Ак Вельсапар - Рассказы
Однако Аннамерет, скрываясь от инспекторов рыбнадзора, часто пользовался островком.
Вот и сейчас он уже довольно долго сидел в укрытии. Так долго, что скучно стало. Когда наконец уплыл преследовавший его катер, Аннамерет пошел к сопке Айпи и стал разглядывать морское дно. Вода сегодня была тихая, и дно хорошо просматривалось. Но вдруг там, где по преданию лежали заморские бусы Айпи, что-то на мгновение ослепительно блеснуло… Рыбак вздрогнул, ибо предание обещало несчастье каждому, кому доведется увидеть их…
…Лет так двести-триста назад, рассказывают старики, появились в этих местах незнакомые люди с дальних берегов. Айпи — так звали на персидский лад жену одного из здешних рыбаков — первой случайно повстречала их и вступила в разговор. Пришельцы были миролюбивы и в знак дружбы подарили ей рубиновые бусы. Бусы так ярко горели кроваво-красным огнем, что, как только Айпи повернулась лицом к родному курену, все тут же заметили их…
Гордо шла она по узкой дороге вдоль рыбацких хижин, ослепляя встречных сиянием заморских бус. Не осталось ни одной женщины в курене, которая не позавидовала бы в этот час Айпи.
«Скажи, Айпи, за что они так наградили тебя? — остановила ее статная молодуха. — Уж не за красоту ли?»
«А то как ты думала?! — кокетливо повела бровью первая красавица курена, — И ты могла бы получить такие же, если захотела… Но у меня еще есть ум…»
«Странно… Неужели пришельцы так дорого ценят чужой ум?.. — удивилась молодуха, а с ней и женщины, которые обступили их. — Ну скажи, Айпи, скажи правду, за что они тебе дали такой клад, если не за красоту?..»
«А за то, — сказала Айпи, — что я рассказала им, сколько дворов в курене и как мы живем».
«Неужто за такую чепуху пришельцы наградили тебя так дорого? — пуще прежнего удивились молодухи. — Это и мы могли бы рассказать, и не хуже тебя…»
«Еще я рассказала им о соседних куренах… И сколько рыбаков живет там в каждом!»
Удивлению женщин не было границ: ну и повезло же Айпи! И так она краше всех в курене, теперь и бусы у нее самые красивые…
Хмурилась только одна старуха, не присоединилась она к их восторгам. Что-то мямлила невнятное беззубым своим ртом, старалась протиснуться к Айпи.
«Обождите вы!» — отталкивали ее молодые женщины, ослепленные заморскими бусами, однако, когда страсти чуть поутихли, все услышали, что твердила ветхая старушонка.
«Бесстыжие твои глаза! Мм-м-х… — грозила она сухоньким кулачком. — Навлечешь ты на нас беду! О-ох, навлечешь! Не зря они повесили на твою шею эти проклятые бусы, о-ох, не зря! Бесстыжие твои груди, неутоленные. Они выведали у тебя наш берекет-достаток. А ты выдала! Погубишь ты нас. Погу-убишь!» Так и ушла, все повторяя: «О-ох, бесстыжие твои глаза! Погубишь ты нас! Погу-убишь!..» Старушонке этой было так много лет, что она знала все на этом свете, кроме дня своего рождения. Женщины разошлись, оставив растерянную Айпи одну. И, уходя, каждая уже повторяла про себя: «Погубит она нас! Погубит!»
Вечером того же дня состоялся суд старейшин… Дедели, муж Айпи, лучший рыбак курена, вышел из хижины, где заседали старейшины, согнувшись под тяжестью вынесенного приговора. Всю ночь он обнимал жену, будто не живую, когда же на востоке забрезжил рассвет, пожелал показать ей эту сопку…
Приказав получше одеться, рыбак повез свою красавицу-жену в море, на последнюю прогулку. И привез на этот островок. Айпи уже на лодке почувствовала неладное, так как непривычно угрюмо выглядел в это утро Дедели. Но только на сопке, увидев тоскливые глаза мужа, поняла, с каким умыслом завлек он ее сюда…
«Откуда они прибыли?» — глухо спросил он.
«Кто?..» — вздрогнула Айпи не столько от утренней свежести, сколько от смертельного холода, повеявшего из голоса мужа.
«Пришельцы…» — с досадой выдавил из своей могучей рыбацкой груди Дедели. «Кажется, оттуда!..» неуверенно протянула Айпи руку, пытаясь унять в теле дрожь. «Ну, пойдем тогда туда… — позвал он жену с собой. Когда же забрались на сопку, Дедели схватил жену в охапку, и бросил в морскую пучину. — Будешь первая встречать каждого, кто приплывет оттуда! — крикнул он ей во след в смертельной тоске. — Только не забудь всем показывать свои бусы! Да настигнет кара каждого, кто узреет их!..»
