Александр Семенов - Клипы
Обзор книги Александр Семенов - Клипы
Семенов Александр
Клипы
Александр Семенов
Клипы
ПАРОВОЗ СТЕФФЕНСОНА
Представьте себе вечер в виде полной склянки чернил, когда темнота вокруг кажется осязаемой настолько, что думается, будто конец ей невозможен только потому, что и глаза твои замазаны темнотой. Чем занимаются люди в подобный вечер? Да и чем вообще можно заняться в этой чернильной тьме, когда руки твои натыкаются то на шершавые стволы деревьев, то на мягкую девичью фигурку, пахнущую притирками и дубленой овчиной, а то вдруг обжигаются о фигуру из трех пальцев, в чьей сатирической постановке чувствуется явственное присутствие их обладателя, с челюстью и с плечами? И, потрясенный, ты бежишь в гулких коридорах фантазий, насыщенных, точно сидр, шумными пузырьками яблочных испарений, с болью в ступнях и со смятыми простынями...
Айка на свадьбе. А свадьба - в ресторане. Подруженька, Наташенька замуж выходит! Пыжится жених, Ваня Раппопорт, борода в шампанском. Цветы, тосты, то-се, в общем - веселье! И-эх!.. Ребята наши играют: Сережка, Миха, вместо Гуда играет приятель Сережкин, может знаете, ну, тот самый парнишка, барабанщик, который еще песенку такую написал: "Вопреки людским моралям буду спать я под роялем, перестану мыться в бане и стирать носки...", ну и клавишник новый с ними, Кудрявцев... Горько! Горько!.. Общий смех - невеста смущается, отклонилась, Ваня за шею ее обнял неловко так, тычется мордой в ухо. У шафера женихова - оскал лошадиный, ржет от души, на фотографии потом смешно получилось...
Что еще? Девочки у "Сайгона" принимают картинные позы, водят сигаретинами туда-сюда. Негры с гитарой - струны трещат в сильных пальцах. Хлопают двери. Суровая бабушка с двумя болонками на поводках, одетыми в зеленые "жилеты" с ручками от школьных ранцев на спине.
Голос в трубке. "Проспект... хи-хи... Гагарина. Жду". Занятые люди, вроде Леши Вишни, устраивают в такие вечера приемные часы. Дают, знаете ли, интервью.
Студия "Яншива Шела". Два магнитофона, пульт, пианино без крышки. Ленты, пластинки. При интервью присутствуют 2 (два) свидетеля. Первый часто давится смехом, кидает в хозяина коробком спичек etc. - короче, занимает активную позицию. Второй молчит, но создает как бы музыкальный фон наигрывает на неизвестном в природе инструменте, который называется "ВИШНЯ"* .
_____________________
* "ВИШНЯ" - надпись на гитаре Леши.
_____________________
Тут же - редакция журнала "ЧЕЛЮСТИ". Благородный дон Дрынч "Синьор Дуремар" Сморчевский. Ибрагим Мамаев - друзья зовут его Мамаем, пишет статьи под всякими псевдонимами: "Мамай", "Дядя Сам", "Узколобенков", или же - "Обладатель Волосатого Пистолета"; бабушка его - бывшая театральная актриса, и сам он - высок, красив как татарин, и говорит пылким, драматическим голосом, артистически вращая глазами. И наконец, "Вощик" Вовчонка Вощенко - маленький, насупленный, похожий на угловатого подростка.
Леша Вишня - гигант-младенец с круглым, добродушным лицом, вытаскивает из какого-то чулана (очевидно, голосовой камеры) стойку с висячим, мудообразным микрофоном, залезает на вертящуюся табуретку и делает ручкой, показывая, что готов отвечать на вопросы.
На первый Дрынчев вопрос - откуда он такой появился, Леша тоненьким голосом несколько обиженно отвечает:
"Из Ленинграда".
"Леша! Леша! - вмешивается недовольный таким ходом дела Мамай и потрясенно восклицает: - Леша, ты погляди на Вощенко! Нет, ты погляди на Вощенко! Он голодает!"
Вовчонка недоуменно косится на своего темпераментного друга, Леша тоже отчасти смущен, но идет вразвалочку на кухню и приносит чего-то там зелень какую-то, колбасу "Любительскую", Мамай достает портвейн, и далее интервью проходит в совсем уже домашней атмосфере.
8 декабря 1986 года, в восьмом часу утра, дед Горюн вышел из подъезда дома No 2, что в переулке им.Джамбула, и, испуская страстные стоны, отправился на суточное сторожевое дежурство. Был он хром, толст и глядел на свет единственным желтым глазом - другой был завернут в парафиновое бельмо и дремал. При ходьбе дед Горюн то и дело производил всяческие громкие эффекты, как то: кряхтел натужно, мычал, стонал, смачно подбирал с подбородка слюни и сморкался с саксофонным звуком. Первое время, когда он здесь поселился, им даже пугали детей... У станции метро "Пушкинская" двое молодых людей - один бритый наголо и щетина черная вместо рожицы, армянской наружности, а второй - длинный такой, сутулый, в шапке лохматой, Трубой его называл тот, первый ("Может, на трубе играет?" - подумал еще Горюн), попросили у деда закурить. Горюн засуетился, вытащил пачку "Севера"... Взял Труба у деда пачку, в карман сунул и пошел. Чуть не заплакал старик от обиды. "Эх... лимита проклятые... житья от вас йок... - шептал он, стоя уже на эскалаторе. - Таким ли я был в молодости! Йок!"...
