог бы существовать. Говоря "следственно", материалист предполагает причину, закон; вот новый феномен, который должны исследовать; но этот феномен не дается материальным чувствам, он - идея, точно так же, как время, пространство, равенство, единство, тождество, - словом, как все идеи, без которых ни один феномен (даже 2X2 4) не мог бы существовать, ибо в сем уравнении предполагается однородность предметов: два человека и два камня будут четыре только под тем условием, что мы подведем их под однородное понятие существ, что также есть факт нашего мышления, факт идеальный.
Шотландская школа, {4} наблюдая психологические факты, заметила, что она во всяком факте наблюдала и причину его, т. е. Я.
----
Паписты о всякой вещи требуют непременно или утверждения, или отрицания, забывая, что между ними есть индифферентная точка. Они говорят: верить или не верить? Distinguo: {Отмечаю (лат.).} этому верю, ибо это знаю; тому не верю, ибо не знаю. Я знаю и верю, что солнце светит, но есть ли на небе жизнь - ни верю, ни не верю, а просто не знаю.
----
Все эпохи истории заставляют предполагать существование какой-то древней, страшной борьбы с какою-то силою, которая разрознила человека на части. Это наблюдение рождается не только верованием, древними преданиями и поэтическим чувством, но ныне сделается доступно и простому логическому разумению: иначе откуда такое противоречие между явною силою человека и его подруги природы и столь же явными недостатками? Отчего мысль об общем согласии, противореча историческим враждам, всегда была любимою мыслью у людей великих? Отчего люди ныне так жмутся друг к другу (пути сообщения, сношения ), когда всякое столкновение человека с человеком показывает друг другу совместника, или даже врага.
Эта сила раздвоила тела на кислоты и щелочи, отчего каждое из них сделалось ядом; они сложатся в солях, в природе случайно, - или сознательно в человеке.