И ушла Айпи навсегда в соленую бездну под тяжестью заморских бус… После этого надолго поселился у береговых жителей страх — вернутся когда-нибудь те незваные гости, и уже не с подарками… Но с веками этот страх затушевался, а сама история людям даже нравилась, летом пришельцы толпами посещали сопку в надежде увидеть мифические бусы легендарной красавицы этих мест Айпи. Но коренные жители курена остерегались злополучной сопки, и на всякий случай держались подальше этого места, боясь мести Айпи, которая могла держать обиду на всех рыбаков берега за то, что ее когда-то погубили зря. Суеверный страх сидел у рыбаков глубоко в душе, и нелегко было его вытравить.
Аннамерет еще раз с опаской посмотрел туда, где, по преданиям, навлекая беду, лежали те стародавние сказочные бусы, и спешно пошел в свое укрытие.
Снова послышался шум мотора. Катер рыбнадзора возвращался, и плыл вдоль южного побережья, плыл медленно. На этот раз Аннамерет хорошо рассмотрел молодого, совсем юного инспектора, который ощупывал глазами каменистую поверхность островка, явно недоумевая, где же мог здесь спрятаться браконьер, когда все просматривается, как на ладони?! Будто об этом спрашивал и красный флажок, который непрестанно трепетал на носу катера, готовый вот-вот сорваться и улететь…
Катер кружил вокруг островка, как назойливая осенняя муха, и не думал уходить. Видно, сомневался этот молодой инспектор, что моторная лодка могла уплыть от него в открытое море. Знал — лодка спряталась где-то поблизости, и кружил.
«Сосунок! — в сердцах выругался Аннамерет и гневно пнул увесистый камень. — Ну, нету меня! — процедил он сквозь зубы. — Говорят тебе: нет — значит, нет! Плыви себе от греха подальше».
Катер неожиданно повернул и стал удаляться, постепенно превращаясь в темный, дрожащий силуэт.
Аннамерет прикидывал: успеет ли он убраться отсюда, пока этот юный инспектор вернется? Авось… Однако тот о чем-то выкрикивал, уплывая восвояси, а Аннамерет не смог расслышать его слова, помешал гул мотора и еще что-то, о чем рыбак пока не думал. Он торопился. И, выйдя из своего укрытия, стал спускаться вниз. Лодка его была надежно упрятана от постороннего глаза в маленькой, удобной для причала бухте.
Странная это была бухта — будто какое-то доисторическое чудовище откусило в немыслимой ярости большой кусок от островка и ухнуло обратно в море, оставив о себе память на все времена: дескать, знайте — и мы тут плавали, и зубы имели…
Аннамерет спустился, взялся за борт лодки-каюк, заткнутой вертикально его недюжинной силой в щель бухты, как тотчас темный силуэт стал увеличиваться, снова превращаясь в катер. Пришлось спешно возвращаться в укрытие: «Ну, сосунок, тебе явно не хочется домой, на ужин. Не хочется! Что ж, пеняй на себя…»
— Жди бури… — сказал он вслух чуть погодя. Сказал случайно, то ли в угрозу молодому инспектору, то ли так просто, не подозревая, что чутье бывалого берегового жителя шепнуло ему о приближении гай-бури. Сказал и осекся… Оглянулся. Посмотрел на небо, которое на закате начинало мутнеть, как взбаламученная рыбиной вода в пруду…
Море было спокойно: умеренно шипело и пенилось, волны привычно разбивались у носа островка-корабля.
Однако в душу закралась тревога: будто какой-то хищник запустил свою когтистую лапу глубоко в сердце и пробовал теперь вытянуть его наружу. То была пытка тихая, незаметная, но настойчивая — и это пугало.
Он все внимательно вглядывался в темнеющую даль горизонта, чувствовал, что начинает разыгрываться что-то страшное, чего он не может увидеть отсюда, но что двинется вот-вот сюда, на него; легкий ветерок пробежал по морской глади… легкий, но он — оттуда! Волны, словно подталкиваемые могучей рукой, заковыляли в сторону другого берега, спешившего тоже навстречу, к островку, где по всей видимости, должно было состояться свидание противоположных горизонтов. С юга быстро возвращался катер. Огибая островок последний раз, человек на катере встал во весь рост и начал кричать в мегафон, но слова тут же гасли в соленых брызгах моря.
Катер опять скрылся из виду. Аннамерет чутким слухом уловил при усиливающемся реве моря, что катер уходит совсем.
И слава богу! — сказал он вслух и снова быстро стал спускаться к бухте, к лодке каюк. Спешил и в какой-то момент чуть не сорвался, но, присосавшись всем телом к гладкому боку скалы, как это умеют разве лишь редкой породы летучие мыши, удержался. Вылетевший из-под ноги обломок полетел вместо него вниз. Поставив мотор, рыбак побежал за спрятанной в камнях канистрой, заправив бак, бросил ее, пустую, на дно лодки, где беспомощно стучали хвостами и хватали ртом воздух большущие осетры. Лов на эту редкую в здешних местах рыбу был давно запрещен законом. Рыбаки курена сразу же после запрета перестали охотиться на осетровых, а со временем о вовсе отвыкли от этого занятия: растеряли свои колоды, разучились делать самодельные крючки-ганграки и довольствовались зарплатой, которую получали, работая на рыбацких траулерах. Если и охотились, то на воблу или на другую мелкую рыбешку, а улов сдавали в коопторг.
