Глен Мид - Кровь фюрера
Вскоре вернулся Буш. Несмотря на возраст, он казался весьма энергичным, но когда сел напротив Фолькманна, то положил руку на грудь — очевидно, его мучила одышка, да и выглядел он уставшим.
— Возраст сказывается, да и курю я много, герр Фолькманн. Лекарства помогают, но не очень. Ну так в чем дело?
Голос мужчины по-прежнему звучал резко, и это раздражало Фолькманна. Скорее всего, Буш привык отдавать приказы. Фолькманн еще отчетливо помнил фотографии на стенах музея в концлагере, и, глядя на снимок Буша в эсэсовской форме, он почувствовал, что его охватывает ярость.
— Вы знаете, что такое DSE, герр Буш? — деловым тоном спросил Фолькманн, повернувшись к мужчине.
— Я слышал об этой организации.
— После войны вы были офицером разведки, служили в «организации Гелена».
— Да, это верно. Но какое это имеет отношение к…
— Во время войны вы были офицером Абвера.
Выражение водянистых голубых глаз Буша изменилось.
— Это было давно. Объясните мне, в чем, собственно, суть вопроса.
— Я сейчас расследую одно дело и рассчитываю на то, что вы мне поможете.
Замявшись, Буш натянуто улыбнулся.
— Герр Фолькманн, я не работаю в разведке уже много лет. — Его тон немного смягчился. — Я не имею к этому никакого отношения, даже косвенного. Так что я не понимаю, чем могу вам помочь.
Фолькманн рассказал об убийстве Эрнандеса и о статье, над которой работал журналист. А когда он заговорил о доме в Чако и его владельце, увидел удивление на лице Буша и пояснил:
— Герр Буш, владелец дома вступил в национал-социалистическую партию в Мюнхене в 1927 году. Номер его членского билета — 68964, отличается от вашего всего на двенадцать номеров.
Удивление на лице Буша сменилось пониманием, и старик воскликнул:
— Вот оно что! — Он отвернулся на мгновение, а потом посмотрел Фолькманну в глаза. — А как вы меня нашли, герр Фолькманн?
— Вы знаете о Берлинском центре документации?
— Да, конечно.
— Там подняли личные дела членов национал-социалистической партии, а потом я направил запрос в WASt, чтобы узнать теперешнее место регистрации. В WASt имеется ваш послужной список, необходимый для получения государственной пенсии. В Германии в живых осталось только двое национал-социалистов, номера членских билетов которых так мало отличаются от номера партбилета того Мужчины, о котором я говорил. И вы — один из них.
Фолькманн рассказал об Отто Клагене, и Буш кивнул. Старик отвернулся и стал смотреть в сад. В оранжерее было душно, Буш Нетерпеливо поерзал на стуле.
— Вы сказали, что этот человек из Парагвая мертв. Я не понимаю, какое отношение он имеет к убийству журналиста, о котором вы говорили?
— Очевидно, никакого, герр Буш. Но он был владельцем дома и его окрестностей, где мы нашли фотографию, и его прошлое весьма туманно. В доме жил какой-то его родственник, который, скорее всего, причастен к убийству. Если я буду знать больше о том человеке, это поможет расследованию, заполнит пробелы в нашей схеме. — Фолькманн помолчал. — Кроме того, я узнал, что, проживая в Парагвае, владелец дома получал крупные суммы из Германии вплоть до конца войны. Причины этого я не знаю. Ваши номера членских билетов не намного отличаются. Я надеялся, что вы его вспомните и это прольет свет на расследуемое дело. — Фолькманн снова помолчал, глядя на Буша. — Я понимаю, что это маловероятно, герр Буш, но вы — единственная зацепка, которая у меня есть.
Улыбнувшись, Буш покачал головой.
— Герр Фолькманн, все это было давно. Очень давно.
— Да, я понимаю. Я просто прошу вас посмотреть на фотографию и сказать мне, узнаете ли вы этого человека.
Прежде чем Буш что-либо ответил, Фолькманн достал из бумажника фотографию Эрхарда Шмельца и протянул ему.
Вздохнув, старик медленно взял фотографию и стал внимательно ее разглядывать, а потом покачал головой, переведя взгляд на Фолькманна.
— Это лицо… простите, я не помню. К тому же мои глаза уже не те, что раньше. Мне очень жаль, что вы зря потратили время. — Он протянул Фолькманну фотографию. — А как звали этого мужчину?
— Эрхард Шмельц. Он родом из Гамбурга. Но, как я уже сказал, в партию он вступил в Мюнхене.
В водянистых глазах старика мелькнуло озарение, и он снова внимательно присмотрелся к фотографии. Когда он, наконец, поднял голову, его морщинистое лицо выражало изумление.
— Вы его помните? — спросил Фолькманн.
— Да, я его помню, — медленно произнес Буш.
— Вы уверены?