В полночь с 8 на 9 декабря на Балтийский вокзал со стороны Петергофа, по железнодорожному пути, со скоростью около 20 км/час, подкатил странный состав - машина неизвестной конструкции, очень похожая на паровоз системы Стеффенсона, каким он нарисован в Большой Советской энциклопедии, но совершенно новая и с тележкой-прицепом, на которой сидела юная особа женского пола утомленного вида.
Состав подкатил к платформе, выдохнул последнюю порцию дыма и заглох навсегда. Толпа пассажиров, собравшаяся у паровоза, забыв о своих поездах, молча смотрела на девушку, которая медленно слезла с тележки и упала в обморок.
В кармане ее пальто оказался паспорт, где в графе ФИО было жирно выведено лишь одно слово: ЛАНА. Прописка все же оказалась питерской: пер.им.Джамбула, д.2. Были еще в кармане: распечатанная пачка сигарет "Стюардесса", две слипшиеся ириски "Золотой ключик", червонец и два ключа.
Пассажиры разошлись по своим платформам, девушку посадили в такси, умчавшееся по указанному в паспорте адресу, а паровоз оттащили на запасные пути, откуда месяц спустя он был украден изобретателем-самодельщиком по фамилии Бревнов и, с незначительными косметическими усовершенствованиями, выставлялся в ТВ-передаче "Это вы можете", но в ответственные моменты ехать почему-то отказывался.
А таксист, молодой парень, известный кое-кому под прозвищем Труба, все поглядывал на симпатичную девушку, метавшуюся в бреду, и пытался вслушаться в то, что она говорила. Но - странное дело! - ни слова он не мог разобрать, а только неслись откуда-то смутные звуки симфонического оркестра, и совершенно уже не в лад с оркестром звучали мрачные слова протяжной песни: "Полоскали скалы волны, а от слез в глазах оскомина. Белым облаком утопленник плыл по матушке, по Волге..." Далее шел смачный эфирный треск (хотя радиотелефон в машине у Трубы не работал), промелькнул доверительный голос Севы Новгородцева, сообщившего, что барабанщик бэнда Ultravox признался, будто, мол, семь дней, проведенные им в Питере среди музыкантов любительских рок-групп, были самыми счастливыми днями в его жизни, тут же всплыла старая запись Козловского, певшего ту самую арию, что и на концерте у Сталина, - арию Герцога, то бишь 'La Donna Est Mobile', за исполнение которой на бис он получил звание народного артиста и орден Ленина, затем снова вступил треск, битлы спели рефрен 'Yellow Submarine', и только после этого Труба, наконец, ухватил эту печальную песню, иных слов которой он не разобрал, но кончалась она примерно так: "Спи, сынок, в небесной купели, ляг на солнце головою..."
Но вот и переулок Джамбула.
Труба поднялся на этаж, позвонил, подождал чуток, опять позвонил - уже попротяжнее, подождал... Было тихо. Труба приложил ухо к замочной скважине. Квартира дышала. Что-то осторожно шуршало у самой двери, где-то спустили воду, громко тикали часы... Труба потоптался, кашлянул погромче, снова нажал на звонок, подождал снова, попробовал было толкнуться в дверь... Дверь молчала.
Открывать никто и не думал.
ЧТО ТАКОЕ РОК, И С ЧЕМ ЕГО ЕДЯТ
Придя домой, Мамай разбирает накопившиеся материалы для нового номера "ЧЕЛЮСТЕЙ". В числе прочих тут две статьи Мамая. Первая называется "Макариада" и начинается со слов: "Уж года четыре, как Макаревич из всеобщего любимца превратился в человека, всем надоевшего и презираемого. Чем-то он напоминает одного моего знакомого, как-то всю ночь ломившегося в квартиру некоей девушки, на что ему никто не открывал, и вообще не отвечал никто, а уже потом мы как-то узнали, что с нею там был и брат, который всю эту ночь сердился. Так и Макару долгое время никто не выйдет и не даст в морду, а все только где-то там лежат и сердятся..." Впрочем, в конце концов, Мамай заканчивал свою статью тем, что уверял: "Пройдет время, улягутся споры, и никому уже не придет в голову сравнивать Андрея с естественным удобрением, а творчество его не будет списано под гриф "Большой процент мочи"..." Вторая же Мамаева статья - "Кошачья жизнь, или Криминальная история" - про судьбу Ивоны Андерс, первой солистки группы Браво. Помимо прочего, Мамай задавался здесь вопросом: "Что лучше - гигиенический секс в Останкине и в гулких борделях Росконцерта, или продажа себя за копейки на "прокуренной кухне" в антисанитарных условиях? Пролонгированные страсти равнодушной шлюхи, или торопливые отжиманцы потной от страха голодной девчушки? В первом случае, как говорят солдаты, "лицо портянкой закроешь на душе легче становится". А во втором? Ведь, как пела та "Ивона", "кошки не похожи на людей, кошки - это кошки, люди носят шляпы и пальто, кошки часто ходят без одежки". Кому "Кисель в иллюминаторе", а кому - земля в изоляторе..."
