В Слепцов - Питомка
Обзор книги В Слепцов - Питомка
Слепцов В А
Питомка
Слепцов, В.А.
Питомка
(Деревенские сцены)
I
По крутому краю большого глинистого оврага пролегала полевая дорога с сухими, жесткими колеями; то спускаясь в овраг, то цепляясь по самому гребню косогора. В овраге кое-где рос кустарник, кое-где стояли желтые лужицы, над которыми роились столбы мелких мошек. Солнце садилось, в побуревшей ржи свистели перепела.
Шла проселком молодая баба с котомкою за спиной. На бабе было старое ситцевое платье, мужские опорки на босу ногу и белый платок на голове. Шла она скоро, помахивая палочкой; иногда останавливалась, поправляла котомку, оглядывалась кругом и опять шла, мерно покачиваясь из стороны в сторону, уставив глаза куда-то вдаль. А вдали виден был все тот же овраг с порыжевшим бурьяном да пестрые полосы спеющих хлебов.
Вдруг позади загремела телега. В телеге сидел мужик. Баба свернула с дороги в сторону и, не оглядываясь, пошла поскорей. Мужик, поравнявшись с бабою, приостановил лошадь и сказал:
- Путь-дорога! Куда бог несет?
Баба поклонилась и, не глядя на мужика, молча шла стороной.
Мужик посмотрел на нее, тряхнул шапкой и сказал:
- Эй, ты! Тетка! Слышь, что ль?
Баба все шла и молчала.
Мужик посмотрел, посмотрел, покачал головой, сказал про себя "глухая" и вдруг замахал руками, крича бабе:
- Ай ты глухая?
Баба остановилась и сказала:
- Чего тебе?
- Здравствуй!
- Здравствуй!
- Что ж ты не откликаешься? Видишь, - человек.
Баба недоверчиво глядела то на мужика, то на его лошадь.
- Садись, подвезу, - сказал мужик.
Баба не решалась.
- Садись, говорят. дура!
Баба подумала, подумала и села.
- Ну, вот, - сказал мужик, - Сиди! Соль тут у меня в мешке.
Баба подобрала подол и положила руку на мешок.
Поехали.
Немного помолчав, мужик спросил:
- Ладно что ли?
- Ладно, - потихоньку ответила баба.
- То-то. А не хотела. Богу молиться ходила? - опять спросил он ее.
- Нет. Я вот... Деревня такая есть... У меня прописана... - и баба полезла было к себе за пазуху; однако ничего оттуда не достала, а только почесала под мышкой и прибавила:
- Бердяева деревня...
- Какое Бердяево?
- Бердяева... аль Гордеева. да, Гордеева.
- Где ж это такое? Не слыхать что-то по здешней стороне такой деревни. Кое же это место?
- А я не знаю.
Мужик обернулся к бабе лицом и в недоумении спросил:
- Ты сама-то чья?
- Я дальная.
- Дальная. Зачем же ты идешь?
- А вот... Девочка у меня тут отдана... В шпитонках. Повидать девочку-то бы мне.
- А-а! Да, да. Так ты деревню ту и не знаешь?
- То-то не знаю. И спросить-то как, тоже не знаю.
- Ну, так. Сама-то из Серпухова будешь?
- Из Москвы.
- Московская. Да. Тоже не ближний свет. Да, да, - в раздумье говорил мужик и еще немного погодя спросил: - Велика девочка-то?
- Нет, махонькая.
- Ну, ничего, - сказал мужик. - Даст бог, найдешь. Сиди! Ишь ноги-то у те!
Баба посмотрела на свои тощие, загорелые ноги, неподвижно вытянутые вперед, и прикрыла их платьем. Мужик задергал вожжами и замахал хворостиной. Лошадь побежала шибче, звонко стуча своими нековаными копытами по сухой дороге. Баба затряслась на мешке и молча посматривала по сторонам. Солнце между тем уже село, и в поле поднялся ветерок. Впереди показались избы; дорога завернула куда-то в сторону, пошла межами и совсем затерялась во ржи. Мужик, прислонившись к передку и свесив руку, задумчиво постегивал хворостиной придорожные травки и затянул было песню. Проехали так еще с версту.
- Как деревню-то сказывали тебе? - спросил он у бабы.
- Мм... Мокей... Мокеева...
- Ну, вот мы здесь спросим. Тут у меня приятель есть такой... А! Настоящий купец. Ну, только и ёрник 1 же!
Стали подъезжать к деревне. Дорога легла позади дворов, мимо гумен, потом пошла конопляниками и вывела в переулок, к кабаку. Деревня была плохенькая - домов двадцать. Некоторые только еще строились после пожара и стояли без крыш. От новых срубов пахло смолой и дымом. На улице народу совсем не было; только на краю деревни три девчонки сидели на завалинке и, поджав под себя ноги, визжали во всю мочь:
Шел из Питера штафет.
Присылал милой газет.
Я газетик полуцяла,
С издавольствием цитала...
Мужик остановил лошадь у кабака и спросил:
- Ты станешь, что ли?
Баба замотала головой и ответила:
- Нет, я не стану. Я посижу.
- О? А то пойдем! Что ж? Ничего. Ведь озябнешь. Еще пять верст до ночлега.
- Нет, я не озябну.
