Родриго Рей Роса - Зачарованные камни
— Звучит заманчиво. Туда и подъехать не стыдно.
Хоакин с угрюмым видом продолжал есть.
Помолчав, он сказал:
— Уедем отсюда, Элена? В Мадрид? На следующей неделе. Что скажешь?
Она посмотрела на него.
— Ты это серьезно? Серьезно? — спросила она.
— Серьезно.
— Я сейчас не готова ответить.
— Хорошо, — он почувствовал, как в груди, возле сердца, легонько кольнуло.
— Хоакин, милый, дай мне хотя бы пару часов. Все не так просто.
— Отвезешь меня в отель?
— Нет. Давай сначала заедем в «Эль-Тьемпо».
15
— Чтоб тебя!.. — Хоакин чуть не упал, споткнувшись о порог. Кажется, все-таки перебрал.
— Иди ко мне, дорогой, — Элена взяла его под руку. — И постарайся держаться на ногах.
Бар «Эль-Тьемпо». На длинных полках шеренги часов, над каждыми — наполовину сгоревшая свечка. Дым, целый день скапливающийся в четырех стенах без единого окна, сентиментальная музыка. Ром или пиво? Ничего другого здесь не подают. Непринужденные разговоры, самые разнообразные акценты, самые разные языки. Музыканты со свежезаписанными компакт-дисками, поэты со сборниками стихов, художники с папками (никто никогда не видел их рисунков) под мышкой и, разумеется, осведомители и торговцы кокаином.
Элена, крепко схватив Хоакина под руку, пробиралась сквозь подвыпившие компании в боковой зал.
— Привет, Косуля! — крикнула она светлокожему парню с ранней сединой в волосах.
Элена представила Хоакина, и Косуля пригласил их сесть. Они взяли два стула от соседнего столика, за которым пара подростков занималась затяжным обменом слюной.
Элена предложила тост за своего друга, одного их лучших репортеров газеты. Ему исполнилось двадцать восемь. Глаза у него немного косили.
— Время, — сказал Косуля, — лечит все.
— Как чувствуют себя на пороге тридцатилетия?
— Меня не спрашивай, — сказал Косуля. — Я уже ничего не чувствую. — Запах перегара донесся даже до Хоакина.
«Нужно держаться осторожнее, — подумал Хоакин. — Эти журналисты иногда могут быть полезны, но чаще — очень опасны».
В нескольких шагах от их столика высокий бледный мужчина разговаривал с сорокалетней испанкой:
— Если человек не знает, как выглядит ягуар, он все же может понять, что местность, где обитают ягуары, опасна для прогулок?
— А здесь тоже опасно?
Элена вдруг спросила:
— Ты не знаешь, кто занимается Лас-Америкас?
Косуля ткнул себя в грудь:
— Он перед тобой.
— И ты полагаешь, что это был не просто несчастный случай? — спросил Хоакин, вмиг протрезвев.
Косуля отрицательно помотал головой. Он посмотрел на парочку весело смеявшихся иностранцев, потом на Элену. Рыгнул.
«Вот она, наша журналистика!» — подумал Хоакин.
— Извините, это пиво. Я говорил с тем парнем, который занимается лошадьми. Его забрали в полицию, допросили. Мне удалось из него вытрясти совсем немного, — Косуля сделал еще глоток, снова посмотрел в сторону иностранцев и заговорщицким голосом продолжил: — Пострадавший мальчишка — бельгиец, сирота. Его усыновили. Похоже, что здесь он сменил две семьи. Сбившая его, а затем удравшая машина вроде как принадлежит его бывшему приемному отцу.
— С ума сойти! — воскликнула Элена. — И как только тебе удалось все это откопать?
Хоакин наблюдал за всем со стороны, улыбаясь про себя и готовясь отомстить столь удачливому репортеру (который, судя по всему, был влюблен в свою «шефиню», как он ее называл) за уколы ревности.
— Но самое странное в другом, — запинаясь, продолжал Косуля. — Его родственники здесь. Приехали за ним. Похоже, что у нас в стране торговля детьми — не только экспорт, но и импорт. Там нравятся темненькие, а здесь беленькие. Я пытался их разыскать, но мне это не удалось. Вот и все, что я знаю. Тупик.
Элена сменила тему, и они снова стали пить пиво. В конце концов Косуля извинился, сказал, что завтра ему рано вставать, и ушел.
— Ну и гребаный был денек, когда родился твой дружок!
— Что? — наморщила лоб Элена, но потом улыбнулась. — A-а, да.
— Что же касается машины, которая сбила ребенка, это неправда.
— Неправда? Почему?
— За рулем был, — Хоакин сразу пожалел, что говорит об этом, — один мой друг.
— Что?! — Элена напряглась.
И Хоакин несмотря на то, что был уже изрядно пьян, начал, загипнотизированный ее жестким взглядом, рассказывать обо всем, что произошло. Элена внимательно слушала. Она была возмущена: Хоакин должен был убедить Армандо (которого она едва знала) пойти в полицию и признаться.
