Мария Корелли - Вендетта, или История одного отверженного
«Почему вы так смеетесь? – вскричала она громко и нетерпеливо. – Звучит просто ужасно».
Я сдержал себя усилием воли.
«В самом деле? Простите меня, мне очень жаль! Я смеюсь потому, моя дорогая, что наша прогулка под луной так приятна и весела, не правда ли?»
И я прижал ее к сердцу и грубо поцеловал. «А теперь, – прошептал я, – я вас перенесу, ведь ступени слишком грубы для ваших маленьких ножек, дорогая, для ваших изящных белых маленьких ножек! Я вас понесу на руках в моих сладостных объятиях! Да, перенесу вас осторожно вниз в волшебный грот, где лежат бриллианты, великолепные бриллианты – и все они для вас, моя любимая жена!»
И я поднял ее с земли, как если бы она была маленькой хрупкой девочкой. Пыталась ли она сопротивляться или нет – я сейчас уже не помню. Я перенес ее вниз по осыпающейся лестнице, ставя ногу на каждую кривую ступень с уверенностью прекрасно знавшего это место человека. Но мой разум был замутнен, круги красного огня вертелись в темноте перед глазами; каждая вена в моем теле, казалось, готова была взорваться; скрываемые муки и ярость моей души были так сильны, что я думал, что сойду с ума или упаду замертво, прежде чем завершу свой план. Когда я спускался, то почувствовал, как она цеплялась за меня; ее руки были холодны и вспотели на моей шее, как будто кровь в ней застыла от ужаса. Наконец я ступил на последнюю ступень и коснулся пола склепа. Я опустил мою бесценную ношу и, освободившись от нее, замер на секунду, тяжело дыша. Она схватила мою руку и хрипло прошептала:
«Что это за место? Где же свет, о котором вы говорили?»
Я не ответил, а лишь отстранился от нее, вытащил спички из кармана и зажег шесть больших свечей, которые установил в различных углах склепа прошлой ночью. Ослепленная светом после полной темноты она не сразу определила природу того места, где находилась. Я наблюдал за ней, все еще завернутый в тяжелый плащ и в шляпе, которые так эффективно меня маскировали. Что за вид у нее был в этой обители разложения! Прекрасная, нежная, полная жизни, с сияющими бриллиантами под складками дорогого меха, который покрывал ее тело, и в темном капюшоне, откинутом назад, будто для того, чтобы усилить сверкание ее золотых волос.
Внезапно ее потрясла догадка о назначении мрачного дома, окружавшего ее, когда желтый свет от восковых свечей выхватил каменные ниши, изодранные покровы, ржавеющие доспехи, мрачные формы поеденных червями гробов, и с воплем ужаса она помчалась к тому месту, где я стоял неподвижно, как статуя в кольчуге, и, обхватив меня руками, стала цепляться, обезумев от страха.
«Уведите меня отсюда, уведите! – умоляла она, пряча лицо у меня на груди. – Это склеп, о Пресвятая Мадонна! Дом мертвецов! Быстрее, быстрее! Выведите меня отсюда, давайте уйдем домой, домой!»
Она резко замолчала, ее тревога возрастала от моего молчания. Она пристально посмотрела на меня дикими влажными глазами.
«Чезаре! Чезаре! Говорите! Что с вами? Зачем вы меня сюда притащили? Прикоснитесь ко мне, поцелуйте меня! Скажите хоть что-нибудь, только не молчите!»
И ее грудь судорожно поднялась – она рыдала от ужаса.
Я отстранил ее твердой рукой и заговорил размеренным тоном с долей презрения.
«О, я прошу вас! Это не место для истерической сцены. Посмотрите, где вы! Вы верно догадались: это склеп, ваш собственный мавзолей, дорогая леди! Если я не ошибаюсь, это место захоронения членов семьи Романи».
При этих словах ее рыдания прекратились, как будто замерзнув в горле, она уставилась на меня в безмолвном страхе и удивлении.
«Здесь, – продолжал я методичные рассуждения, – здесь лежат все великие предки семьи вашего мужа, герои и мученики прошлых дней. Здесь будет разлагаться и ваша благородная плоть. Здесь, – и мой голос стал глубже и решительнее, – здесь шесть месяцев назад ваш муж, Фабио Романи, был похоронен».
Она не проронила ни звука, а только смотрела на меня, как некая прекрасная языческая богиня, превращенная в камень Фуриями. Высказав это, я замолчал, глядя на произведенный этими словами эффект, поскольку я желал мучений каждого фибра ее души. Наконец ее пересохшие губы двинулись, и ее голос прозвучал хрипло и невнятно:
«Вы, должно быть, сумасшедший!» – сказала она с придушенной злобой и ужасом.
Затем, видя, что я все еще не двигался, она подошла и взяла меня за руку одновременно и повелительно, и умоляюще. Я ей не сопротивлялся.
«Пойдемте, – просила она, – уйдемте прочь отсюда наконец! – и она огляделась вокруг, задрожав. – Давайте покинем это ужасное место, а что касается драгоценностей, если вы храните их тут, то пусть они здесь и остаются – я их ни за что не надену! Идемте».
