Родриго Рей Роса - Зачарованные камни
Ну вот. В тот день этот, из Санта-Росы, явился очень рано. Сказал: «Сегодня сделаешь все, как договорились. Я там буду. И заплачу».
Я пересчитывал деньги за деревьями, когда все произошло.
Потом услышал сирены: «скорая» и полиция. Тут же явился мой шеф, дон Венансио. А при мне куча денег. Я подумал, что если меня сейчас потащат в полицию, то эти деньги там показывать совсем ни к чему. Подумал было бежать, но понял, что будет еще хуже, и спрятал деньги, где успел: в ямке под корнями амате. Затем стал пробираться туда, где оставил лошадь и мальчика.
Дон Венансио сразу стал валить все на меня. Он меня и полиции сдал, а ведь я несовершеннолетний.
Заберите его, говорит, я ему тысячу раз повторял, чтобы он от своих лошадей ни на шаг не отходил.
Я взглядом просил его о пощаде, но он на меня даже не смотрел. «Преступная халатность» — так вроде бы называют то, в чем они меня обвиняют.
Полицейские надели на меня наручники, а это незаконно. Я несовершеннолетний. Это мне потом один журналист сказал — в суде, где мы с вами познакомились. Я был уже в наручниках, когда увидел мать того мальчика. Она бежала к нам. Было немножко смешно, потому что она была на высоченных каблуках, а земля после ночного дождя размокла, так что она теряла туфли на каждом шагу.
Мальчик уже лежал на носилках, и пожарные собирались засунуть его в «скорую помощь». Он был без сознания. А может, и мертвый.
«Убийца!» — закричала женщина и набросилась на меня.
Полицейским даже пришлось меня защищать, потому что она, думаю, убить меня хотела. Хорошо, что полицейские рядом оказались и держали ее крепко, хотя она вырывалась и все норовила ударить меня ногой или оцарапать. Меня бросили в полицейскую машину и отвезли в участок. Остальное вы знаете. После допроса судья велел меня отпустить. Дон Венансио? Нет, он мне ничего не сказал. Завтра я возвращаюсь на работу.
Конечно, я пошел искать деньги. Но их там уже не было. Кому-то крупно повезло, что я еще могу сказать?
17
В Гватемале, как и во всяком полицейском городе, существует особый вид секретных агентов. Такой агент занимает важный пост — он директор музея изящных искусств, возглавляет коллегию врачей или еще более важная шишка. Он не совершает поступков, которые могли бы бросить на него тень. Но за первый же провал ему придется заплатить жизнью, поэтому услуги такого агента чрезвычайно дорого стоят.
Он может быть разоблачен не только теми, на кого доносит, но и теми, на кого работает. Он нужен и тем, и другим. Как бы то ни было, его отношения с клиентами (среди них почти никогда нет его начальников) жизненно важны для них и исключительно выгодны для него.
Тебе нужно узнать, какая сумма лежит на банковском счету твоего компаньона или друга? Сколько долгов у твоего врага?
Хочешь узнать слабые места или вы ведать темную историю из прошлого кого-нибудь из известных политиков, лиц духовного звания или нефтяных магнатов?
Тебе нужно выяснить — не дай Бог! — кто отдал приказ о несанкционированном расстреле?
Он тебе поможет. Но при одном условии: его имя навсегда должно остаться в тайне.
Не так давно некий журналист обнародовал план подготовки государственного переворота за несколько дней до того, как этот переворот должен был произойти. Участники заговора (как и другие участники всех неудавшихся заговоров в этой стране) стали гражданами Панамы. А журналист спит вечным сном. Его «источник» по-прежнему занимает свой высокий пост.
Гуакамолон, наш большой национальный дворец.
Говорят, что в одном из его подвалов стоит гигантский компьютер фирмы IBM и этот компьютер работает без перерыва день и ночь. Он обрабатывает огромное количество самых разных данных, время от времени выдает информацию: сортирует фотографии и видеоматериалы, описывает взаимоотношения и места, дает прогнозы и рекомендации. Штат в тридцать тысяч человек обслуживает этого монстра, любезно поднесенного в дар правительству Гватемалы правительством США. Некоторые утверждают (однако есть и такие, кто это решительно опровергает), что машина может одновременно подключаться к пяти тысячам телефонных линий и прослушивать внутренние и международные звонки. Существует список ключевых слов, уловив которые машина тут же включает не то магнитофон, не то принтер. Говорят даже, что компьютер этот переносной: его можно демонтировать менее чем за восемь часов, а потом пятнадцать микроавтобусов, замаскированных под машины «скорой помощи», перевезут его в нужное место. Подвал дворца — лишь одно из его хранилищ.