- О? Ну так сиди же, смотри. Я сейчас.
Мужик вошел в кабак и, высунувшись из окна, крикнул бабе:
- А то огурчика? Вынести, что ль?
- Не стану.
- Солененького? А? Ты гляди, какие огурцы-то. Ну, не надо. Сиди, сиди!
К телеге подошла собака, понюхала у лошади хвост и ушла опять на завалинку.
В кабаке засветился огонь и видно было, как мужик вылил шкалик в стакан, выпил, утерся полою и, заговорив с целовальником, стал раздирать пальцами кусок вяленой рыбы. Видно было, как целовальник безымянным пальцем скостил что-то на счетах, поглядел сонными глазами на свечку, почесался и вылез из-за стойки. Наконец оба они вышли на крыльцо, и мужик сказал целовальнику:
- Глякась, какую я себе бабу везу.
- Да, баба ничего, - зевая, ответил целовальник.
- Гм!.. - сделал мужик, залезая в телегу. - А ты как об нас полагаешь? Ну, да ладно же. Прощай. Матри, коли што, так ты и тово, алибо што. С нашими тогда наказать можно. Гляди, не прозевай.
- На что зевать, - сказал целовальник, - С богом!
Лошадь тронулась.
- Ах, постой, брат, постой! Какая тут такая вотчина есть Свербеева господина? Не слыхать? Ай Гордеева?
- Гордеева, - подтвердила баба.
Целовальник задумался.
- Не слыхал что-то. А тебе на что?
- Да вот молодке-то моей туда было нужно, беспременно нужно побывать. Девочка у нас с ней там есть. А то вот что. ну-кось, как тебя звать-то?
- Анисьей.
- Ну-кось, Анисья, покажи-кось ему, где у те там прописано. Он эти все дела разберет.
Баба полезла было за пазуху и задумалась.
- Что ж ты? - сказал ей мужик. - Да ты не бось, дура, он не отымет. О, глупая! Он только глянет одним глазком и все узнает. На что ему твоя записка?
Баба послушалась, развернула тряпочку, достала оттуда лоскуток бумаги и отдала его целовальнику. Целовальник вошел в избу, а мужик стал копаться в каком-то лукошке, приговаривая:
- Он разберет. Ишь завязал, теперь ни в свете не развяжешь. Разберет. Как не разобрать. Мужик вострый. Не развяжешь. А, мухи те ешь! Развязал. Эй! Как тебя? Анисья! На-ка, закуси! Неравно поесть захочешь, - сказал он, сунув бабе два кренделя. - Ребятенкам везу. Они у меня охотники смертные. Что ж ты?
- Я не хочу, - отозвалась баба.
- Ешь, дура, ничего.
- Я не хочу.
- Говорят: ешь, черт!
Баба взяла крендели, но не решилась есть.
Целовальник вышел на крыльцо.
- Ну, как дела? - спросил его мужик.
- Тут написано - Целибеево. Это Боркu должны быть.
- Борки. Это за Шелепихой? Знаю. Ну, теперь найдем. Будь спокойна! уверил он бабу. Она завернула опять бумажку в тряпицу.
В поле совсем почти смерклось. Проехав деревню, мужик вытащил из-под себя зипун и отдал бабе, говоря:
- Возьми укройся зипунишкомто, все тепле.
Баба сказала: "На что?" - однако оделась.
Немного погодя мужик обернулся к ней, посмотрел ей в лицо и спросил:
- И чего ж ты давеча, глупая, испужалась?
- Когда?
- Когда! А как встрелся-то я тебе?
Баба ничего не отвечала.
- И есть ты баба, - заключил мужик. - Глупый твой разум. Нешто мужик может обидеть? Эх, ты! - и еще немного погодя прибавил: - Вот девочку твою найдем.
- Дай-то господи, - шепотом сказала баба.
- Где ж у те хозяин?
- Помер хозяин у меня, вот другой год пошел.
- Одна живешь?
- Одна. У купца в стряпухах живу.
- Кто ж тебе записку дал?
- Этот, писарь дал.
- Какой писарь?
- А в шпитательном. Я там номерок выправляла.
- Ну?
- Ну, и сказал мне этот писарь, что, слышь, в деревню девочка отдана в шпитонки.
- А много ли он с тебя взял?
- Сперва-то было пять целковых просил. Я ходила, ходила, три раз ходила. Первый-то раз сказали, за шестьдесят верст в деревню отдана, я и пошла.
- Ну, что же? не нашла?
- Нет, нашла, да чужую, не свою. Моей-то четвертый годочек пойдет, а этой уж восемь лет.
- Значит, зря проходила?
- Зря.
- А в другой?
- А в другой опять записку дали, по Можайке, за Можаем за городом еще за сто верст. Ну, там сказали, померла, слышь, девочка-то. И звать совсем не так. Моя-то Прасковья, а эта Анфиса Егорова.
- Ну, писарь-то что ж говорит?
- Говорит, ошибка, говорит, вышла. Номера перепутали. Теперь, говорит, беспременно найдешь.
- Пустое дело, - заметил мужик. - А деньги все-таки взял?
- Денег я ему два целковых еще в тот раз дала да полштофа водки. Ну, на чаю тоже пропоила с целковый; да вот теперь пошла, целковый рубль дала.