— Я пытался. Но теперь слишком поздно. Один его подчиненный, Педро, готов взять вину на себя, думаю, все будет хорошо.
— И, по-твоему, это справедливо? — спросила Элена с некоторой долей ехидства.
— А что я должен делать?
— То, что считаешь правильным. Знаешь, сколько дадут этому самому Педро?
— Нет.
— И кому только такое могло прийти в голову?
— Адвокату.
— Твоему адвокату?
— Нет, адвокату Армандо.
— Ничего себе адвокат. Кто он?
— Тебя интересует имя? — спросил Хоакин и понял, что ступает на опасную территорию. Элена как-никак представительница прессы, а им с Армандо сейчас меньше всего нужна огласка. Допустим, в Гватемале газет никто не читает (ноль целых семь десятых процента населения) и, уж тем более, не отличает одну от другой (всем давно известно, что они продажны), а использует их, когда нужно выбрать, что купить, что надеть или посмотреть, где лучше провести свободное время. Но в любом случае… Хоакин прекрасно понимал: следовало прекратить разговор как можно скорее.
— Так что скажешь? — настаивала Элена.
— Собралась его сдать?
— Вполне возможно.
— Ради чего? — его голос прозвучал даже как-то жалобно.
Опрокинулся бокал. Элена резко поднялась:
— Мы с тобой, — заявила она, — по-разному смотрим на вещи.
16
Сеньор, я из Сан-Хосе-Пинулы.
Вот конюшни. Да, не всякому по душе запах лошадиного навоза. Это американская порода, так шеф говорит. Пони, но скрещенные с испанской лошадью. Правда, красивыми их не назовешь, и к тому же они очень упрямые, но зато честные, не обманут.
Я вас не ждал. Впрочем, проходите. Садитесь, пожалуйста. Живем мы небогато, но гостям всегда рады. Сам я не городской, вырос на плантациях. Отец надсмотрщик, а мать дочь батрака.
Здесь еще пока следуют традициям. Спросите любого, вам всякий скажет. Есть тысячи таких, как я, детей надсмотрщиков. А как иначе — до сих пор остается право первой ночи. Можете не верить, но порасспрашивайте других. Мне еще повезло, потому что моя мать была не из тех, что привыкли все терпеть, и в один прекрасный день сбежала вместе со мной в столицу… Я говорю «повезло», но и здесь, если честно, не жизнь.
Не скажу, что хорошо знаю город, — он такой огромный. Но от Обелиска до Берлинской площади, Инкапье и Бокадельмонте, где живет колдун, могу дойти с закрытыми глазами.
Если придется поздно вечером возвращаться с Лас-Америкас по Бокадельмонте, такими закоулками пробегу — ни один бандюга не поймает.
Раньше-то на склоне Бокадельмонте можно было встретить много птиц и животных. Они спускались к реке на водопой. А сейчас вода такая грязная, что даже они ее не пьют. Теперь в этих местах разве что зарянку встретишь или вальдшнепа какого мелкого. Даже кур и индюков почти не осталось. Зато канав и свалок хоть отбавляй.
Кофе? Стакан воды? Это моя сестра. Да, она беременна.
В первый раз я увидел того человека примерно месяц тому назад. Он сам со мной заговорил. Спрашивал всякие глупости. Он из Санта-Росы и в Сан-Хосе многих знает. Даже про моего отца мне рассказывал, хоть и не догадывался, что это мой отец. Его у нас все знают.
Попросил оказать ему услугу. Я сначала отказывался, но он мне пригрозил. Потом еще и денег предложил. Ну и конечно, если тебе сначала угрожают, а потом деньги предлагают, поневоле согласишься. А если еще и такие обстоятельства… У меня сестренка больная и к тому же вот-вот родит. Да и делать-то особо ничего не нужно было — повалять дурака пару минут. Как не согласиться, когда у меня хуже некуда, а он деньги предлагает? Просто надо было ненадолго оставить мальчика на лошади без присмотра. Только и всего. Зачем? Не знаю.
Парад начался от Обелиска, очень рано. К девяти они уже почти закончили. И тогда начала собираться малышня. Лошадей напрокат можно взять не только у нас. Есть еще конюшня на площади Маррокин, но с этими лучше не связываться. Это мафиози, они загребают кучу денег. Мы открылись недавно, но нас уже все знают: берем мы немного, да и лошадки хорошие.
Этот мальчик, которого сбили, наш постоянный клиент. Ему нравился пегий пони, и он всегда его выбирал. Иногда даже соль ему приносил. Или морковку. Чудной был мальчишка, нездешний, наверное. Понимал, что такое верховая езда: всегда проверял подпругу. В седле сидел очень прямо, будто палку проглотил. И гонял круг за кругом — скачки изображал. Я должен был бежать за ним, а он иногда разойдется — так мне и хлыстом перепадало.