Серые люди, незаметные радетели общественного благополучия — студенты, изучающие естественнонаучные дисциплины, банковские служащие, специалисты разных профилей, отставные военные и телохранители, священники, психологи, а также дворники, парикмахеры, официанты и официантки, чистильщики обуви, портные, врачи, таксисты, фотографы, проститутки обоего пола, часовщики и даже могильщики — работают на эту машину, но воочию ее видели единицы. Чтобы внести свою информационную лепту или получить новые указания, сотрудники «первого круга» (его еще называют «архивом») с большими предосторожностями заходят в розовое здание, что располагается за дворцом, и по подземному переходу перебираются в хорошо освещенный подвал — туда, где стучит сердце нашей кровавой демократии.
Среди этих людей был один по прозвищу Тень.
Растелли оставил машину на стоянке в нескольких кварталах от дворца. Вечерело. Он быстро шагал по старой торговой улочке. Все вокруг тоже спешили: магазинчики уже закрывались, и уличные торговцы упаковывали свой товар. Он встал за колонну, достал сотовый телефон и набрал номер. Тень ждал его в захудалой закусочной неподалеку от дворца, за Центральным парком.
— Как это ты оказался в подобном месте? — притворно удивился Растелли, усаживаясь за грязный столик; над ними мигала лампа дневного света.
На Тени был безупречного покроя итальянский костюм, галстук от Hermes и дорогие очки. Геля, который он потратил для укладки пышных черных волос, хватило бы на троих.
— Все на свете, — улыбнулся он, — имеет свое объяснение.
— Или у тебя с деньгами проблемы, или я тебя плохо знаю.
— Все меняется. Цены растут, и конца этому не видно.
— Как машина?
— Сегодня нормально. Без сбоев.
— Могу назвать имя?
— Из каких кругов?
— Молодой предприниматель. Из богатых. Нувориш. Недавно разведен. Возможно, имеет родственника среди военных.
— Из высоких чинов, надо понимать. Что хочешь узнать?
— Все что сможешь.
— Ясно. Давай.
— Фаустино Баррондо Екуб.
— Готовь пять сотенных, — Тень одним глотком допил бокал и поднялся. — Жди здесь.
Окна закусочной выходили на глухую торцевую стену дворца. На фоне стены отчетливо вырисовывались силуэты трех старых рахитичных пальм, вид которых почему-то вызвал у Растелли неприятную ассоциацию: ему представилась сцена расстрела.
— Просто конфетка, — сказал Тень. Он уже вернулся и снова сел, положив на столик сложенную втрое газету. — У него несколько имен. Связей с военными никаких. Отец ливанец. Или ливиец.
— Знаешь, какая между ними разница? — засмеялся Растелли, вспомнив старый анекдот.
— Между ливанцем и ливийцем? Не знаю.
— Как-нибудь объясню. А сам-то он гватемалец?
— Мать, похоже, из аборигенов. Хорошенькая помесь!
— Почти как у тебя, — Растелли снова засмеялся.
— Да уж. Он твой клиент?
— Не совсем.
— Ладно, это не мое дело. Открой газету и посмотри. Я пойду закажу еще пива.
— С собой можно взять?
— Ты меня удивляешь. Это было бы… незаконно, — улыбнулся Тень.
Растелли развернул газету. В середине ее лежали два листа из страшного архива. К одному из них ржавой скрепкой была прикреплена фотография сорокалетнего мужчины с густыми усами, смуглой кожей, прямыми черными волосами, поседевшими на висках, с залысинами.
Внимательно прочитав отчет обо всех незаконных сделках, совершенных Фаустино Баррондо за двенадцать лет, Растелли сложил газету и вернул ее Тени.
18
Сильвестре открыл глаза. Снова закрыл. Под действием лекарств ему снился сладкий сон — бельгийская улочка. Вот только ноги очень болели.
На соседней кровати лежала маленькая девочка. Некрасивая, тощая, с пристальным взглядом. Медсестра сделала ей укол, и девочка, поплакав, заснула.
Поднять руку, повернуть голову, пошевелить пальцами ног — все требовало огромных усилий. Он был очень слаб, но жажда свободы — звериная жажда свободы — крепко сидела в нем.
В руках у человека, что вышел тогда из-за каучукового дерева, был пистолет. Пуля, ранившая другого, предназначалась ему. Они хотели убить его, но не смогли. Или Бог спас, или очень повезло.