Я прервал ее, яростно схватив за руку, и грубо развернул к темному объекту, лежавшему на земле рядом с нами, – то был мой собственный гроб, разломанный на куски. Я подтолкнул ее ближе к нему.
«Смотрите! – сказал я леденящим шепотом. – Что это такое? Осмотрите его хорошенько: это гроб из гнилой древесины, гроб для захоронения умерших от холеры! Что гласит эта надпись? Нет, не трудитесь! Здесь стоит имя вашего мужа – он был в нем погребен! Так как же гроб оказался открыт? Где же он?»
Я почувствовал, как она закачалась, – новый подавляющий ужас мгновенно овладел ею, ее ноги подкосились, она осела на пол. Механически и очень слабо повторяла она мои слова:
«Где же он? Где же он?»
«Ах! – и мой голос грянул на весь склеп, не сдерживая более страсти. – Где же он? Несчастный глупец, бедный доверчивый болван, чья предательница-жена разыгрывала куртизанку под крышей его собственного дома, в то время как он любил и слепо ей доверял? Где же он? Здесь, здесь, – и я сжал ее руки и рывком поднял ее на ноги с колен. – Я же обещал вам, что вы увидите меня настоящего! Я поклялся стать вновь молодым для вас! Теперь я сдержу мое слово! Посмотрите на меня, Нина! Посмотрите на меня, дважды обвенчанная мне супруга! Смотрите! Вы разве не узнаете своего мужа?»
И, отбросив свой плащ и шляпу прочь, я предстал перед нею без всяких притворств! Словно какая-то иссушающая болезнь пронеслась по ее телу при моих словах, так что вся ее красота внезапно испарилась. Лицо вытянулось и сморщилось, приняв практически старческий вид, губы посинели, глаза остекленели и округлились, остановившись на мне; ее руки показались тонкими и призрачными, когда она воздела их в безумном умоляющем движении; нечто вроде придушенного хрипа вырвалось из ее горла с судорожным вздохом отвращения, когда она осела на пол, как будто пыталась с ним слиться и таким образом спрятаться от моего пристального взгляда.
«О нет, нет, нет! – взмолилась она с диким выражением лица. – Вы – не Фабио, этого не может быть – он мертв! А вы – вы сумасшедший! Это какая-то ваша жестокая шутка, какой-то фокус, чтобы меня напугать!»
Она замолчала, затаив дыхание, и ее большие напуганные глаза блуждали по моему лицу с недоверчивым и ужасным удивлением. Она сделала попытку подняться из своей скорченной позы, я подошел и помог ей это сделать с церемонной вежливостью. Она неистово затряслась от моего прикосновения и слабо пошатывалась на ногах; она откинула волосы со лба и пристально меня рассматривала испытующим мучительным взглядом: вначале с сомнением, затем с ужасом и наконец – с убежденной и безнадежной уверенностью, поскольку она вдруг закрыла глаза руками, как будто хотела скрыться от какого-то неприятного объекта, и разразилась тихими стонами, похожими на производимые тяжелой физической болью. Я презрительно рассмеялся.
«Что ж, вы наконец узнали меня? – спросил я. – Я и впрямь несколько изменился. Мои волосы были черными прежде, если вы еще помните, а теперь они поседели от ужасов, окружавших ожившего мертвеца, которых вы даже не можете себе вообразить, но которые, – я заговорил медленнее и с большим чувством, – вы, вероятно, вскоре испытаете. И все же, несмотря на это изменение, я полагаю, что вы узнаете меня! Это хорошо. Я рад, что ваша память не оставила вас доселе!»
Она издала тихий звук, похожий на полустон-полувсхлип.
«О нет, нет! – забормотала она вновь бессознательно. – Этого не может быть! Это все обман, какой-то мерзкий заговор – это не может быть правдой! О Небо! Это было бы слишком жестоко, слишком ужасно!»
Я подошел к ней, отнял ее руки от лица и крепко сжал их своими ладонями.
«Послушайте! – сказал я ясным отчетливым тоном. – Я молчал, Бог знает, и очень долго терпел, но теперь я все скажу. Да! Вы думали, что я мертв, и у вас были все причины на это, все доказательства, чтобы увериться в этом. Какой же счастливой моя предполагаемая гибель сделала вас! Какое облегчение вам принесла! Какое серьезное препятствие устранилось с вашего пути! Но меня похоронили заживо!» Она издала слабый крик ужаса и, глядя дикими глазами вокруг себя, сделала попытку высвободиться из моих рук. Я сжал их еще крепче. «Ах, подумайте об этом, моя супруга! Вы, для которой роскошь стала второй натурой, подумайте о моем несчастном теле, лежавшем в беспомощном обмороке, которое убрали и втиснули вон в тот гроб и забили гвоздями наглухо, заперев от солнечного света и воздуха, как они думали, навсегда! Кто бы мог подумать, что жизнь все еще теплилась внутри меня, жизнь, еще достаточно сильная для того, чтобы выломать доски, в которые меня заточили, и раскидать их, как вы сейчас можете видеть!»