Желтизна лица Буша сменилась бледностью.
— Я много раз его видел. — Буш запнулся. — И звали его… да… я помню. Эрхард Шмельц. Из Гамбурга.
— Что вы можете рассказать о нем? — спросил Фолькманн.
Замявшись, Буш посмотрел в сад. Он казался очень смущенным.
— Вы не против, если мы выйдем в сад, герр Фолькманн? — Голос у него теперь звучал мягко. — Эта жара… мне нужно на воздух.
Фолькманн кивнул. Старик встал и, пошатываясь, пошел к двери.
Они сели друг напротив друга в деревянные кресла у садового столика. Буш все еще держал в руке фотографию Эрхарда Шмельца и внимательно на нее смотрел. Голос у него немного дрожал, и когда он поднял голову, то стал смотреть не на Фолькманна, а на голые фруктовые деревья, растущие вокруг лужайки.
— Эрхард Шмельц из Гамбурга. Да, герр Фолькманн, я был с ним знаком.
— Вы можете мне о нем рассказать?
— А что вас интересует?
— Каким он был человеком, как вы с ним познакомились. Все, что угодно, любая информация может нам помочь.
Буш отвернулся, погрузившись в воспоминания.
— Он был знакомым моего отца. Поэтому Эрхард Шмельц стал и моим знакомым. Он участвовал еще в Первой мировой войне, так что был намного старше меня. Они с отцом в то время работали вместе. Каким человеком был Шмельц? Он был крупного телосложения. Сильным, надежным. Простецкий парень, а не интеллектуал. Такие подчиняются, а не повелевают.
— Как вы познакомились?
Буш помедлил.
— Это произошло зимой 1927-го. Перед тем, как я вступил в партию. В те дни нацистское движение набирало силу. После войны Германия осталась ни с чем. — Буш пристально посмотрел на Фолькманна. — Говорят, сейчас дела плохи, но тогда все обстояло намного хуже, поверьте мне. Вы знаете, каково это — видеть, как кто-то тащит сумку, набитую банкнотами, в магазин, чтобы купить буханку хлеба, герр Фолькманн? Это безумие. Но именно так в двадцатые годы и было. Каждый день вспыхивали бунты, устраивали марши протеста, вооруженные анархисты выходили на улицы. Германия погрузилась в хаос. Никто не мог найти приличной работы. И когда Университетских профессоров увольняли с работы и те шли на Улицу продавать безделушки и спички, все понимали, что дела совсем плохи. — Сняв очки, Буш потер глаза. — Мой отец был солдатом в Первую мировую, как и Шмельц. Вернувшись домой, он оказался не у дел. Он сменил множество плохо оплачиваемых работ. Мы снимали жилье и постоянно переезжали, едва сводя концы с концами. В доме всегда не хватало хлеба, наша семья голодала. И тут появились нацисты. Они обещали благополучие. Они обещали работу. Они дали людям надежду. Они обещали сделать Германию великой страной. Тонущий человек хватается за соломинку, а мы, немцы, тогда тонули, уж поверьте мне. Конечно, за это пришлось дорого заплатить, но это произошло намного позже.
Буш перестал тереть глаза и посмотрел на Фолькманна.
— Вы, конечно, можете спросить, как все это связано с Эрхардом Шмельцем. Собственно, никак. Но мне хотелось бы, чтобы вы понимали тогдашнюю ситуацию.
— Расскажите мне о нем, — тихо попросил Фолькманн.
— Шмельц работал на том же заводе в Мюнхене, что и мой отец. В начале зимы 1927 года завод закрылся. Тем вечером мой отец с коллегами пошли пить, чтобы залить свое горе, а потом мой отец привел некоторых из них к нам домой, познакомить с семьей. — Буш помолчал. — Мой отец и его друзья тогда сильно напились, все они были в очень плохом настроении. Среди гостей был Эрхард Шмельц. Они все сидели за столом в нашей кухне и ели суп с хлебом, рассуждая о безнадежном положении Германии. Я сидел с ними. Насколько я помню, Шмельц был спокойным человеком. Он был на заводе начальником цеха. Трудолюбивый и надежный. Потеря работы привела его в отчаяние. За столом он начал говорить о национал-социалистах. Большинство наших гостей были сторонниками коммунистов или социалистов. Мой отец не интересовался политикой. А Шмельц сказал, что собирается поддерживать национал-социалистов и будет вступать в их партию. Он считал, что они — единственная надежда Германии, и стал уговаривать моего отца и всех остальных примкнуть к нацистам. Когда они отказались, Шмельц попытался заинтересовать меня. Я был тогда очень молод, и энтузиазм Шмельца меня заразил, как и тот факт, что он был знаком с Гитлером и во время Первой мировой войны служил вместе с ним и некоторыми другими высокопоставленными нацистами. Через неделю я подал заявление на вступление в партию, и меня приняли.
